Теннеси Уильямс - Прекрасное воскресенье для пикника [другой перевод]

• Название: Прекрасное воскресенье для пикника [другой перевод]
• Автор: Теннеси Уильямс
• Жанр: Драматургия
• Год: 1979

---

Теннеси Уильямс Прекрасное воскресенье для пикника

A Lovely Sunday for Creve Coeur by Tennessee Williams (1979)

Перевод с английского С. А. Мак

Действующие лица:

Доротея.

Боди.

Элина.

Софи Глюк.

Действие первое

Позднее воскресное утро, начало июня в Сент-Луисе.

Интерьер представляет собой квартиру в доходном доме середины или конца тридцатых годов — время, когда разворачивается действие пьесы.

Квартира расположена в Вест-Энде Сент-Луиса. Попытки придать квартире блеск и великолепие могут оказаться губительными. Это ощущение усиливают резкие желтые отблески отраженного от стен соседних домов света, падающего сквозь огромные окна. Урбанистический пейзаж напоминает квартиры Бена Шана[1], передающие холодящий душу ужас американских городских построек средней руки.

Внимание зрителей приковывают звуки в спальне налево, где очень молодая и привлекательная женщина Доротея с отчаянными усилиями делает гимнастику.

Голос. Девяносто один, фу! — Девяносто два, фу! — Девяносто три, уф! — Девяносто четыре, фу!

Задыхаясь, Доротея продолжает считать до тех пор, пока со вздохом огромного облегчения не произносит «сто один». В какой-то момент из противоположной двери выходит невысокая полная женщина, не так давно достигшая среднего возраста. В руках она держит газету большого формата — это воскресный выпуск «Сент-Луис Пост-Диспетч».

Когда Боди, которая плохо слышит, садится на диван, стоящий в центре гостиной, раздается звонок телефона. Боди, увлеченная чтением газеты, не обращает на него внимания, но Доротея делает глубокий резкий вдох и на мгновение вся застывает. Затем, хватаясь за предметы, как во время шторма, она бросается к двери спальни и выбегает в гостиную, драматично хлопнув дверью.

Доротея. Почему ты не подошла к телефону?

Боди (вставая и направляясь в кухоньку, расположенную справа). Где, где, какой телефон?

Доротея. Здесь что, несколько телефонов? Может, здесь есть еще какие-то телефоны, которые я не успела заметить?

Боди. Дотти, мне кажется, что эти упражнения слишком возбуждают тебя, эмоционально, я имею в виду.

Доротея (продолжая). Звонил телефон, а я ведь тебя предупредила, когда проснулась, что жду звонка… от Ральфа Эллиса. Он обещал мне сообщить что-то очень важное и будет звонить сегодня утром.

Боди. Верю, что ему надо было что-то тебе сообщить, но ведь он не сообщил.

Доротея. Боди, ты не слушаешь или не понимаешь, что я тебе говорю. На твоем лице написано полное безразличие. Я сказала: Ральф Эллис — ты слышишь, что я говорю о Ральфе?

Боди. О, да, Ральф. Ты все время говоришь о нем. Это имя настолько застряло в моей голове, что я никогда не забуду его.

Доротея. А-а, ты хочешь сказать, что я не имею права при тебе упоминать имя Ральфа Эллиса?

Боди (готовит жареного цыпленка в духовке). Дотти, когда две девушки снимают одну небольшую квартиру, каждая вправе чувствовать себя полностью раскрепощенной, когда говорит о своих делах. Мне кажется, что это просто невозможно, чтобы две девушки, которые снимают одну небольшую квартиру, не обсуждали всего, что касается каждой из них, — когда бы — и что бы с ними не произошло. Но я так же знаю, Дотти, что я тебе не старшая сестра. Однако, будь я ею, у меня возникло бы подозрение, что ты потеряла голову из-за этого Ральфа Эллиса, и как старшая сестра, я чувствовала бы себя обязанной посоветовать тебе, ну, что ли осмотреться, прежде чем ты прыгнешь в эту сторону. То есть просто, мне кажется, тебе не стоит ставить на карту все, пока ты на сто процентов не будешь уверена, что это та самая карта… Вот и все, что мне кажется… (Пауза.) Да, прекрасное воскресенье для пикника на Крав Кёр[2]… Ты не заметила в прошлое воскресенье на Крав Кёр, как Бадди похудел в талии?

Доротея. Нет.

Боди. А?

Доротея. Не заметила.

Боди. Но это было заметно, Дотти.

Доротея. Боди, ну почему я должна интересоваться какими-то незначительными изменениями, происходящими с талией твоего брата — как будто мы на бирже Уолл-Стрита, и я являюсь солидным вкладчиком?

Боди. Значит, тебе все равно, в хорошей Бадди форме или нет?

Доротея. В хорошей форме для чего?

Боди. Естественно, для тебя, Дотти.

Доротея. Он что, рассматривает меня как спортивное явление, удачный прыжок с места или прыжок с шестом? Пожалуйста, прошу тебя, Боди, убеди брата, что его форма меня вовсе не интересует.

Боди (без паузы). Бадди обычно не говорит со мной о работе, но недавно он сказал, что босс в Анхойзер-Буш заметил его.

Доротея. Ну как же его босс мог так долго игнорировать столь заметный объект? Боди, чем ты занимаешься в этой прелестной крошечной кухоньке?

Боди. Вчера по пути с работы, милая, сойдя с трамвая, я зашла в Пигли-Уигли и купила трех чудесных цыплят для жарки, знаешь, таких хорошеньких, жирненьких цыплят.

Доротея. Лучше я побуду здесь, пока Ральф не позвонил снова, чтобы самой услышать звонок. (Она ложится на бордовый ковер и начинает делать новую серию гимнастических упражнений.)

Боди. Цыплята так громко шипят, что я просто не расслышала, Дотти. Знаешь, когда в субботу работаешь только полдня, легче заготовить продукты на воскресенье. Рузвельт, с моей точки зрения, все-таки кое-что сделал для страны, укоротив наполовину рабочий день по субботам. Обычно, когда я после Интернешнл Шу сходила на углу с трамвая, Пигли-Уигли был уже закрыт, а сейчас в это время его двери все еще широко раскрыты. Так вот, я зашла в Пигли-Уигли прямо в мясной отдел и сказала этому милому старому человеку — мистеру Батсу, мяснику: «Мистер Батс, нет ли у вас хорошеньких цыплят?» — «Уж будьте уверены, — сказал он, — я только и ждал, когда вы заглянете. Пощупайте вот этих прекрасных жирных цыплят…» Мистер Батс всегда разрешает мне пощупать мясо. Определить, какое мясо можно только пощупав его. Это во мне немецкое. Мне необходимо пощупать мясо, чтобы убедиться в том, что оно хорошее. Но среди мясников сегодня лишь очень немногие разрешают это. Кусок мяса на прилавке может выглядеть очень привлекательным, но чтобы узнать наверняка, я все-таки должна пощупать его. Так как мистер Батс немец, он понимает это и всегда говорит мне «Пощупайте, не стесняйтесь, пощупайте его». Поэтому я их пощупала. «Какие они чудесные и свежие!» — сказала я. — «Да, мистер Батса, но долежат ли они до завтра?» — «Разве у вас нет льда в леднике?» — спросил он меня. Я ему ответила: «Надеюсь, что есть, хотя в жаркую погоду лед расходуется быстро. Я поручила девушке, с которой мы вместе снимаем квартиру, оставлять карточку на двадцати пяти фунтовый кусок льда, но она порой забывает об этом. Слава Богу, на этот раз ты не забыла. Чем только забита твоя голова по утрам — гражданским правом и всякими другими вещами, связанными с колледжем. — Над чем ты смеешься, Дотти?» (Она оглядывается, чтобы посмотреть на Доротею, которая прикрывает рот, чтобы скрыть беззвучный смех.)

Доротея. По правде говоря, Боди, мне кажется, что ты не нашла своего призвания в жизни. Тебе надо было бы отвечать за организацию обструкций в конгрессе. Вот уж никогда не думала, что можно так долго говорить о льде и мяснике.

Боди. Дотти, мы же договорились, когда ты въезжала сюда, что за покупки буду отвечать я. И мы вполне укладываемся в бюджет. Разве не так? Мы никогда не спорим о расходах и не ссоримся относительно того, что мне следует купить. О-о!

Доротея. Что там такое?

Боди. На меня брызнуло со сковородки. Капля растопленного жира попала мне прямо в лицо. Я присыплю содой.

Доротея. Ты что, действительно по всем правилам жаришь цыплят в этой жуткой жарище?

Боди. И варю яйца. Хочу приготовить еще фаршированные яйца. Дотти, что случилось? Дотти, это похоже на истерию!

Доротея (чуть не задохнувшись от смеха). Так что же все-таки сначала — жареные цыплята или фаршированные яйца? Клянусь, это забавно. Право, Боди, ты для меня неистощимый источник удивления и развлечений. Но все-таки, Боди, умерь, пожалуйста, свой кулинарный пыл, пока телефон не зазвонит снова, чтобы на этот раз ты услышала его до того, как он замолчит.

Боди. Дотти, я все время была здесь, но этот телефон не звонил. Даю тебе честное слово, что он не издал ни одного звука. Он был тих, как мышь.

Доротея. Ничего себе, он трезвонил как сумасшедший.