А. Горбунов - Анатолий Тарасов

• Название: Анатолий Тарасов
• Автор: А. Горбунов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015

С именем Анатолия Владимировича Тарасова (1918-1995) связана эпоха грандиозных побед хоккейной сборной СССР и хоккейного клуба ЦСКА в 1960-е — начале 1970-х годов. Первым из европейцев и первым тренером вообще он был принят в 1974 году в хоккейный Зал славы в Торонто — а это высшая честь в хоккейном мире, которой удостаивались немногие, особенно в те годы. В то же время едва ли найдется в истории отечественного спорта фигура более противоречивая и вызывающая столько споров и полярных суждений, как Тарасов. Одни боготворят его, называя «отцом русского хоккея», другие обвиняют в интригах и саморекламе. Но масштаб того, что было совершено им, признают все. О личности выдающегося тренера и о достижениях советского хоккея «золотого» десятилетия рассказывает автор книги, спортивный журналист и историк Александр Горбунов.

---

Второй тарасовский эксперимент в этом направлении был проведен в конце 60-х годов. Тарасов тогда посчитал возможным разработку идеи только «с участием хоккеистов средних игровых достоинств». Звено им было подобрано из «крепких, дружных парней, способных совершать затяжные скоростные маневры». Оно и чемпионаты страны и мира выигрывало, и олимпийским чемпионом становилось — в составе ЦСКА и сборной СССР. Составляли «систему» центральный защитник Олег Зайцев, хавбеки Анатолий Ионов и Игорь Ромишевский, нападающие Евгений Мишаков и Юрий Моисеев. «Звено, — вспоминал Тарасов, — стабильно показывало быстрый, динамичный хоккей, крайне редко проигрывая свои микроматчи. От многих выдающихся хоккеистов и тренеров я слышал разговоры о том, что против этого звена всегда тяжело было играть. Своим высоким темпом они глушили игру соперников». Эта «бригада», кстати, была главной в акции по «укрощению канадцев» в знаменитом матче в Калинине.

Основным звеном в ЦСКА в то время было альметовское — лучшее в европейском хоккее. Когда Тарасов устраивал тренировочные двусторонние матчи, форвард этого звена, капитан команды Локтев просил, чтобы против лидеров тренер обязательно выставлял «систему». «Действуя против мощного в атаке и цепкого в обороне звена отважных ребят, — оценивал просьбу Локтева Тарасов, — наша первая тройка получала на тренировках как бы дополнительную закалку».

Отваги — на площадке и за ее пределами — тарасовским бойцам было не занимать.

В советские времена одной из важнейших форм поощрения ведущих спортсменов были магазины на колесах, или, как их называли футболисты и хоккеисты, «автолавки». В определенный день на тренировочную базу завозили коробки с дефицитными товарами, развешивали и раскладывали их в специально отведенном месте, чаще всего в комнатах и залах, предназначавшихся для проведения общекомандных собраний, и начиналась торговля. Иногда, правда, спортсмены отоваривались в специальных секциях крупных магазинов, в 200-й гумовской, например; но туда пускали редко, преобладали варианты с «автолавками».

После одной из побед хоккейного ЦСКА в чемпионате страны в расположении армейцев в Архангельском происходила бойкая торговля дефицитом, завершившаяся для команды неожиданно: Министерство обороны расщедрилось на подарки — каждый чемпион получил новенькую дубленку и ондатровую шапку. Облачившись в обновки, Евгений Мишаков отправился в гости к родственникам. Сам он из-под Егорьевска. Сел вечером в электричку, за окном темно, народу в вагоне немного, поднял воротник дубленки, шапку надвинул на нос и слегка прикорнул на скамейке. На очередной остановке в вагон вошли три парня хулиганистого вида, заметно, что в подпитии. Увидели в уголке человека в новой дубленке и шапке. Подсели: «Слышь, мужик, как-то несправедливо получается. Мы вот в курточках мерзнем, без шапок, а ты и в дубленке, и при шапке. Придется поделиться. Давай-ка сымай».

Мишаков, надо сказать, обладал, несмотря на свой невысокий рост, не только огромной физической силой, но и редким — даже для хоккея — бесстрашием. Он открыл глаза, внимательно посмотрел на объявившихся соседей, поднялся, снял шапку, аккуратно положил ее на скамейку — поближе к окну, и произнес — внятно и доходчиво: «Шапка — хрен с ней. А за дубленку — поборемся!» Горе-экспроприаторы под ударами Мишакова летали по вагону, словно бабочки.

Рассказал я эту историю своему другу, журналисту Николаю Вуколову, влюбленному в хоккей и много писавшему о хоккейных людях. Какое-то издание заказало ему материал о Мишакове, так что история пришлась кстати. Николай, человек въедливый, любой факт, каждую деталь проверял тщательно, сил и времени на это не жалел. Встретившись с Мишаковым, пересказал ему случай в электричке и поинтересовался: «Было?» — «Было, — ответил Вуколову Евгений, грузно навалившись локтями на край стола и внимательно глядя на журналиста своими узкими, но весьма при этом цепкими глазами. — Было, но не совсем так…» Николай подумал, что сейчас последует полное разоблачение всей этой истории. «А что не так, Женя?» — спросил он. «Я тогда, — сказал Мишаков, — не в Егорьевск ехал, а из Калинина в Москву».

…Удачный эксперимент Тарасов при подготовке к Олимпиаде-72 в Саппоро повторил на более высоком качественном уровне — с привлечением в «систему» игроков классом повыше тех, кто был задействован на втором этапе. В центральные защитники определили Александра Рагулина, на роль одного из хавбеков был «назначен» Анатолий Фирсов, роль другого, в зависимости от турнирной ситуации и особенностей игры соперника, поочередно исполняли Владимир Лутченко и Геннадий Цыганков. В нападение отрядили Владимира Викулова и Валерия Харламова. Это звено на протяжении всего сезона не проиграло ни одного микроматча, а в Саппоро убедительно переиграло всех соперников, особенно мощно действуя при развитии и завершении атаки: оно забросило 19 шайб из 33, проведенных сборной на Олимпиаде, а Харламов выиграл титул самого результативного игрока — 16 очков (9 заброшенных шайб и семь голевых передач). Для сравнения: на предыдущей Олимпиаде, в Гренобле в 1968 году, на счету Зайцева, Ромишевского, Ионова, Мишакова и Моисеева было лишь 8 заброшенных шайб из 48. Однако вне зоны действия цифровых показателей осталась титаническая черновая работа членов гренобльской «системы», успешно противостоявших сильнейшим звеньям соперников.

Для исполнителей этот тактический вариант, время опережавший, а потому не сразу понятый, был очень тяжелым и, как следствие, не всегда желанным. В одном из интервью Ионов назвал «систему» «чудачеством со стороны Тарасова»: «Заставил нас играть в непонятный хоккей. Не нравилась игра нам самим. Но что ты сделаешь против Тарасова? Приходилось мучиться. Корпели, пахали. У нас в пятерке вообще все большие трудяги были».

Тарасов, запланировавший развитие эксперимента на новом, более высоком качественном уровне, разумеется, рисковал, поскольку знал, что удачный тренерский опыт с одной группой хоккеистов не всегда приводит к удаче с другими. Но знал и о том, как и какие подбирать ключи к тем игрокам, с которыми он собирался экспериментировать, как и чем заинтересовать их, какими идеями всколыхнуть.

Переход одного из звеньев ЦСКА на «систему» происходил достаточное время в матчах чемпионата страны, для того чтобы убедиться в ее жизнеспособности. Он поставил перед Тарасовым исключительно важный вопрос: какой формулой — тактика под игроков или игроки под тактику — руководствоваться? Отвечая на этот вопрос для себя, Тарасов пришел к выводу, что «сформировавшемуся, сложившемуся хоккеисту нужно подобрать ту роль, с которой он справлялся бы и в которой была для него определенная перспектива». Однако, по мнению Тарасова, большие, принципиальные идеи должны по существу опережать практику, сегодняшние возможности спортсменов. «Вот почему, — говорил он, — мне кажется целесообразным готовить игроков к новым ролям, и в частности к “системе”, еще в юношеских командах. Заранее, исподволь воспитывать спортсменов, готовых к новой игре». «Если эксперимент упирается, — цитировал Тарасов Петра Леонидовича Капицу, — значит, потом пойдет хорошо».

У Тарасова, понятно, интересовались: а почему на тактические рельсы, характерные для «системы», не перевели другие звенья в ЦСКА и в сборной? Ведь практика показала, что даже в сложных условиях крупных соревнований она способствовала достижению очень хороших результатов.

«Только потому, — отвечал Тарасов, — что мы не могли рисковать. Не могли переходить на новую схему расположения хоккеистов на площадке сразу всей командой. Риск был бы большим, если бы “систему” стали опробовать спортсмены более опытные, со своим сложившимся и устоявшимся технико-тактическим кредо».

Тренеры (Тарасов в ЦСКА, Тарасов и Чернышев в сборной) не стали переучивать остальных хоккеистов, опытных, заслуженных-перезаслуженных, ломать их устоявшиеся привычки, привязанность игроков, представлявших в сборной не только ЦСКА, но и другие клубы, к определенным стереотипам и навыкам. К тому же тренеры хотели, чтобы игра сборной отличалась тактическим разнообразием, а перевод всех пятерок на одну и ту же игровую схему мог нивелировать превосходство в тактике, достигаемое обычно за счет совершенно разных подходов звеньев к игровым построениям.

Тотальный хоккей, предложенный Тарасовым, упорно не желали замечать. «Конечно, — отмечал Александр Нилин, — Бог послал Тарасову вратаря. Теперь на свои ворота можно было не оглядываться — и защитники почти не покидали атакующих порядков. Армейские центрфорварды, в отличие, скажем, от спартаковца Старшинова, назад могли и не отходить».

Уточнив в скобках, что Третьяка Тарасову никто не «посылал» свыше, что его появление в хоккее стало результатом запредельной совместной работы вратаря и тренера, стоит заметить: хотя бы раз не оглянувшиеся на свои ворота все игроки пятерки еще одного шанса могли бы от Тарасова и не дождаться. Не отходящий же назад центрфорвард прямо с площадки, на которой он позволил бы себе это совершить, был бы отправлен в армейскую команду первой лиги.