Овидий Горчаков - Если б мы не любили так нежно

• Название: Если б мы не любили так нежно
• Автор: Овидий Горчаков
• Издательство: Олма Медиа Групп
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-373-06770-6

О шотландце Джордже Лермонте (George Leirmont), ставшем родоначальником русских Лермонтовых, Михаил Юрьевич написал вчерне исторический роман, который он отдал мне на прочтение перед своей гибелью…

У М. Ю. Лермонтова было тогда, еще в Петербурге, предчувствие близкой смерти. В Ставрополе он сказал мне, что ему вовсе не чужд дар его древнего предка Томаса Лермонта, барда и вещуна, родственника шотландских королей уже в XIII веке…

На этом предисловие, написанное рукой Монго, Столыпина, друга и секунданта М. Ю. Лермонтова, обрывается. Далее следует рукопись того же Столыпина, написанная, судя по всему, на основании записок самого М. Ю. Лермонтова. Рукопись эта была обнаружена мной в июне 1981 года в Ватиканской библиотеке.

---

— Однако не хватает осадных средств, — тихо, но твердо проговорил Лермонт, видя, что все словно воды в рот набрали. — На исходе уже порох и пушечные снаряды.

Несмотря на явный гнев главного воеводы, он дождался, пока тот отпустил всех, и с той же твердостью заявил:

— Михайлу Борисович! Ну к чему нам осаждать эту крепость! Уж больно сильно укрепили ее, увязнем мы в снегах под ее стенами, завьюжит, снегом заметет армию в открытом поле. Польский гарнизон Смоленска во много раз сильнее гарнизона ляхов в Москве, когда ее освобождали Минин и Пожарский. Пока силенка еще имеется, нам надо блокировать Смоленск и уничтожать неприятельские силы, с ходу взяв Могилев, Минск, угрожая Вильне и самой Варшаве. Понимаю, конечно, как дорог тебе Смоленск, знаю, что сердцем ты к нему прикипел…

Он ждал бурной вспышки ярости, даже отставки, а Шеин помял руками лицо и усталым, поникшим голосом произнес:

— Моими, брат, словами говоришь. Верно, все эти годы я днем и ночью мечтал о взятии Смоленска, а когда пошли мы на ляхов войной, понял я, что не в крепости этой дело. Но патриарх, Царь, Собор — все, все хотят, чтобы я отнял у еретиков святые смоленские храмы. У меня, увы, только меч в руках, а в спину мне тычут посохом патриаршим, скипетром царским, перстами боярскими: достань, дескать, нам Смоленск. А помощи пока никакой, все сроки прошли, а обозов из Москвы не видать… Теперь я цепью прикован к этой крепости: не возьму ее — не смогу дальше идти.

Уговаривая Шеина не ввязываться в осаду Смоленска, Лермонт подкреплял свои доводы опытом Роберта Брюса в борьбе с Англией.

— Брюс, наш самый великий король, — говорил он пылко, — всегда избегал ввязываться в битву с превосходящими силами англиян. Он уступал им землю в Шотландии, похожую на выжженную пустыню, и, пока те продвигались по этой пустыне, по бездорожью, в бескормину, обирая нищих, застревая у сильных крепостей, он смело вторгался налегке в богатые уделы англиян, вовремя нанося им могучий удар в мягкое подбрюшье и возвращался обратно с победой и огромным прибытком! И было это более трехсот лет тому назад…

— Может, Брюс твой, — теряя терпение, выпалил Шеин, — и славный был король и воевать умел. Но пусть иноземцы твои не думают, что мы, русские, щи лаптем хлебаем. И мы не пальцем сделаны!

С тяжелым чувством покинул Лермонт Шеина. Наперекор, казалось бы, непреодолимым силам шел этот крупнейший русский военачальник XVII века от военного ремесла, доведенного до совершенства наемными войсками и такими полководцами, как Густав Адольф, к новому военному искусству. Он стремился обогнать свой век, а царский двор втыкал ему палки в колеса. Какую непомерную тяжесть нес на своих плечах этот человек!

Лермонт попытался воздействовать на Шеина через его главного иноземного советника Александра Лесли. Старший полковник только махнул рукой:

— Я сразу же заявил ему после пушечного обмена любезностями, коими мы открыли эту кампанию, что он растратит наши силы на эту крепость и упустит все преимущества, связанные со шляхетской грызней в Сейме вокруг королевской короны. К тому же у меня, извини, свой шкурный интерес: я привел сюда пол-армии, пообещав ей богатые наживы, а какие трофеи сможем мы взять в этом Смоленске. Поляки все отсюда вывезли в ожидании осады. Другое дело, если бы мы с ходу пошли вперед, заблокировав Смоленск, и взяли Могилев, Оршу, Минск! Да куда там! Уперся, как бык. Но у него царский указ: сначала взять Смоленск. Я ему предлагал остаться здесь, а нас отпустить на запад, сами, мол, ушли, без согласия моего, но он ни в какую. И кого он слушает, кому покорился — царьку золотушному. Я понимаю, если бы он королю Густаву подчинялся!.. Всем он взял и Царя бы мог за пояс заткнуть… Нет, не пойму я этих русских, этих московитов!..

Шеин слал гонцов к князьям Прозоровскому и Белосельскому в Белую и к Нагово в Серпейск, торопя их с приходом под Смоленск, — с ними он решился бы приступить к крепости. Но князья эти, возмущенные тем, что им приказывает худородный по сравнению с ними воевода, смертно и всенародно оскорбивший всю знать в Благовещенском соборе, не поспешали с тяжелым зимним походом к Смоленску по разоренному краю. Когда они наконец приплелись к Смоленску, Шеин едва удержался от того, чтобы встретить их так, как он встретил казначея Протопопова в Можайске, — нагайкой по жирной роже.

— Станете на западе от города, — сказал он этим князькам. — Укрепитесь, обнесите стан высокими валами. Стройте землянки. Землю вам придется ломами грызть, кострами оттаивать. Ежели паче чаяния придут ляхи, дать им бой, поиск над ними учинить, нас прикрыть и людей своих уберечь! Не пропускать в город с хлебом, солью, зельем и другими какими запасами, учиняя тесноту смоленским сидельцам.

Через Днепр Шеин навел два деревянных моста к востоку и к западу от крепости.

В начале февраля из Москвы пришел во главе со шкотским полковником Матисоном иноземный солдатский полк, почти сплошь из шкотов. В нем оказалось много тяжело обмороженных. Московия, увы, не Шкотия, где можно мужикам в юбочках бегать…

Десятого февраля Шеин отписал Царю: «Город Смоленск совсем осажден, туры поставлены, да и острожки поставлены, из города выдти и в город пройти немочно».

Как хотелось ему добавить: промедление на войне смерти подобно, а он в феврале сделал из-за мешкотни Москвы то, что должен был сделать по плану восемью месяцами ранее.

И все же, зная вероломство Шереметевых, коварство Трубецких, неизбывную неприязнь к нему бояр, коих немилосердно отхлестал он в Благовещенском соборе, не верил открытый, прямодушный Шеин в заговор против него всей этой придворной своры. Но ведь бывают заговоры, скрепленные не клятвами их участников, не распределением ролей между ними, а просто спаянные молчаливой и общей ненавистью к тому, против кого они нацелены, и оттого не становятся они менее опасными, гибельными. Не понимал Шеин, ни во что не ставя Мишку Романова, какая перемена произошла в этом тихоне, этой боярской игрушке после смерти его отца.

Всем чертям назло Шеин не сомневался, что скоро отпразднует победу в смоленском соборе. Москва не слала провианту — он наказал Измайлову собрать этот провиант с разоренных смоленских крестьян. «Все, мол, им воздадим после победы!» — великодушно обещал он на манер всех российских военачальников, и сам неизбежно верил, что так оно и будет, и неизбежно затем забывал про свои обещания.

Может быть, и не понимал он, что пустил козла в огород. Измайлов жал из смолян последние соки, не выжатые ляхами.

Польский сейм никак не мог решить, кого сделать новым королем Речи Посполитой — королевича Владислава или еще кого. Варшава плела интриги и козни. А смоленский гарнизон, не дождавшись из восьмимесячной осады вызволения, помышлял о капитуляции.

— Тонка кишка у ляхов! — радовался Шеин. — Я в Смоленске поболе двадцати месяцев держался.

Неимоверно тяжелой была эта зимняя война. Теперь не один Лермонт, а все в армии поняли, что раз не удалось взять Смоленск осенью, как этого хотел Шеин, не следовало идти на осаду в зимнее время года. Мало кто знал, что и Шеин пытался отказаться от зимней осады, отойти в Дорогобуж, Вязьму, Белую, даже до Можайска, но Царь, ставший единственным Государем Руси и ее самодержцем, по подсказке Трубецкого и прочих приспешников велел довести осаду до победного конца, снова сулил скорую и щедрую помощь.

Полковник Александр Лесли прошел быстрым шагом в шатер главного воеводы, поклонился ему коротким военным поклоном, не снимая стального шлема с заслоненным плюмажем, и бросил ворох каких-то бумажек на стол:

— Вот доказательство, сэр, — громко заявил он Шеину, — что смоленский гарнизон имеет провианта по меньшей мере на три месяца! А вы нас уверяли, что поляки вот-вот начнут есть свои ботфорты.

— Что это за бумаги? — удивленно спросил Шеин, поднимая рассыпавшиеся разнокалиберные листки.

— Расписки фуражиров смоленского гарнизона о получении провианта у здешних помещиков и старост перед нашим приходом.

— Откуда ты их взял?!

— Собрал, чтобы узнать, какие запасы в гарнизоне. Мне помогали многие мои офицеры. Я сказал, что заплачу всем, но, конечно, не заплатил. Расписок на столько провизии, что смоленский гарнизон сможет прожить полтора месяца. Скот, сало, солонина, зерно, мука… Да еще старых запасов у него не меньше чем еще на полтора месяца. А нам скоро будет нечего есть…

— Платить нечем и незачем, — в раздумье проговорил Шеин.

— Надо идти на Могилев, Оршу, Минск, — сказал Лесли.

— Дам знать в Москву, потороплю их там…

— На вашу Москву мы уже не надеемся. Через месяц мои полки, если ботфорты придется жрать нам, будут считать контракт нарушенным.

— Не надо терять надежды… Все образуется. Я буду бить челом Царю, чтобы тебя воеводой сделал…