Джейн Хокинг - Быть Хокингом

• Название: Быть Хокингом
• Автор: Джейн Хокинг
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-699-79131-6

Стивен Хокинг известен читателям как выдающийся физик современности, сделавший множество открытий в теории «черных дыр». А что мы знаем о Хокинге как об обычном человеке, любящем отце и муже, жизнелюбе и мечтателе, на долю которого выпали такие испытания судьбы, которые нельзя пожелать даже врагу? Джейн Хокинг была рядом с ним 26 лет, любила и разделяла с мужем все трудности. Про ее непростой опыт совместной жизни с гением, обо всех трудностях, выпавших на долю их семьи, и моментах счастья расскажет эта книга. Такого Хокинга вы еще не знали.

---

Этот принцип был предметом многочисленных споров, которые Стивен в то время – в конце шестидесятых – начале семидесятых – вел с Брэндоном Картером, обычно в субботу после обеда, когда мы уезжали из Кембриджа в пасторальный рай деревенского коттеджа, который купили и отреставрировали недавно сыгравшие свадьбу Брэндон и его жена-бельгийка Люсетт. Мы с Люсетт подолгу гуляли с Робертом в поле, разговаривая по-французски о наших любимых авторах, художниках и композиторах, готовили чай и ужин, а в это время Брэндон и Стивен вели напряженную интеллектуальную схватку по поводу подробностей принципа, в которой ни один из них не уступал ни на йоту.

Антропный принцип, насколько я поняла из объяснений Стивена в те редкие минуты, когда мне удавалось поприсутствовать на обсуждении его работы, поразил меня концептуальной близостью со средневековой Вселенной. В средневековой Вселенной Птолемея человек ставится в центр мироздания антропным принципом, точнее, его «сильной» версией. Сторонники сильной версии антропного принципа утверждают, что Вселенная, в которой существуем мы, является единственно возможным вариантом Вселенной, в которой мы могли бы существовать, поскольку со времени Большого взрыва, случившегося пятнадцать тысяч миллионов лет назад, она расширялась в соответствии с заданными условиями, часто подразумевающими маловероятные химические совпадения и очень тонкие физические подстройки, необходимые для возникновения разумной жизни. Разумная жизнь, в свою очередь, могла бы задать вопрос: почему наша Вселенная такова, какой мы ее наблюдаем, но такой вопрос представлял бы собой тавтологию, поскольку ответ на нее следующий: если бы Вселенная была хоть в чем-то иной, то не существовало бы разумной жизни, способной задать такой вопрос. Таким образом, можно сказать, что человечество до сих пор занимает особое место в центре Вселенной, как и в системе Птолемея. Если для средневекового человека такое особое место служило подтверждением связи между человечеством и Создателем, то современные ученые посмеиваются над такими коннотациями антропного принципа.

Хотя современная Вселенная уж точно не отягощена средневековыми концепциями рая и ада, тем не менее она представляет собой гораздо более враждебную среду по сравнению с безупречно обустроенным средневековым космосом: чего стоят одни только перепады температур и пугающая протяженность пространства и времени, в которой человеческая раса чувствует себя столь одинокой. В 1968 году на какой-то момент всем показалось, что мы все-таки не одни в бесконечных просторах Вселенной. Зайдя февральским днем на кафедру, я обнаружила, что вся преподавательская гудит от волнения. Аспирантка по радиоастрономии Джоселин Белл и ее научный руководитель Энтони Хьюиш обнаружили исходящий из космоса радиосигнал, выдающий периодические импульсы, при помощи цепочки радиотелескопов, установленных на станции Лордз-Бридж, законсервированной ветке железной дороги Кембридж – Оксфорд, приблизительно в трех милях от Кембриджа. Возможно, эти сигналы и были предвестником первого контакта с инопланетной цивилизацией – маленькими зелеными человечками? В шутку источник радиоволн сразу окрестили LGM[79]. Волнение сразу стихло, как только стало известно, что сигнал исходит от нейтронной звезды, крохотного звездного обломка размером около тридцати километров в поперечнике, имеющего невероятную плотность в сотни миллионов тонн на кубический сантиметр. На нейтронных звездах никакой жизни быть не могло.

Антропный принцип действительно косвенным образом объединял космологию ХХ века с Птолемеевой системой, что заставляло современных ученых с уважением относиться к ученым XII века, работавшим в Оксфорде, Шартре и даже Бингенена-Рейне. Однако семинары Дронке помогли мне понять, насколько иначе современный подход трактует вопрос о личности Создателя. В XII веке главной целью философов было объяснение существования Бога путем открытия всеобщих научных законов, что объединило бы образ Создателя и научное многообразие всего сущего. Для этого Алан Лилльский предпринял попытку реконструкции теологии в качестве математической дисциплины, а шартрский ученый Никола Амьенский хотел скрестить теологию с Эвклидовой геометрией, используя геометрические символы для объяснения смысла Троицы. Какими бы эксцентричными ни казались эти попытки в наши дни, они были вызваны искренним желанием привнести научную объективность в теологическое учение, исследовать и объяснить тайну божественного начала с помощью цифр и математических структур.

Напротив, интеллектуальные наследники этих ученых восемьсот с лишним лет спустя стремились как можно дальше развести науку и религию и исключить Бога из уравнения создания Вселенной. Предположение о существовании Создателя было досадным препятствием для атеистической науки, целью которой являлось сведение объяснения происхождения Вселенной к согласованному перечню научных законов, выраженных уравнениями и символами. Для непосвященных эти уравнения и символы представляли гораздо бóльшую загадку, чем концепция Бога как перводвигателя и мотивирующей силы созидания.

Как ни странно, для банды посвященных счастливчиков эти уравнения обладали волшебной, ошеломительной математической красотой. Это откровение, описывающее тайные чудеса Вселенной, могло бы считаться современной версией платоновского возвышенного мира идей-форм. В V веке до нашей эры Платон, учитель Аристотеля и крупный авторитет средневековой науки, выдвинул теорию существования совершенного мира идей, не связанных с чувственным восприятием и различимых только при помощи ума. Каждая совершенная идея имеет свое отражение в материальном, подверженном разрушению, несовершенном мире, который представляет собой наша земля. Почтение, с каким современные ученые относятся к математике Вселенной, свидетельствует о сходном восприятии высшего совершенства, но, к сожалению, такое восприятие недоступно тем, кому не знаком математический жаргон, а уравнения не поддаются пониманию. Еще одной проблемой, являющейся прямым следствием одержимости математикой, у этих ученых было неприятие веры в персонифицированного Бога. Если при помощи своих расчетов они вытесняли Создателя из схемы бытия, логично было заключить, что и никакой другой роли в физической Вселенной ему не доставалось.

В 1968 году на какой-то момент всем показалось, что мы все-таки не одни в бесконечных просторах Вселенной.

Перед лицом догматичных рациональных аргументов не было смысла поднимать вопросы духовности и религиозной веры, души и Бога, готового страдать во благо человечества, – вопросы, полностью противоречащие эгоцентризму генетической теории. Проблемы морали, совести, ценности искусства лучше было вообще не затрагивать, если только они, в свою очередь, не становились добычей позитивистского подхода. Все еще бунтуя против организованной религиозной практики моего детства, я не посещала ни одну из церквей на нашей улице регулярно; но я искала соприкосновения с божественным в садике Литл-Сент-Мэри, где Тельма Тэтчер отдала в мое попечение полоску земли вдоль парапета, как раз напротив окон нашего дома. Там, под плетистыми розами, я могла в свое удовольствие сажать, полоть, рыхлить и окучивать луковицы для весны и розовые кусты для лета, размышляя о загадках, теориях и реальности. Я работала, а Роберт и Иниго играли, бегая по извилистым дорожкам и взбираясь на поросшие мхом могильные камни. Старинный священный сад оживал, наполненный музыкой их звонких детских голосов, а на нашей полоске земли расцветали бело-розовые пятнистые розы, подаренные мне Стивеном на день рождения. Это была знаменитая Rosa gallica[80], названная «розамунди» в честь возлюбленной Генриха II, прекрасной Розамунды.

4. Опасный поворот

В огороженном церковном саду Роберт и Иниго могли играть в безопасности, выпуская наружу свои неистощимые запасы энергии. С раннего детства было очевидно, что Роберт наделен недюжинной силой, по крайней мере в два раза превышающей нормальную активность мальчика его возраста. Опровергнув все мои представления о режиме сна и бодрствования новорожденного младенца, в восемь недель он обнаружил, что его ноги и ступни предназначены для того, чтобы на них стоять. С тех пор он ни за что не соглашался сидеть, настаивая на том, что на моих коленях ему необходимо располагаться стоя. Еще в Сиэтле, когда нас пригласили на бесплатную фотосессию за счет службы доставки подгузников, Роберт ни за что не хотел ни пускать пузыри, лежа на коврике, ни умильно улыбаться среди складок красиво задрапированного одеяла; в конце концов, доведенный до апоплексии фотограф скрепя сердце согласился оставить в кадре мои руки для поддержки двухмесячного младенца, твердо стоящего на двух маленьких ножках.