Жорж Сименон - Я диктую. Воспоминания

• Название: Я диктую. Воспоминания
• Автор: Жорж Сименон
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1984

В сборник вошли избранные страницы устных мемуаров Жоржа Сименона (р. 1903 г.). Печатается по изданию Пресс де ла Сите, 1975–1981. Книга познакомит читателя с почти неизвестными у нас сторонами мастерства Сименона, блестящего рассказчика и яркого публициста.

---

Люди, должно быть, удивляются, видя, как мы останавливаемся у каждого кустика, а мы просто следим за успехами весны по тому, как изменяется цвет веток. Дня через четыре форсития, которая почти касается наших окон, станет золотисто-желтой.

Можно подумать, что мы как бы инспектируем природу, а на самом деле мы совершенно машинально останавливаемся, встаем на цыпочки и заглядываем в сады, где солнца больше, чем в нашем, и где начинают появляться цветы.

Весна в этом году ранняя. Правда, снег может пойти и завтра, и на следующей неделе. Певчие дрозды — их около сорока — пока еще не улетели из нашего садика; механически, точно молоточки музыкальной шкатулки, они клюют зерна, насыпанные среди молодой травы. Певчие дрозды поселяются в садах только зимой, особенно когда устанавливаются морозы.

В Ла-Ришардьер под Ла-Рошелью я как-то утром обнаружил, что все кусты в саду усеяны дроздами; птицы сидели до того неподвижно, что казалось, будто они неживые. Я подошел к одному, он не шелохнулся, тогда я взял его в руки. Дрозд буквально окоченел.

Я снес дрозда на кухню, приготовил красного вина с капелькой красного перца и влил несколько капель в клюв. Уже через несколько минут дрозд полностью ожил и запрыгал по комнате. Я проделал ту же операцию и с остальными, которых было великое множество, перенося за раз не более двух птиц.

Через несколько часов дрозды улетели.

Буду ли я вспоминать дни этой весны? Предсказать невозможно. Ведь порой даже то, что интересует в первую очередь и может повлиять на настроение, совершенно ускользает от нас.

Это одна из тех малых тайн, которые притягивают меня неизмеримо сильней, чем великие тайны жизни и вселенной, будь то тайны микро- или макромира, скажем, галактик.

Эти тайны разгадывает великое множество ученых; жаль только, что они не могут прийти к согласию. Так обстоит дело и в биологии, и в большинстве других наук. Ученые высказывают настолько противоположные мнения, так непримиримы друг к другу, между ними вспыхивают такие конфликты, что создается атмосфера чуть ли не ненависти.

Такое ощущение возникает и при чтении писем Фрейда, в которых он ставит на место своих старых учеников, почти что друзей, посмевших отойти от догм учителя.

То же в философии. Можно подумать, что большинство философов втайне мечтает, чтобы все люди, кроме них, перестали думать.

Ну вот, я опять влез в область, которую не собирался затрагивать. Увы, мысли, равно как воспоминания, не зависят от нашего желания или намерений.

Я предпочел бы говорить о почках, о птичках, о мире живого, к которому нам посчастливилось принадлежать, но которым мы так часто пренебрегаем.

После Вергилия, Жана Жака Руссо, Бернардена де Сен-Пьера[167] достигнут большой прогресс: вместо слов «любитель природы» и даже «поэт» создан новый термин, от которого так и несет XX веком, — экология.

Экология очень часто служит политике: пользуясь ею как знаменем, можно собрать достаточно много голосов. Она стала почти религией, хотя большинство экологов, борющихся за чистоту природы и воздуха, моторизованы и раскатывают по дорогам, особенно по автострадам, на автомобилях, которые прованивают бензином города и веси, либо на мотоциклах, заглушающих своем ревом все прочие звуки.

Остался ли бы Жан Жак Руссо в наше время любителем одиноких пеших прогулок? Если бы у него не было машины, на него косо посматривали бы в квартале, а его личному врагу Вольтеру[168] это дало бы лишний повод для насмешек.

«Поля и Виржинию» можно назвать первым экологическим романом: по существу, природа в нем играет такую же большую, если не большую, роль, что и герои.

Как бы к этому ни относились, у меня теперь уже нет ни одной машины и я больше не путешествую ни поездом, ни самолетом, ни на судах.

И я больше не прогуливаюсь в одиночестве: всюду, по улицам, по дорогам, по берегу озера, по лесу, мы ходим вдвоем — я уже не вынес бы одиночества.

5 марта 1979

В последние дни много говорят об автомобилях: только что открылся Женевский автомобильный салон, первый в этом году. Автомобиль, похоже, превратился в некое божество, культ которого исповедует большинство населения. Он занимает все более значительное место в обыденной жизни. Рекламные объявления чуть ли не каждую неделю сообщают о выпуске новых моделей. Экспорт автомобилей из некоторых государств приобретает огромные размеры, и продажа их занимает все большее место в торговом балансе.

По этой причине правительства покрывают бетоном значительную часть территории своих стран, создавая все более сложную сеть автодорог.

Наряду с производством оружия автомобильная промышленность является областью, где активней всего ведется промышленный шпионаж.

Помню первые автомобили. Им еще не очень-то доверяли и не совсем представляли, какую форму придать. По Елисейским полям и Булонскому лесу катались в ландо, запряженных парой или четверкой лошадей, по городу разъезжали фиакры.

Эти-то экипажи и служили образцом для первых моделей автомобилей. Некоторые, кроме обязательных фар, имели фонарь от фиакра; не хватало только кнута. Для поездки на автомобиле надевали кожаный костюм, глаза защищали от пыли очками в резиновой оправе, а дамы опускали на лицо густую вуаль.

Через несколько лет механик по фамилии Форд создал автомобиль, доступный широким массам. В то же время смельчаки придавали своим творениям самые изощренные формы.

В двадцатые годы богачи или снобы, что, впрочем, почти одно и то же, пренебрегали автомобилями, которые продавались вместе с кузовом. Они покупали, так сказать, «голую» машину, потом обращались к одному из четырех-пяти знаменитых кузовных мастеров, обосновавшихся в районе Елисейских полей, и тот создавал заказчику внешне уникальный автомобиль, порой подлинное чудо; сейчас за эти экземпляры коллекционеры платят бешеные деньги.

Люди моего возраста, несомненно, помнят еще открытые «испано-сюизы», длинные, как корабли; их кузова из красного или тикового дерева с золочеными гвоздиками смахивали на корпуса роскошных яхт.

Примерно в это же время г-да Роллс и Ройс объединились для создания шикарного автомобиля, созданного полностью вручную. С ними пока еще соперничали в изобретательности и заботе о мельчайших деталях «вуазены», «делажи» и другие марки.

А на центральной аллее Булонского леса ежегодно проводился автомобильный конкурс элегантности. Причем элегантности не только самих автомобилей, но также их водительниц и пассажирок. Выбирали их не из манекенщиц или натурщиц, а среди известных актрис театра и — уже! — кино. По этому случаю знаменитейшие портные шили для них очаровательные оригинальные наряды, модельеры напрягали воображение; все модели, вплоть до обуви, были новыми.

Не знаю, кто был счастливее, получив первый приз, конструктор или пассажирка. Конкурс завершался незабываемым ночным празднеством в «Максиме» или другом модном ресторане.

Недавно я говорил, что на большинстве реклам авиакомпаний изображены красивые женщины.

Если вы посетите любой автосалон, хотя бы только что открывшийся Женевский, то увидите, что все машины представляют молоденькие девушки в исключительно откровенных нарядах.

Вот вам еще одна роль из многих, составляющих сферу применения женского труда. Никому же не придет в голову заменить тут хорошеньких девушек обаятельными певцами, наемными танцорами, танцовщиками или телезвездами мужского пола, как бы хорошо у них ни был подвешен язык.

Не знаю, продолжаются ли до сих пор конкурсы элегантности в Булонском лесу. Думаю, что нет, иначе бы об этом шумели как о важном событии года.

Исчезли прославленные кузовные мастера. Верней, они еще существуют, и почти все — итальянцы; автомобильные фабриканты заказывают им проекты новых моделей, только предназначены эти модели не для единичных клиентов, а для серийного производства.

Я не чувствую тоски по той эпохе, когда царили Макс Линдер и Рудольф Валентино[169], мужчины приходили на ипподром в визитках, брюках в полоску и серых цилиндрах, а для женщин скачки были поводом продемонстрировать, небрежно прогуливаясь вдоль трибун, шляпы самых экстравагантных фасонов.

Что это, как не снобизм, причем снобизм, разделяемый большинством общества.

В Опере ложи снимали тогда на целый год, герцогини и другие аристократки держали там салоны. Мужчины во фраках — в креслах партера и ложах фрак был обязателен — подходили к ним поцеловать руку и сообщить последнюю остроту Тристана Бернара[170] или какого-нибудь талантливого журналиста.

Истинные завсегдатаи бульваров, поскольку в ту эпоху Большие бульвары были тем же, чем сейчас являются Елисейские поля, так вот, повторяю, истинные завсегдатаи бульваров уже с семи вечера облачались в вечерние костюмы, и первой их заботой было появиться в салоне какой-нибудь крупной благонамеренной газеты вроде «Эко де Пари», «Фигаро», «Журналь», «Голуа» и т. д.