Жорж Сименон - Я диктую. Воспоминания

• Название: Я диктую. Воспоминания
• Автор: Жорж Сименон
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1984

В сборник вошли избранные страницы устных мемуаров Жоржа Сименона (р. 1903 г.). Печатается по изданию Пресс де ла Сите, 1975–1981. Книга познакомит читателя с почти неизвестными у нас сторонами мастерства Сименона, блестящего рассказчика и яркого публициста.

---

Я остановился на человеке и, наглядевшись на него на всех широтах, старался его изобразить, чтобы понять.

Но изобразить не таким, каким он видится. Не таким, каким видишь его на улице, на службе, в кабачке, а таким, каков он есть, — с его боязнью самораскрытия и с потребностью быть личностью.

Это и заставляло меня так упорно трудиться, хотя я не был уверен в успехе. Во мне так мало этой уверенности, что в семьдесят лет я решил: человеку ближе и доступней всего для наблюдения он сам.

Но до той поры, упорно открывая для себя других, я не пытался наблюдать за собой.

Но вот уже пять лет, как я занимаюсь этим. То, что я диктую, не является ни мемуарами, ни дневником, ни высокоинтеллектуальными размышлениями. Это, в сущности, серия моментальных снимков, более или менее точно представляющих жизнь человека, и поэтому я стараюсь быть полностью откровенным, не позволяя подлинной или ложной стыдливости сдерживать меня.

И с этой точки зрения мне понадобилось прожить семь десятков лет, чтобы обнаружить, что я не обрел удовлетворения.

Не знаю, даст ли мне его то, что я диктую. У меня впечатление, что я еще только в самом начале, и я был бы разочарован, даже пришел бы в отчаяние, если бы пришлось остановиться, так и не узнав, что в конце.

Вероятно, у меня не много достоинств, но одно есть несомненно: воля. Доказательство тому вся моя жизнь, плоды которой не вместит и целый книжный шкаф.

Начиная пять лет тому назад диктовать, я объявил о характере этой серии и предупредил, что буду едва ли не единственным персонажем этих книг.

Рискуя в один прекрасный день опротиветь из-за этого самому себе, я все же стойко продолжаю диктовать.

Тереза заметила, что я, не давая ответа, ответил на заданный себе вопрос. Тем лучше! В противном случае мне было бы уже нечего делать.

Из книги «Спящая женщина»

2 марта 1979

В шестнадцать лет в Льеже у букиниста я откопал старое издание Монтеня. Я тогда увлекался старинными книгами, и запах пожелтевшей бумаги был для меня куда заманчивей запаха вкусной еды или пирожных. Я взахлеб прочел все три тома, и они на долгие годы стали моими настольными книгами: я мог открыть их на любой странице и с наслаждением читать.

Через много лет я снова перечел «Опыты» и до сих пор еще помню многие высказывания. В конце XVI века Монтень был мэром Бордо. Этот город, как и многие другие города Франции, переживал тогда тяжелые времена в смысле политическом и военном. То была эпоха религиозных войн и Лиги[165]. Каждый должен был выбрать, к кому примкнуть, и Монтень, взявший на себя ответственность за большой город, заигрывал одновременно с двумя соперничающими силами — с Генрихом Наваррским и Генрихом III.

В «Опытах», которые в некотором смысле являются одновременно и мемуарами, и дневником, Монтень об этом говорит очень немного, можно сказать, почти ничего.

Так, в момент, когда мир в Бордо был как никогда хрупким, Монтень распространялся о состоянии своего мочевого пузыря: у него были камни. Как только представилась возможность, он уехал на воды в Пломбьер, потом в Баден и отсутствовал в Бордо, когда горожан косила чума.

Поразила меня еще одна деталь, правда, с запозданием. Он пишет, что каждый несет в себе «полноту человеческой природы». Начав писать «Опыты», Монтень перестал изучать своих современников и стал постигать себя: он уже мог мысленно представить себе любого человека.

Я знаю многих, кто почерпнул у Монтеня знание и правила жизни; это вполне понятно и в значительной степени относится и ко мне.

Я не настолько безумен и самонадеян, чтобы сравнивать себя с гением, чьи книги живут до сих пор. Но не под его ли влиянием во мне зародился интерес к людям, побудивший меня большую часть жизни отдать их изучению? Как бы то ни было, но к семидесяти годам, готовясь вот-вот бросить писать романы, я стал искать в себе понимание сущности человека.

Брюзгливые критики упрекают Монтеня за то, что он слишком много пишет о своем мочевом пузыре. Это, пожалуй, единственная точка соприкосновения между ним и мной: кое-кто уже упрекает и меня, что в нашу взрывчатую эпоху я повествую о своих насморках и легких бронхитах.

Прочтя недавно один такой критический отзыв, я вспомнил Монтеня и его беспокойство о своем здоровье.

Но все это не помешает мне говорить о женщинах, раз уж я неосторожно затронул эту неисчерпаемую тему.

Я не намерен лишать иллюзий многих молодых, зрелых и даже пожилых женщин.

Но сейчас я позволю себе посоветовать им быть разумнее и, когда муж или любовник преподносит им бриллианты или изумруды, не принимать это за доказательство любви.

Чуть ли не во все времена мужчина использовал свою по-другу, как торговец витрину. Даря ей меха или драгоценности, он демонстрировал миру свой успех на социальной лестнице.

Вот так же люди покупают самые дорогие и престижные автомобили, а то и роскошные яхты, хотя сами порой плохо переносят качку. Собственная конюшня скаковых лошадей тоже свидетельствует о весьма высоком уровне, но вершиной является членство в Жокей-клубе, проникнуть куда много трудней, чем вступить во Французскую Академию или стать министром.

Кстати о драгоценностях: нередко они являются поводом затяжных судебных процессов. Саша Гитри был на редкость талантливый человек и тем не менее привлек к себе внимание Франции или по крайней мере «всего Парижа» не этим. У него было не то четыре, не то пять спутниц жизни; с одними он состоял в браке, с другими нет. Каждая красовалась в драгоценностях. Правда, порывая с очередной подругой, он отнимал у нее свои подарки.

Одна из них сочла, что это несправедливо, и подала на Гитри в суд.

Аргументы тяжущихся сторон в общих чертах были таковы: «Он мне подарил эти драгоценности: колье ко дню рождения, два браслета на рождество и т. д. Они принадлежат мне, и я не согласна, чтобы он отнял их только потому, что больше меня не хочет».

На что Саша отрезал: «Я тебе их не подарил, а предоставил в пользование. Пока ты была со мной, ты должна была великолепно выглядеть, чтобы на тебя оглядывались».

Не знаю, ссылался ли он на старое как мир выражение «фамильные драгоценности».

В среде сперва аристократии, потом крупной буржуазии, наконец, финансистов и аферистов у жен были шкатулки с драгоценностями, переходившими, как правило, из поколения в поколение.

В этом мире или, верней, в этих разных мирах драгоценности по большей части не принадлежат той, которая их носит.

Почти всегда брак там заключался при условии раздельного владения имуществом, которое потом должно отойти детям или иным наследникам.

Лишь куртизанки иногда составляли исключение из общего правила и устраивались так, чтобы после смерти любовника сохранить полученные подарки, что и позволило Прекрасной Отеро, Эмильене д’Алансон и некоторым другим безбедно доживать век в виллах на Лазурном берегу[166].

Правда, они умели считать и защищаться, что в семьях, как правило, является привилегией мужчины.

В эпоху, когда стоимость денег непрерывно падает, а биржа позволяет себе неожиданные фантазии, владельцы крупных состояний ставят сразу на нескольких лошадей, чтобы в случае чего не потерять сразу все.

Этим и объясняется головокружительный рост цен на алмазы, которые очень часто прячут в банковских сейфах. И если муж позволяет жене носить их, это ничего не значит. Она всего лишь витрина, а владелец — он; точно так же большинство владельцев замков отдают замок в пользование своим детям, а те в свое время передадут его своим и т. д.

Насколько жизнь была бы проще, если бы не деньги определяли цену человека! Конечно, мир меняется, но так медленно, что почти невозможно заметить разницу между временем, когда ты родился, и временем, когда испустишь последний вздох.

Некоторые критики корят меня за то, что я слишком часто говорю об одиночестве. Но меня действительно преследует и пугает мысль о нем. Я ведь долго знал его, и притом самую худшую его разновидность — одиночество вдвоем. Надо еще иметь в виду, что часто оно усугубляется все возрастающей ненавистью партнера.

Я неверующий, но тем не менее читал Библию, и она удручала меня своей жестокостью. К счастью, вскоре вместо нее моей настольной книгой стало Евангелие. Но почему священники, епископы, кардиналы и папы так гнусно окарикатурили евангельские идеи и почему не взбунтовались против этого верующие?

Из Библии я вынес одну-единственную короткую фразу: «Не хорошо быть человеку одному».

Но как прекрасно человеку, пережившему одиночество, быть больше не одному, а вдвоем!

4 марта 1979

Уже несколько дней мы с Терезой с интересом поглядываем на дивную вишню, растущую недалеко от нашего дома; мы следили, как на ней набухают почки, и теперь ждем, что через несколько дней, если будет солнце, она расцветет.