Владимир Смирнов - Граф в законе. Изгой. Предсказание

• Название: Граф в законе. Изгой. Предсказание
• Автор: Владимир Смирнов
• Издательство: Терра
• Жанр: Криминальный детектив
• Год: 1997
• ISBN: 5-300-00909-1

Владимир Смирнов — современный писатель, историк, журналист. В сборник вошли его романы «Граф в законе», «Изгой» и повесть «Предсказание».

Автор в своих произведениях показывает не только профессионализм работников правоохранительных органов в борьбе с преступниками, но и их человечность, гуманное отношение к пострадавшим, к близким и родным тех, кто нарушил закон.

---

— Уважаемый Сергей Андреевич, вы представили мне для изучения нечто совершенно неожиданное… Я ошеломлен… Я потрясен… Но не обессудьте, пока я вынужден ответить на все ваши вопросы молчанием… Да-да, молчанием… Первые предположения столь абсурдны и дики, что мне совесть не позволяет делать окончательные выводы без должной проверки. Без консультации с коллегами…

Он подтянул к себе телефон, явно волнуясь, набирал номер.

— Ксаночка, а Гусев и Самохвалов у себя?.. А, совещание?.. Очень хорошо… Я через часик буду в институте… Если они раньше закончат, пусть меня подождут… Скажите, что дело срочности и важности чрезвычайной… Еще напомните мне, пожалуйста, до какого часа работает наша библиотека… Прекрасно, я успею…

Закончив телефонный разговор, он снова повернулся к Сергею:

— Скажите, мне будет позволено взять на время одну из этих тетрадей? Лучше вот эту, что найдена в столе Николая Николаевича…

— Позволим? — спросил Сергей Воронцова.

— Думаю, можно, — ответил тот, заинтригованный словами профессора.

Алябин встал, почтительно раскланялся. Но у дверей, словно что-то вспомнив, остановился.

— Еще раз прошу прощения, что пока ничего не могу сказать… Я и не подозревал, что встречусь с таким поразительным явлением… Знаете… — Было похоже, что он мучительно думает, чем бы оправдать свой отказ. — Знаете, какая страшная болезнь поразила наше российское общество? Чувство самосохранения… Каждый спрятался в скорлупу своего собственного «Эго» и сидит там, дрожит, творит втайне свое маленькое дельце… Произнесенные речи, написанные статьи — это надводные пузырьки, которые лопаются и пропадают бесследно… А свое главное каждый человек прячет в глубине… А что там, в глубине, никому неведомо. Так и здесь, — он поднял руку с тетрадью Климова, — только одни пузырьки… Поймите меня правильно, не осуждайте за уход от ответа. А болезнь эта, которую я назвал «чувство самосохранения», пострашнее проказы или СПИДа, поверьте мне…

Когда за Алябиным закрылась дверь, Воронцов недоуменно спросил:

— Что же он нашел в тетрадях?

— Не знаю, — холодно ответил Сергей, глянув на часы.

Заметив, куда был брошен настороженно-пристальный взгляд Сергея, Воронцов, чтобы отвлечь его, заговорил глубокомысленно, никому не адресуя свои слова:

— Самое противное в этой жизни — ждать. И обидно, что не ведаешь, кто придет первым: добрый человек или злой… Вот так всю жизнь — чего-то ждешь, ждешь… Так и складывается она из постоянного ожидания…

Но Сергей ничего не слышал. Новый прилив жаркого возбуждения охватил его, и мучительно терзал один-единственный вопрос: почему нет Беты?.. Любое суждение о ее соучастии отбрасывалось им сразу же как нелепое, дикое, абсурдное…

— Не надо так. Еще есть время. — Воронцов стоял рядом, рука его легла на плечо Сергея.

— Да, впереди целый вечер…

Жгучее раздражение от собственного бессилия, от непонимания происходящего, от изнуряющего ожидания мгновенно взъерошило, возбудило Сергея, толкая к немедленным действиям… Но он сознавал с досадой и стыдом, что не знает, как поступить, куда направить свою бунтующую энергию…

В памяти всплыл неясный, уже затухающий отзвук чего-то весомого, значительного, бегло мелькнувшего и пропавшего бесследно совсем недавно… Что это было? Сергей силился вспомнить и не мог…

«Это» всплыло неожиданно. Он схватил письмо Петра Трубецкого и начал быстро перебрасывать страницы.

— Послушайте, Воронцов! — возбужденно позвал Сергей. — Я прочту вам кое-что из этого письма. Вот: «Посылки твои и деньги я бедным раздавал. Мне они ни к чему, я привык жить в аскетизме. Крест же большой серебряный, что немой мальчишечка от тебя привез»… Подчеркиваю, Воронцов: «немой мальчишечка». «Немой», поняли?

— Вы думаете, что это тот самый Немой, которого вы привозили вчера?

— Не думаю, а уверен. Он — давняя «шестерка» Графа… У него жил Хрящ! Он должен знать Графа!.. Он должен знать Глафиру!.. Он должен знать Креста! Он должен знать, почему не возвращается Бета!.. Я еду к нему!

— Подождите! — остановил его Воронцов. — Это следует обсудить с Потаповым.

— Некогда обсуждать!

Но пока он втискивал тетради в нижний тайник сундучка, Воронцов дозвонился до своего шефа и после короткого разговора передал трубку Ильину.

— Сережа, ты можешь подождать до завтра? — устало спросил Потапыч.

— Нет. Еду сейчас. Мы с тобой и так слишком долго выжидали.

— Это верно. Но я не хотел бы тебя подвергать риску. Дело в том, что Немой оказался говорящим.

— Не понимаю…

— Он по нашему ведомству ни разу не проходил, поэтому никаких материалов на него у нас нет. А вот участковый сообщил про него много любопытного. Немой по воровской масти щипач, чистил карманы на вокзалах, в очередях. Попадался всегда на мелочах — отпускали. Потом его в армию призвали. Но он дезертировал. А чтоб от военного трибунала уйти, прикинулся глухонемым. Говорил, что оглушило взрывом снаряда. Так и провел врачей… Домой вернулся. Женился. Через год жена ушла. Она подтверждает, что он прикидывался глухонемым — до сих пор живет в страхе, боится трибунала… Получается, сам себе приговор вынес. Всю жизнь притворяется и дрожит…

— Короче, — поторопил его Сергей.

— Совсем кратко: я еду с тобой.

— Не надо. Ты — официальная власть, законным путем идти дольше… А мне надо быстро. Там Бета…

— Ясно — тебя не убедишь, — заключил Потапыч. — Тогда знай, что в ста метрах от дома Немого стоит черная «Волга». Там будут знать, что ты идешь к Немому… Да, забыл, передай Воронцову, что его последняя версия — пустышка.

— Это об отце Беты? — уточнил Сергей.

— Он и с тобой поделился? Ну и психолог. Ох, я ему при встрече… Да, об отце. Он чист. Так что, вероятно, не Бета увезла Глафиру, а Глафира Бету…

— Тем более мне надо спешить…

У самых дверей его остановил Воронцов.

— Извините. За эту версию… но ведь…

— Не вини себя. Мы должны все учитывать… — ответил Сергей, открывая дверь…

— И еще одно… — замялся Воронцов, — Сюда уже, наверное, никто не придет… Поэтому возьмите с собой. — Он протянул тетради Трубецкого, — Я думаю, вам без них могут не открыть дверь. А если что — у нас в запасе еще одна, которую взял профессор Алябин.

Сергей принял тетради, признательно глянув на лейтенанта.

— Спасибо, Воронцов. Я об этом не подумал…

29

Немой встретил его приторной улыбкой, которая, видимо, снималась с лица лишь большой бедой или глубокой озабоченностью. Приглашая Сергея купечески любезными движениями в свою комнату, обставленную ветхой мебелью, и усаживая на кривобокий стул подле старомодного, выпущенного, наверное, лет пятьдесят назад радиоприемника на толстых угловатых ножках, он дышал часто и взволнованно, как пес, заждавшийся хозяина. Подбежал к серванту, где треснутое стекло было заклеено полоской лейкопластыря, показал крючковатым, желтым от табака пальцем на чайную чашку — глянул в Сергеевы глаза подобострастно, потом на тонконогую рюмку с голубым ободком — опять полный надежды и признательности взгляд.

Но Сергей демонстративно отвернулся, потер рукой щеку, нарочно, чтобы скрыть от Немого движения губ, и сказал развязно, с грубой жестокостью, как говорили раздраженные паханы в зоне:

— Слушай, падло, не пяль свои беки. Я все про тебя знаю. Ты и слышишь, и говоришь!

Обернулся: на лице Немого цвела все та же по-идиотски счастливая улыбка. Неужели глух? Может, не об этом старике говорил участковый?.. Но решил продолжить тем же презрительным тоном:

— Ты что, сопляк, думаешь буду с тобой разводить толковище?! Мне нужен Граф. — Улыбка не гасла. Тогда Сергей с привычной небрежностью, как пачку сигарет, достал из кармана пистолет. — Ты что, меня за фраера держишь? Повторяю: мне нужен Граф! Считаю до пяти и стреляю. Раз…

Немой заюлил, задвигал губами. Играл выразительно, как профессиональный мим, и Сергей все понимал: я не слышу… Что вы от меня хотите? Зачем вы пришли ко мне? Вы, наверное, ошиблись… Сжальтесь над стариком…

— Два!

Сергей включил радио. Нет, не безмолвная часть интерьера — работает, услаждает глухаря! В комнату ворвалась опереточная музыка. Он усилил звучание, поднял пистолет и, почти не целясь, выстрелил в тонконогую рюмку. Она исчезла. На стекле серванта, рядом с куском лейкопластыря, появилась дырочка с мелкими густыми лучиками.

Гнусная улыбочка перестала жить, застыла, как на фотографии…

— Три! — крикнул Сергей и направил пистолет на Немого.

Секунда не пролетела, как тот рухнул на колени и заговорил, завопил сбивчиво:

— Нет… Нет… Нет… Я старый… Пожалейте… Не знаю никакого Графа.