Джейн Хокинг - Быть Хокингом

• Название: Быть Хокингом
• Автор: Джейн Хокинг
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-699-79131-6

Стивен Хокинг известен читателям как выдающийся физик современности, сделавший множество открытий в теории «черных дыр». А что мы знаем о Хокинге как об обычном человеке, любящем отце и муже, жизнелюбе и мечтателе, на долю которого выпали такие испытания судьбы, которые нельзя пожелать даже врагу? Джейн Хокинг была рядом с ним 26 лет, любила и разделяла с мужем все трудности. Про ее непростой опыт совместной жизни с гением, обо всех трудностях, выпавших на долю их семьи, и моментах счастья расскажет эта книга. Такого Хокинга вы еще не знали.

---

Ни за долгие годы моего образования, ни в книгах по средневековой литературе я ни разу не встретила ни грамма информации на тему воспитания детей. Видимо, на протяжении всей человеческой истории к детям относились как к чему-то само собой разумеющемуся, и никому не приходило в голову учить родителей о них заботиться. Если в случае Роберта мы имели дело с так называемым эгоистичным геном[82], то это был ген, направленный на уничтожение самой особи. Начиная с шести часов утра и до одиннадцати часов вечера Роберт был само очарование – улыбчивый, веселый, ласковый мальчик, – но его безграничная энергия выматывала меня полностью. Я до дыр залистала мое единственное руководство – «Ребенок и уход за ним» доктора Спока в поисках совета и поддержки. К счастью, доктор Спок считал, что проблема действительно существует, но единственное предложенное им решение – натягивать сетку над кроватью – мне не подходило, так как я боялась, что Роберт ею удушится. Когда я обратилась к собственному врачу, доктору Уилсону, он сочувственно порекомендовал рюмку хереса – для меня – «вечером, часов в шесть, когда Роберт уже спит», и назначил тонизирующее средство.

Ранним сентябрьским утром 1969 года я проснулась не от звука или света, но от запаха – сладкого липкого запаха, который подсознательно показался мне настораживающим. Я открыла глаза и увидела Роберта, стоящего у моей кровати с широкой улыбкой на лице, в пижаме, измазанной вязкой розоватой жидкостью. Я выскочила из кровати и, спотыкаясь, сбежала вниз по лестнице. Рядом с холодильником стоял стул, пол усеивали пустые бутылочки из-под лекарств. В одной из бутылочек был сладкий антигистаминный сироп с эффектом снотворного, который доктор прописал Роберту при недавней простуде и отите. В другой находилось мое тонизирующее средство. Двухлетний Роберт затолкал на кухню стул, забрался на него и дотянулся до полки в холодильнике, где мы хранили лекарства, за неимением отдельного комода для них. Он выпил их все.

Оставив Стивена самостоятельно заботиться о себе, я спешно оделась, посадила Роберта в коляску и побежала к врачу. Кабинет находился в сотне метров от дома; он только что открылся, нас приняли вне очереди. Поскольку у Роберта уже появились признаки сонливости, доктор Уилсон срочно отправил нас на такси в больницу, находившуюся в полумиле от кабинета. Там-то и начался настоящий кошмар, как только стала очевидной серьезность ситуации. Роберта с дергающимися во все стороны руками и ногами забрали в процедурную, где ему промыли желудок. Поначалу медсестры были неразговорчивы: они лишь спросили меня, какие лекарства он принял. Затем, когда испробовали все методы интервенции, помогающие избавить организм ребенка от ядовитого коктейля, одна из них повернулась ко мне и сказала: «Он в крайне тяжелом состоянии, вы же понимаете – мы ничего больше не можем сделать, остается только сидеть и ждать».

До этого случая только однажды нам пришлось серьезно обеспокоиться здоровьем Роберта. Предыдущей зимой в новогодние каникулы мы ездили с Эллисами на Майорку. Сразу по прибытии Роберт подхватил вирусное расстройство желудка, из-за которого мы провели весь отпуск в номере отеля. Его организм отказывался переваривать даже воду, и он таял у нас на глазах, становясь похожим на нигерийских детей – жертв войны в Биафре. Местный доктор не знал, что предпринять – забрать его в больницу или же отправить домой раньше времени. Как только самолет приземлился в Гатвике, Роберт чудесным образом выздоровел. К тому времени, как мы доехали до дома моих родителей в Сент-Олбансе, он уже оказался в состоянии играть в свою любимую игру – высыпать содержимое из всех банок на кухне и катать их по полу. Тот эпизод был душераздирающим, но случившееся на этот раз во много раз хуже: трудно представить что-то более страшное, чем перспектива стать свидетелем смерти собственного ребенка.

Из моего тела вытекала жизнь по мере того, как наш прекрасный любимый ребенок, самое дорогое, что у нас было, погружался в глубокую кому.

Роберта привязали к кроватке в боксе детской палаты и указали мне на стул в углу. Он дергался всем телом, и узы были нужны, чтобы предохранить его от травмы. Я машинально села на стул, находясь в состоянии шока, не способная ни говорить, ни думать, ни плакать. Из моего тела вытекала жизнь по мере того, как наш прекрасный любимый ребенок, самое дорогое, что у нас было, погружался в глубокую кому. Этот ребенок поражал всех своей красотой, добрым нравом и жизнерадостностью. Он был живым воплощением всего доброго и светлого в этом мире и в наших отношениях. Я, как и Стивен, любила его больше всего на свете. Это было дитя нашей любви; я родила его, и мы вместе ревностно заботились о нем. Теперь же мы могли его потерять из-за трагического стечения обстоятельств – из-за моей усталости, его неуемной энергии и недостаточности предпринятых нами мер обеспечения его безопасности. Если он умрет, то и я тоже умру. Мой мозг был способен сформулировать лишь одну мысль, состоящую из полудюжины слов. Они снова и снова повторялись в моей голове как заезженная пластинка: «Пожалуйста, Боже, не дай ему умереть. Пожалуйста, Боже, не дай ему умереть. Пожалуйста, Боже…»

Время от времени медсестра подходила проверить дыхание и пульс Роберта. Закусывая губу, она на цыпочках уходила. Я в своем углу с невидящим взглядом бормотала все ту же фразу. Несколько часов спустя вошла старшая медицинская сестра. Она проделала все те же процедуры, но не удалилась на цыпочках, а сообщила, что Роберт находится в относительно стабильном состоянии, хотя оно все еще является критическим. Ему не стало лучше – просто перестало становиться хуже. Я немного пришла в себя, услышав эти слова, и с ужасом вспомнила, что оставила Стивена одного дома, практически неспособного о себе позаботиться. Где я была нужнее – в больнице, у кровати моего младенца в коме, или же дома, где мой муж-инвалид мог упасть, получить травму или задохнуться? Наверное, я пробормотала что-то осмысленное сестре, так как она отправила меня узнать, как там Стивен. Я побежала домой под серым моросящим дождем.

К счастью, утром Джордж помог Стивену подняться и отвел его на работу. Я нашла их за обедом в Университетском центре: Стивен отчаянно ждал новостей, но не знал, где нас искать. Я немного посидела с ним рядом. Никакими словами мы не могли бы утешить друг друга, потому что в нашей ситуации не могло быть никакого утешения, кроме того, что мы вместе переживали это чувство всепоглощающего мрачного опустошения, окруженного бескрайней серой пеленой. Я смотрела, как Стивен обедает. Я не могла выпить и стакана воды. Я не хотела. Не было смысла жить дальше. Как я могла бы жить с таким горем? Мы стояли на пороге темной бездны, где приходит конец всякой надежде.

С трудом заставив себя вернуться в больницу, я оставила Стивена на попечение Джорджа. Я вошла в детское отделение, дрожа от страха перед тем, что могла узнать. Стояла тишина. Я на цыпочках шагнула в комнату Роберта – он лежал в кроватке, все еще живой. За мной вошла молодая медсестра.

Я немного пришла в себя, услышав эти слова, и с ужасом вспомнила, что оставила Стивена одного дома, практически неспособного о себе позаботиться. Где я была нужнее – в больнице, у кровати моего младенца в коме, или же дома, где мой муж-инвалид мог упасть, получить травму или задохнуться?

Роберт спал – тихо лежал на спине, прекрасный, как херувим Беллини. К моему удивлению, лицо сестры озарилось улыбкой, когда она указала на спящего ребенка. «Смотрите – он дышит нормально. Он поспит и выйдет из комы – худшее позади», – сказала она. Лишь слезы, не слова могли выразить мои чувства – слезы благодарности и облегчения. «Когда он проснется, можете забрать его домой», – сказала сестра будничным тоном, как если бы происшествие было лишь одной из многочисленных проблем, которые ей пришлось сегодня решать. Я позвонила Стивену и сообщила ему радостную новость, а в полтретьего Роберт начал просыпаться. «Теперь можете забрать его домой», – сказали мне. Выписка заняла десять минут, после чего мы вышли из больницы, в мир, к которому вернулись его прежние краски. Возвратившись домой, мы позвали в гости соседей, чтобы вместе отпраздновать выздоровление. Все они пришли к нам, и мы молча, как будто в трансе, наблюдали за тем, как Роберт и Иниго играют машинками на полу, совершенно спокойные и не затронутые утренними драматическими событиями.

В тот день Роберт выжил, но что-то внутри меня умерло. Часть неумеренного юношеского оптимизма, заряжавшего меня энтузиазмом, была теперь навсегда погребена под грузом тревоги, той самой заботы, клубок которой распускает сон[83]; той заботы, что, поразив сознание, уже никогда не проходит. Я оказалась так близко к самой ужасной из катастроф для матери – к потере ребенка, что стала относиться к Роберту и другим своим детям с невротической гиперопекой, раздражая их чрезмерной заботой об их безопасности.