Константин Сапожников - Солоневич

• Название: Солоневич
• Автор: Константин Сапожников
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-235-03693-2

Иван Солоневич, самый популярный публицист Русского Зарубежья 1930–1940-х годов, прошёл через испытания революциями, войнами, лагерями и ссылкой. В современной России, стоящей перед выбором своего пути развития, идейное наследие Солоневича всё чаще оказывается в центре острых дискуссий. Монархия, православие, народ — эту триаду Солоневич считал залогом успешного развития России, обобщив свои взгляды в фундаментальном труде «Народная Монархия». Задолго до «Архипелага ГУЛАГ» Иван Солоневич написал книгу «Россия в концлагере», которая стала «его вторым паспортом» в эмиграции. Тем не менее она не спасла его от подозрений. Если в СССР Солоневич был антисоветчиком и «контрой», то в эмиграции распространялись слухи о его сотрудничестве с НКВД и даже с гестапо. Кто же он был на самом деле? О непростой судьбе Ивана Солоневича, о его сопротивлении русскому раздраю XX века, о причинах его затянувшегося возвращения на Родину рассказывает эта книга.

знак информационной продукции 16+

---

Можно согласиться с выводом Казанцева о том, что в споре оказался прав Дубровский, который, «искусно маневрируя» (в переписке с Солоневичем), сохранил газету и заложил основы для того, чтобы она существовала долгие десятилетия. И самое главное, Иван Лукьянович получил относительно спокойные годы жизни для работы над своим капитальным трудом «Белая Империя», окончательное название которого было подсказано тем же Дубровским — «Народная Монархия».

Завершающий этап работы над этой культовой книгой всех монархистов России относится к 1949–1950 годам. На последней странице книги Солоневича «Диктатура импотентов» в мае 1949 года был размещён анонс о публикации новой книги автора — «Белая Империя» и подробно обозначена её тема:

«Русская интеллигенция, „оторванная от народа“ в течение лет двухсот, пыталась перестроить Россию на свой образец — на полтораста своих образцов. С этой целью она рисовала нам: отвратную рожу Царской России и светлый лик великой и бескровной. Светлый лик великой и бескровной мы сейчас можем наблюдать невооружённым глазом. И можем с абсолютной степенью бесспорности установить, что все прогнозы русской интеллигенции были сплошным вздором. „Белая Империя“ доказывает, что совершенно таким же вздором были все диагнозы — то есть что русская книжная, революционная и прочая интеллигенция врала совершенно одинаково: и о нашем будущем, но также и о нашем прошлом.

…„Белая Империя“ пытается установить своеобразие русской психологии и русской истории и дать конструктивную идею, которая была бы основана на реальностях прошлого, а не на отсебятинах о будущем. Реальность прошлого есть Империя, самая справедливая во всей мировой истории и построенная на „за Веру, Царя и Отечество“, а не на атеизме, керенщине или интернационале. На религии, традиции и инстинкте, а не на философии, революции и рационализме. Возрождение одиннадцативековой традиции есть единственный путь к возрождению России».

В труде «Народная Монархия» Солоневич на многих фактах доказывал, что Российская империя не была тюрьмой народов, что в отношении гражданских свобод она не проигрывала ни одному современному государству, включая Соединённые Штаты. Он настаивал на том, что в области материально-технического прогресса Россия «во все лопатки догоняла Америку, и если бы не революция, то к нынешним временам почти догнала бы её».

Самодержавие было предано теми, кто толпился у трона «жадною толпой», и оболгано пропагандистами-революционерами, получившими на эти цели деньги из бездонных хранилищ «мировой закулисы». Столь разрекламированный революционной печатью «репрессивный аппарат» империи оказался беззубым, действовавшим строго в рамках тогдашнего либерального законодательства.

«Схватка за умы простого человека, „нижних чинов“ была проиграна с самого начала, — считал писатель. — Силы были не равны. Идейная борьба за Веру, Царя и Отечество отступила в казармы, в полицейские участки, казённые проповеди церковного ведомства.

Идейная борьба против Веры, против Царя и против Отечества захватила и кафедры, и газеты, и университеты, и сельских учителей, и семинаристов из духовного звания, и артистов из Художественного театра. Честно отсиживались: мужик и штабс-капитан. И тот и другой оказались невооружёнными».

В одном из последних прижизненных номеров «Нашей страны» Солоневич вновь без колебаний подтвердил, что «задачи монархического движения остаются теми же, что и прежде: ликвидация большевизма; борьба против расчленения России; восстановление Российской монархии; борьба с реакцией, оформление и закрепление идейной установки».

Под «реакцией» Солоневич понимал практически всю правящую элиту дореволюционной России. Он считал, что восстановление монархии на социально-административной базе старого правящего слоя физически невозможно: «Бывший русский правящий слой политически совершенно разложился до революции, и именно это разложение сделало революцию возможной».

Своей личной задачей Солоневич считал широкую пропаганду идейных установок «Народной Монархии» в служилом слое, в который писатель включал не только мелкое дворянство, разночинцев, но и выходцев из купечества, мещанства, крестьянства, духовенства, офицерства и даже интеллигенцию («для служения России вовсе не обязательно состоять на государственной службе»). Это — эмигрантский компонент созидателей будущей народной монархии.

В Советской России, по мнению Солоневича, монархические идеи обязательно найдут массовый отклик, особенно после десятилетий коммунистического эксперимента, в первую очередь в трудовых слоях населения: «Для нас масса — не демос и не плебс. Для нас масса — это наш народ. Мы по старым путям больше не пойдём. Для нас благородство будет в труде, а не в голубой крови. Для нас мужик — не ругательное слово и не существо низшей расы. Это — наш брат».

Размышляя о главном политическом и литературном труде своей жизни, его предназначении, содержании и отличии от многочисленных эмигрантских схем, программ и доктрин российского переустройства, Солоневич настаивал на том, что его проект уникален и реализуем, потому что учитывает всю прошлую историю страны:

«„Народная Монархия“ — это, конечно, не программа. Это попытка формулировать то общее, может быть, самое немногое, но зато и самое глубокое, что говорит в русском человеке и по ту, и по эту сторону рубежа. Так сказать, формулировка голоса крови. Попытка прощупать то основное, что строило Россию и что будет строить её и дальше.

Значит — не программа…

Это — попытка найти неизбежность и неотвратимость наших путей, путей, по которым „желающие“ пройдут победителями, а нежелающих судьба будет отбрасывать вон.

„Народная Монархия“ — предназначена не для эмигрантского легкого чтения — она предназначена для России.

„Народная Монархия“ в сущности является попыткой исследования тех форм, в которых русский национально-государственный инстинкт проявлялся за все века существования нации и государства»[214].

Необходимо отметить, что труд Ивана Солоневича «Народная Монархия» привлекает всё большее внимание современных историков, политологов, социологов, философов и действующих политиков, не говоря о политически активных слоях российского населения. «„Народная Монархия“ — многослойный, насыщенный разнообразным фактологическим материалом труд, жанр которого, по верному определению одного из специалистов, определить трудно, это — и исследование, и размышления, и философия, выстраданные при осмыслении исторического и личного опыта. Написанное И. Солоневичем звучит как многоголосый оркестр, исполняющий симфонию любви к России и боли за Россию»[215].

В условиях несомненного кризиса монархической идеи, ясно определившегося к концу 1920-х годов, защита и пропаганда Солоневичем народно-монархических идеалов (в ещё менее перспективных для неё обстоятельствах 1930–1950-х годов) выглядят (для его критиков) как политическое упрямство, как слепое доктринёрство вопреки доминирующим мировым процессам. И в СССР, и на Западе закрепилась стандартная точка зрения на то, что всё монархическое — это маргинальное, реминисценция отжившего, своеобразная отдушина для людей консервативного склада, находящихся на правом фланге современного общества, ностальгирующих по «прежнему историческому порядку».

Сам Солоневич и в своей главной работе, и сопутствующей публицистике не раз подчёркивал, что его идея «народной монархии» не должна восприниматься как апология исторически закостеневшего, неспособного к развитию и саморазвитию государственного строя. Отсюда его постоянные напоминания о том, что монархия — это естественное для России состояние власти, способствующее реализации её целей в тесном взаимодействии с народом:

«Нам нужны: достаточно сильная монархия и достаточно сильное народное представительство, причём силу той и другого мы будем измерять не их борьбой друг с другом, а их способностью сообща выполнять те задачи, которые история поставит перед нацией и страной. Мне могут сказать, что это утопия. И я могу ответить, что именно эта „утопия“ и была реализована на практике политической жизни Старой Москвы».

И в этом плане более чем справедливо мнение И. Н. Куклиной, исследовательницы творчества писателя-публициста, о том, что «по существу вся книга И. Солоневича посвящена одной, главной проблеме, а именно проблеме отношений между властью и народом в Российской Империи». Нельзя не поддержать её вывод: «Эта проблема по-прежнему остаётся главной проблемой и нынешней России»[216].

Ощущения творческой неудовлетворенности от «Народной Монархии» Солоневич не скрывал. И это понятно: работа над книгой велась в сложных, не располагающих к систематическому аналитическому труду условиях. «Со времени моего приезда в Южную Америку, — писал он, — я, волею судеб („Судьба — это политика“), меняю местопребывание своё уже в восьмой раз. Полное собрание моих выписок (для работы над „Народной Монархией“. — К. С.) представляет собою перепутанную кучу обрывков бумаги, иногда спрессованных под очень большим давлением. Для того чтобы привести эту кучу хоть в кое-какой порядок, нужно не меньше свободного месяца. И нужна рабочая комната. У меня нет ни того ни другого… Для „научной работы“ моя обстановка не годится никуда».