Константин Сапожников - Солоневич

• Название: Солоневич
• Автор: Константин Сапожников
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-235-03693-2

Иван Солоневич, самый популярный публицист Русского Зарубежья 1930–1940-х годов, прошёл через испытания революциями, войнами, лагерями и ссылкой. В современной России, стоящей перед выбором своего пути развития, идейное наследие Солоневича всё чаще оказывается в центре острых дискуссий. Монархия, православие, народ — эту триаду Солоневич считал залогом успешного развития России, обобщив свои взгляды в фундаментальном труде «Народная Монархия». Задолго до «Архипелага ГУЛАГ» Иван Солоневич написал книгу «Россия в концлагере», которая стала «его вторым паспортом» в эмиграции. Тем не менее она не спасла его от подозрений. Если в СССР Солоневич был антисоветчиком и «контрой», то в эмиграции распространялись слухи о его сотрудничестве с НКВД и даже с гестапо. Кто же он был на самом деле? О непростой судьбе Ивана Солоневича, о его сопротивлении русскому раздраю XX века, о причинах его затянувшегося возвращения на Родину рассказывает эта книга.

знак информационной продукции 16+

---

По инициативе Фосса Солоневичи познакомились с его соратником по «внутренней линии» А. А. Браунером, капитаном Дроздовского полка в годы Гражданской войны. Фосс и Браунер были в стране, пожалуй, самыми влиятельными людьми из русской колонии. Фосс поддерживал рабочий контакт с разведывательным отделом Генерального штаба Болгарии, Браунер — работал начальником русского отдела тайной полиции. По своим политическим взглядам он был ближе к «новопоколенцам», сотрудничал в их газете «За Россию», публикуя разоблачительные статьи о советском образе жизни. Факты он черпал из советских периодических изданий, подписка на которые оформлялась на родственников активистов РОВСа.

В числе первых, кто пришёл знакомиться к Солоневичам в гостиницу, был протопресвитер Георгий (Шавельский). Он преподавал в Софийской духовной семинарии и был директором Русской гимназии. Его книги о пастырском служении имели несомненное влияние на юношество и кандидатов в священники. Отец Георгий пользовался авторитетом в болгарских церковных кругах. Местный Синод часто обращался к нему за помощью в спорных делах, иногда в качестве третейского судьи, когда возникали разногласия между митрополитами. Для Ивана он стал полезным источником сведений о положении дел в Русской зарубежной церкви и вообще в эмиграции. Шавельский охотно принимал приглашения на трапезы в тесной компании Солоневичей и в качестве рассказчика был достойным партнёром Ивана. В 1915–1917 годы, будучи протопресвитером военного и морского духовенства, Шавельский имел возможность видеться с Николаем II в ставке. К царю и царице он относился, как сейчас говорят, «неоднозначно» и в своих воспоминаниях часто опирался на оценки и мнения других. Особенно это было заметно, когда Шавельский рассказывал о нездоровом моральном климате в царской семье по вине «грязного мужика» Распутина. Клеветнические россказни о царице Иван всегда оспаривал. Не сделал послаблений и для Шавельского, назвав его однажды «лжесвидетелем». Тот сдержанно возразил, но по существу обвинения спорить не стал, памятуя о приблизительности и вторичности своих воспоминаний в той части, которая касалась жизни царской семьи.

Резидент Яковлев планировал поселить «спортсменов» на подконтрольной резидентуре квартире. С этой целью «Ворон» пригласил Солоневичей на экскурсию по болгарской столице. Город им понравился, может быть, потому, что многие улицы носили русские имена: генералов Тотлебена, Гурко, Черняева, Скобелева и др. Не были забыты писатели — Достоевский, Аксаков, Толстой. Московская улица порадовала их вывесками русских трактиров и запахом ржаного хлеба из пекарен. Постояли экскурсанты у Русского памятника, установленного в честь офицеров и солдат, защищавших православие и славянство на болгарской земле, и у памятника Царю-освободителю. Потом долго созерцали величественный собор Святого благоверного великого князя Александра Невского, который был воздвигнут в память побед русского оружия на Балканах.

Во время прогулки Николай показал Солоневичам несколько приличных по эмигрантским понятиям квартир. Несмотря на старания «Ворона», братья к его предложениям отнеслись без энтузиазма и предпочли обосноваться на вилле «Спокойствие», принадлежавшей болгарину Доревскому. Она находилась в дачной местности Овча Купель, в пяти километрах от Софии, на улице Кирилла и Мефодия, 12. На эту виллу Солоневичи наткнулись случайно во время прогулки по окрестностям столицы. Не торгуясь, договорились с хозяином об аренде второго этажа за 1200 левов в месяц.

Ивану Николай Абрамов понравился: он говорил о своём советском прошлом без критического надрыва, признавал, что научился в Советском Союзе многим полезным вещам, в том числе искусству выживания в «трудных бытовых условиях, а иногда голода». Особенно тронули Солоневича эмоциональные слова Абрамова о том, что он не намерен отсиживаться за спиной отца: рано или поздно вернётся в СССР, чтобы работать во имя восстановления «Национальной России»!

В августе 1938 года, работая в Берлине над брошюрой «Четыре года», Иван вспоминал о «настоящем патриоте», симпатичном и энергичном Коле Абрамове. Для Ивана Солоневича он был одним из образцовых молодых русских, которые будут определять будущее России:

«Я очень внимательно всматривался в те немногие стальные ростки нашей молодёжи, которые пробрались сюда из Советской России, — мой сын, Андрюша Чернавин, Коля Абрамов — сын генерала Ф. Ф. Абрамова, и некоторые другие. Есть немецкий школьный анекдот: преподаватель говорит о словах Наполеона, обращённых к его египетской армии: „Сорок веков смотрят на вас с высоты этих пирамид“. Из класса, из тех мест, которые по-русски называются „Камчаткой“, раздаётся пренебрежительная реплика: „Ну, немцев на пирамиду не поймаешь“… Так вот, и эту молодёжь тоже не поймаешь ни на пирамиды, ни нашивки. Даже Коля Абрамов к генеральскому титулу своего отца относится весьма скептически. Андрюша с этими титулами, вероятно, и вовсе не сталкивался. Для Юры они не значат ровно ничего. Нужно считаться с фактами. Этих ребят в Советской России миллионов тридцать. Они, эти ребята, будут спрашивать в упор. Они будут очень суровыми экзаменаторами».

Впрочем, «стальные ростки» не нашли между собой общего языка. Николай Абрамов попытался сдружиться с Юрием. Тот не выразил желания к «товарищескому» сближению, заявив отцу, что «советский душок из Николая не выветрился». «Ворон» в долгу не остался. В агентурном отчёте о встрече с младшим Солоневичем он был категоричен в его оценке: «Юра производит на меня очень нехорошее впечатление, слишком похож на „хулигана-болтуна“»…

По болгарским законам лицензии на новые печатные органы выдавало Министерство внутренних дел. Фосс и Браунер обещали Солоневичу ускорить процедуру получения разрешения и нажать для этого на все «кнопки влияния». Стараться стоило: РОВС без больших усилий мог обзавестись ещё одной газетой для ведения антибольшевистской работы. Однако ведущие сотрудники «внутренней линии» в Софии переоценили свои силы: отказ следовал за отказом. Болгарские власти считали, что в стране и без того «переизбыток» русских эмигрантских изданий.

Поэтому Фосс предложил Солоневичу два варианта выхода из ситуации: выпускать его газету «приложением» к органу НТСНП «Голос труда» или использовать «Галлиполийский вестник», на что имелось согласие его издателя — генерала Зинкевича. Иван отказался и от того и от другого. Он хотел полной самостоятельности, собственной — полностью независимой — газеты. Делать её он собирался в основном «семейными силами», повторяя опыт отца с «Северо-Западной жизнью».

Ещё до прояснения вопроса со своей газетой Солоневич знал, где будет её печатать. Помог ему в этом деле давний знакомый Борис Калинников. Иван познакомился и сдружился с ним в Петербургском университете на рубеже 1912–1913 годов. В 1919 году Солоневичи вместе с семьёй Калинниковых перебирались в Киев. И вот — новая встреча — в Болгарии!

Именно к Калинникову направил свои стопы Иван. Старый друг, в общем-то, неплохо устроился. Он владел книжарницей — книжно-писчебумажным магазином «Зарница» на углу улиц Раковска и Гурко, куда эмигранты забегали поговорить, посплетничать, обменяться новостями, из-за чего «Зарницу» называли в быту «центробрёхом». Отчасти и сам хозяин книжарницы способствовал этому: его иронические реплики и меткие характеристики отдельных персонажей из эмиграции передавались из уст в уста.

Калинников уже слышал о приезде друга в Софию. После объятий и радостных восклицаний первое, о чём спросил его Иван, — о типографии: не мог бы Борис рекомендовать какую-либо из них, подходящую по местонахождению и тарифам, чтобы печатать газету на русском языке. Калинников словно ожидал этого вопроса. Он подошёл к телефону, набрал номер и произнёс вполголоса несколько слов. Вскоре, как по мановению волшебной палочки, на пороге «Зарницы» появился Всеволод Константинович Левашов[96], работавший метранпажем в типографии «Древне Болгария». Выяснилось, что он налаживал самостоятельное дело, взяв в аренду дышавшую на ладан типографию «Рахвира», которая располагалась на улице Цеслау (Веселец), 8. Что ж, повезло! Первого клиента искать не пришлось, пришёл сам…

Левашов понравился Солоневичу: в нём чувствовались серьёзность, ответственность, внутренняя основательность. Биография его по тем временам была стандартной: белый офицер, участник Гражданской войны. В Ленинграде во время «чисток» после убийства Кирова были репрессированы его родные. Куда-то в Сибирь были высланы мать и брат. Судьба их была покрыта мраком. Для Левашова эта неизвестность была источником глубоких душевных мук и страданий!

В начале знакомства Солоневич не мог предвидеть, что эта встреча свяжет его с Левашовым на всю жизнь. По натуре эти двое были диаметрально разными людьми. Но, как говорится, противоположности сходятся. Как писала впоследствии Т. Дубровская (жена Левашова), «благодаря высоким умственным качествам обоих различие их характеров отходило на десятый план. Их объединяла горячая любовь к родине и одинаково жертвенное служение ей»[97]. Левашов стал надёжным помощником Солоневича. Вспоминая о постановке газеты в Софии, Иван писал: «Только один человек, Всеволод Константинович Левашов, был совершенно уверен в успехе — гораздо больше, чем был уверен я сам. Он организовал типографскую часть, добыл кое-какие кредиты на бумагу, устроил дело с разрешением и вообще связал свою судьбу с судьбой нашего общего дела… без него газета не смогла бы начаться и не смогла бы существовать».