Жак Стефен Алексис - Деревья-музыканты

• Название: Деревья-музыканты
• Автор: Жак Стефен Алексис
• Издательство: Издательство "Художественная литература"
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1964

После открытия Христофором Колумбом в 1492 году Эспаньолы (так он назвал остров Гаити) испанские конкистадоры почти полностью истребили его коренных жителей - непокорных индейцев. Нынешнее население страны - это потомки африканских рабов, которых привезли в XVII веке французские колонизаторы для обработки плантаций. На протяжении всей истории острова жителям приходилось защищать Гаити от посягательств иноземцев. Роман "Деревья-музыканты", написанный в 1957 году, - это широкая картина народной жизни, мужественной и жестокой борьбы гаитянских крестьян за свои земли, за национальную независимость, за свою культуру.

---

Дада беспокоилась. В самом деле, Рен обессилела и уже не слушала увещеваний кумушек, убеждавших ее тужиться. Здесь собрались Клемезина Дьебальфей, Майотта Дессен, Сор Атема Силабер и Маринета Пьер-Шарль. По требованию Дада, Сесилия Плювиоз только что принесла настой драконника. Супруга Буа-д’Орма заставила Рен выпить несколько глотков этого снадобья и вновь стала растирать ей живот,

В комнату попробовал проскользнуть Олисма. Женщины выгнали его с громкими криками. Всем известно, что присутствие мужа приносит несчастье роженице. Прочь отсюда! Олисма пришлось подчиниться, и он вновь зашагал по двору.

Рен не было лучше. Она все больше слабела.

— Тужься, милая!.. — кричала Дада. — Хорошенько тужься!

Клемезина многозначительно посмотрела на Дада: Рен потеряла сознание. Дада бросила на пол бутылочку с пальмовым маслом и начала бить роженицу по лицу.

— Трите ей живот! — приказала она.

Маринета Дессен повиновалась, и ее руки стали беспорядочно растирать живот Рен. Вскоре Рен застонала и открыла глаза.

— Дайте ей глоток рома! — крикнула Дада.

Молодая женщина выпила.

— Где Олисма? — прошептала она. — Я хочу его видеть...

У Рен опять закатились глаза. Дада наградила ее несколькими пощечинами.

— Не вздумай и впрямь сыграть со мной такую шутку. Тужься!

Рен изнемогала. Она грустно улыбнулась.

— Олисма... — прошептала она.

Дада приняла героическое решение.

— Принесите мне горящую головню!

Маринета Пьер-Шарль вихрем вылетела из комнаты и вернулась с головней в руках. Дада схватила ее и встала за спиной роженицы.

— Тужься, милая! — крикнула она и дотронулась головней до бедер Рен.

Рен дернулась и принялась отчаянно тужиться. При каждом прикосновении головни она напрягалась изо всех сил. Но все было напрасно: роженица совсем обессилела.

— Олисма... — прошептала она еще раз.

Она улыбалась. Время от времени Дада дотрагивалась до нее горящей головней. Но роженица уже не двигалась.

— Тужься, милая! — кричала Дада.

Клемезина вытерла холодный пот, струившийся по лицу Рен. Затем, взглянув на Дада, она грустно покачала головой.

— Мне кажется, можно перенести ее на кровать. Теперь ей уже ничем не поможешь.

Рен продолжала улыбаться. Дада перекрестилась и закрыла ей глаза.

— Позовите Олисма, — тихо сказала старуха.

Рен перенесли на кровать.

Олисма появился на пороге. Он вопросительно взглянул на женщин. Они, словно по уговору, опустили головы. Он подошел к Рен и прикоснулся губами к ее лицу. Побледнел и вытер лоб тыльной стороной руки. Вдруг Олисма заревел как раненый зверь и бросился вон из комнаты. Старый сплетник Инносан, явившийся, чтобы сообщить новость о приезде «мериканов», отскочил в сторону. Он с удивлением посмотрел вслед Олисма, мчавшегося по двору. Затем старик смело вошел в спальню. Он молча взглянул на Рен, лежавшую на кровати, на заплаканные лица женщин, на царивший кругом беспорядок.

— Инносан... сходи за Буа-д’Ормом, — обратилась к нему Дада.

Атема Силабер первая начала причитать по покойнице:

— Айе! Боже мой, боже! Мама!.. Померла наша Рен, дорогие друзья!..

Не так-то скоро отыскали Олисма Алисме. Он укрылся у себя на поле и, лежа ничком, плакал навзрыд. Его привели домой. Олисма увидел собравшуюся толпу, среди которой выли и стонали плакальщицы. Вот уже час как отец Буа-д’Орм заперся в спальне наедине с трупом. Адила Корбей, мать Рен, ждала Олисма во дворе.

— Когда приходит смерть, нельзя оставаться в ссоре, дитя мое, — проговорила она, раскрывая объятия. — Рен была бы недовольна нами... Мы уже давно знаем тебя, Олисма... Теперь я поняла, какой ты хороший человек. Мы виноваты перед тобой и признаем это в присутствии всех соседей. Прости нас... Ты дал счастье Рен. Не твоя вина, что все кончилось... Я потеряла дочь, но, если ты согласен, с сегодняшнего дня у меня будет сын...

Олисма бросился в объятия старухи, и они заплакали, крепко прижавшись друг к другу. Жюстен Корбей, отец Рен, привлек их к себе и усадил на скамью. Он обхватил за плечи Олисма. Старик Жюстен не плакал — нередко возраст и испытания долгой жизни осушают глаза, смягчая, однако, сердце. Вид у старика был суровый, в лице ни кровинки. Соседи перешептывались. Все были опечалены, но как не обсудить прибытие «мериканов», собравшихся обосноваться в здешнем краю? Ведь люди хорошо знали, на что способны эти пришельцы.

Вскоре из хижины вышел отец Буа-д’Орм. Взгляды всех присутствующих обратились к нему. Он держал завернутый в белое сверток. Он подошел к Олисма и положил свою ношу к нему на колени. Олисма вскинул голову и посмотрел на главного жреца. Раздался слабый крик... Олисма поспешно склонился над свертком и развернул его. Показалось сморщенное личико: младенец гримасничал и пищал.

— Он жив! — закричал Олисма.

Молодой отец принялся неистово плясать, потом, взглянув на безмолвных соседей, замер на месте, побледнел от смущения и передал ребенка Адиле Корбей. Затем он присел на корточки и безудержно зарыдал.

Вот уже по меньшей мере пятый раз, как отец Буа-д’Орм освобождал от бремени умершую вовремя родов женщину, совершая это чудо благодаря своему искусству и познаниям, свойственным близким к природе людям. Молодежь слышала молву о чудодейственной силе главного жреца, но никогда еще не видела ее проявления. На этот раз старики и те были потрясены. Согласно обычаю, не полагалось хоронить роженицу вместе с плодом. Редко встречались люди, умевшие избавлять покойницу от бремени естественным путем, но никто никогда не слышал, чтобы ребенок при этом остался жив.

Теажен Мелон прибежал запыхавшись к генералу Мирасену. Тот как раз чистил охотничье ружье «Анри», подобного которому, по его словам, не было в целом свете. Генерал Мирасен усердно совал длинный шомпол в дуло ружья. Жуазилюс, его слуга и крестник, сердито обмахивал генерала куском картона — рекламой, на которой была изображена glamour-girl[77] с соблазнительными бедрами — посланница одной из бесчисленных фирм, орудующих в краю индейцев сиу. Жуазилюсу всыпали по первое число гибкой лозой кружевного дерева за то, что он прогнал нищего со двора... Этим и объяснялась его ярость, с трудом сдерживаемая страхом наказания. Плевать! Он отомстит при первой возможности своему крестному! Насыплет щетины в его постель, подмешает перцу к нюхательному табаку, спрячет его ночные туфли, будет изводить старика, пока не надоест, отвечая на каждую взбучку какой-нибудь каверзой. Вот чертов мальчишка!

— Знаете, что мне рассказали, генерал Мирасен? — спросил, входя, Теажен.

— Дорогой мой, я не ребенок и не люблю загадок!

— Что с вами, геал Мирасен? Вы не-нервничаете?.. Вот в чем дело... Мне ска-сказали, что люди видели Кармело...

— Кармело?

— Да... Ка-Кармело, вашего кре-крестника!

— Моего кре-крестника?

— Что это? Вы совсем впали в детство, геал Мирасен!

— В детство?.. Вы рехнулись, Теажен!.. У вас ум за разум зашел!

— Не сердитесь, геал Мирасен! Я говорю о Ка-Кармело, моем сыне и вашем кре-крестнике…

— Кто же вам рассказал о Кармело?

— Одна здешняя дама, которая ездила в Порт-о-Пренс...

— До чего же вы простодушны, Теажен!.. В вашем-то возрасте! Вы позволяете обирать себя здешним красоткам!.. Эта особа просто хотела заморочить вам голову и вытянуть у вас денежки! Все знают вашу слабость к женскому полу, Теажен!..

Они перебранивались еще некоторое время. Теажен, казалось, был и в самом деле уверен, что Кармело, его сын, от которого он долгие годы не имел никаких известий, работал начальником плотников в столице. Так, по крайней мере, уверяла дама из поселка.

Радость, охватившая окрестных жителей после «чудесного» исчезновения трофеев преподобного отца Диожена, была недолговечной, и, несмотря на радужные надежды, вызванные вероятным провалом кампании отречения, приезд в Фон-Паризьен белых «мериканов», безвременная кончина полевого цветочка — Рен Алисме и, наконец, грубое бахвальство жандарма Жозефа Будена — все это набросило черную тень на проказницу-весну, которая не оставляла в покое природу, вызывая повсюду бурное цветение. Всякий раз, когда солнце достигает точки весеннего равноденствия, для всего живого наступает обновление, но в этом году, хоть кровь у людей и кипела, на сердце была гнетущая тяжесть.

Генерал Мирасен по-дружески спровадил Теажена. Он собирался обойти свои владения. Завтра придут крестьяне, чтобы, согласно традиции, помочь ему в работе. Все соседи, веселые и довольные, соберутся у него ранним утром и начнут полоть, жечь сорняки и разрыхлять почву под стрекочущие звуки музыкальных инструментов и песни людской солидарности: «Алмазная свирель», «Королева солнца», «Золотой дождь»... Затем закусят и выпьют, рассказывая тысячи всяких небылиц. По окончании работы каждый простится с кумом Мирасеном и известит всю честную компанию, что и он, со своей стороны, собирается устроить братскую кумбиту[78] в ближайший четверг, а не то во вторник или в пятницу на будущей неделе.