Овидий Горчаков - Если б мы не любили так нежно

• Название: Если б мы не любили так нежно
• Автор: Овидий Горчаков
• Издательство: Олма Медиа Групп
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-373-06770-6

О шотландце Джордже Лермонте (George Leirmont), ставшем родоначальником русских Лермонтовых, Михаил Юрьевич написал вчерне исторический роман, который он отдал мне на прочтение перед своей гибелью…

У М. Ю. Лермонтова было тогда, еще в Петербурге, предчувствие близкой смерти. В Ставрополе он сказал мне, что ему вовсе не чужд дар его древнего предка Томаса Лермонта, барда и вещуна, родственника шотландских королей уже в XIII веке…

На этом предисловие, написанное рукой Монго, Столыпина, друга и секунданта М. Ю. Лермонтова, обрывается. Далее следует рукопись того же Столыпина, написанная, судя по всему, на основании записок самого М. Ю. Лермонтова. Рукопись эта была обнаружена мной в июне 1981 года в Ватиканской библиотеке.

---

Как правило, в ту пору двоевластия грамота духовного государя сопровождалась грамотой мирского Государя. Вслед за Государем-патриархом Царь-Государь писал уже не попам, а воеводам:

«В сибирских городах служилые и всяких чинов люди в духовных делах архиепископа и его десятильников слушать и под суд к нему ходить не хотят, научают друг друга на архиепископа шуметь, и вы, воеводы, им в том потакаете, в которых наших людей посылаете к татарам, вогуличам и остякам собирать нашу казну, и те люди татарам, вогуличам и остякам чинят всякое насильство и постулы берут великие, а нашей казне прибыли ни в чем не ищут, в пьянстве у нас многие люди бьются до смерти, а вы про то не сыскиваете…».

Что ни говори, а удивительно верную картину нарисовали московские правители в этих грамотах Сибири того времени. И всю политику в отношении местных народов уложили они в следующие краткие строки:

«Служилым людям приказывать накрепко, чтоб они, ходя за ясаком, сечаным людям напрасных обид и налогов отнюдь не чинили, сбирали бы с них государев ясак ласкою и приветом, а не жесточью и не правежем, чтоб с них собирать государев ясак с прибылью, брать с них ясак, сколько будет можно, по одному разу в год, а по два и по три ясака на один год не брать. Которых новых землиц люди станут непослушны, таких прежде уговаривать ласкою, а если никакими мерами уговорить будет нельзя, то смирять их войною, небольшим разорением, чтобы их смирить слегка. Воеводам, дьякам, подьячим и служилым людям никаких иноземцев, жен и детей их во двор к себе не брать, засылкою самим ни у кого не покупать и не крестить, в Москву с собою не вывозить и ни с кем не высылать, чтоб Сибирская земля пространилась, а не пустела…»

В Тобольском воеводстве еще бродили калмыцкие тайши и сыновья Царя Кучума, не признававшие белого Московского Царя и считавшие Сибирь своим улусом. В острогах сидели казаки и стрельцы и переселенцы-поморы с Северной Двины, Сухоны и Вычегды. Тобольск продавал московским купцам и бухарцам на полмиллиона рублей соболиной и всякой мягкой казны. Но иноверцы не раз захватывали эти деревянные крепости, убивали, грабили и уводили в полон русских людей. Не меньше притесняли их сибирские государевы воеводы.

В тогдашней столице Сибирского царства Тобольске фон Визин, Лермонт и другие начальные люди были приглашены на пир гостем Строгановым.[81] Самый пир и роскошные хоромы этого некоронованного Царя Сибири поразили Лермонта. Это Строгановы, богатейшие русские купцы, владели в Перми Великой десятью миллионами десятин земли. Разбогатели они на соляных варницах и на меновой торговле с татарами, чувашами, черемисами, башкирами, остяками и другими инородцами, коих нещадно грабили. Это они снарядили поход казаков Ермака Тимофеевича в Сибирь и воспользовались завоеванием Сибири, где они завладели землями больше всей Шотландии с Англией и Ирландией в придачу. К местному люду они относились не лучше, чем испанцы или американцы к индейцам, грабили их и притесняли, отнимали за бесценок, за водку драгоценную пушнину. Им верно служило в острогах наемное казацкое войско.

На Рождество Царь устраивал военную потеху. Он выезжал из стольного града со свитой на маленьких, но выносливых и быстрых испанских и турецких конях, со знатным шлахетством в золоте и бархате, усыпанным драгоценными каменьями. Вперед выступали пять тысяч аркебузников, мушкетеров и пищальников с самыми разными и всевозможных калибров аркебузами и пищалями, среди коих особенно известны были пищаль Певец, пищаль Соловей, пищаль Чеглик. Вся эта рать становилась супротив заранее сооруженного ледяного вала и своим огнем вдрызг разбивала его.

За ними выходили пушкари с огневыми орудиями — чугунными, железными, медными, от фальконета до Царь-пушки, украшенными тарелями, поясками и дельфинами. Перед ними возвышалась укрепленная бревнами земляная насыпь в тридцать футов толщиной. Три оглушительных залпа как три удара грома — и от насыпи оставалась одна дымившая труха.

Когда умолкли пушки, Его Царское Величество, Михаил I, обожавший, как и все самодержцы, пользоваться подсказанными пословицами и поговорками, ибо это, по его убеждению и, он надеялся, по мнению народа, единило его с народом, изволили изречь:

— Против русской пушки и каменные раскаты не стоят!

— Из пушки до по воробьям! — ответил русскою же поговоркой способный к языкам рейтар Лермонт.

И потом он вспомнит эту поговорку, обливаясь кровью под Смоленской крепостью, которую не удалось взять, потому что Царь, и бояре, и Пушкарский приказ израсходовали порох на играх и парадах…

Сменяя караул в царских покоях, Лермонт увидел двух Государей — патриарха и Царя — за чтением «Государя» — опаснейшего сочинения, написанного более столетия назад государственным секретарем флорентийской республики Никколо Макиавелли. Безнравственнейшая эта книга давно стала настольным руководством для многих европейских монархов. И вот просвещенный первосвященник Руси учил по ней злу и насилию, коварству и обману своего недалекого сынка, едва одолевшего грамоту к тридцати годам.

Лермонт хорошо помнил книгу Макиавелли. Благо Государя стоит по ту сторону добра и зла, морали и нравственности. Цель оправдывает средства. Хорошо любое средство, каким бы гнусным и мерзопакостным оно ни было, лишь бы оно вело к цели: к укреплению личной власти. Не в доброте, а в жестокости сила властелина. Подданных следует держать в вечном страхе, гнуть их в бараний рог, сжимать в ежовых рукавицах. Горстка богатых царедворцев должна всеми милостями быть обязана только Государю. Народ пусть бедствует и думает не о воле, а о хлебе насущном. И да живет чернь в постоянном страхе перед угрозой войны. Частые военные кровопускания весьма пользительны для государственного организма. Общество должно походить на слоеный пирог. Религия обеспечивает покорность в земной жизни и обещает утешение на небесах. Притеснять и казнить народ надлежит руками сатрапов — потом самодержец волен их за это осудить, обезглавить и сменить другими, прослыв при этом отцом народа.

Под тяжкими теремными сводами гулко звучал глубокий голос Государя-отца, наставлявшего первого Царя романовской династии в искусстве управлять царством-государством.

— Никого подле себя не возвышай чрезмерно. Это зело опасно. Коль одержит твой воевода громкую победу, смести его, убери подальше, пока он не повернул свою славу и меч супротив тебя! Ромул убил своего брата Рема и основал великий Рим. Тебе же, приберет меня Господь, править третьим Римом!

Так, отнюдь не по Священному Писанию, не по заветам Иисуса Христа, а по книге человека, коего многие мудрые люди почитали за Антихриста, за врага рода человеческого, учил патриарх всея Руси Святейший Филарет сына своего Царя Михаила Федоровича. И уроки эти должны были принести свои кровавые плоды.

Встретившись с Галловеем на Ивановской площади, Лермонт зашел с ним в «Каток» и, заняв излюбленный Галловеем колченогий стол у окна, рассказал ему о царском уроке.

— Я помню казни лесных воров на Болотной площади, — добавил Лермонт. — Какой это был кошмар! Царь Михаил рубил головы, четвертовал тех ополченцев из простонародья, что посадили его на трон, освободив Москву от поляков. Напялив корону, Михаил вознаградил князей и бояр, а ополченцам показал фигу. Вконец разоренные войной, многие из них ушли в леса и занялись татьбой и воровством, мстя своим обидчикам. И вот выловил князь Трубецкой, словно диких зверей, пригнал в Москву. Мой шквадрон окружил место казни. Сабли наголо. Забитый народ тупо смотрит, как катятся отрубленные головы, как кровь смешивается с грязью. Один парень, настоящий богатырь, порвал цепи на руках, кинулся на палачей — рейтары разрубили его на куски. Он напомнил мне Робин-Гуда, чья слава дошла до нашей Шотландии из Шервудского леса. Робин ведь тоже пошел в разбойники, чтоб отомстить за обиды, нанесенные ему баронами. Никогда не чувствовал я себя так гнусно в роли наймита. Филарет еще сидел в польском плену, но сын его по подсказке здешних вельмож действовал уже в полном согласии с наставником Государей — этим флорентийцем Макиавелли.

Крис сдул шапку пены с пивной кружки и покачал в раздумье головой.

— Твои опасения, мой друг, — начал он, осушив полкружки, — конечно, справедливы. Но какая трагическая ирония в том, что Макиавелли, мастер языка и стиля, не понят миром! Его книга — страстный сатирический памфлет убежденного вольнодумца, республиканца, врага папской церкви и всех и всяческих деспотов и тиранов. Сторонник народовластия, он гордился передовой ролью в науках и стремился покончить с раздробленностью Италии, объединить мелкие ее княжества в сильную республику. В этом убедило меня чтение его «Рассуждений о первых десяти книгах Тита Ливия» и особенно его изумительная комедия «Мандрагора», которую я имел счастье смотреть во Флоренции. И наискабрезнейшая комедия эта — тоже блестящая сатира на папство и тиранию — стала как бы кличем для понимания подлинного Макиавелли. Из театра наша компания зашла в кабачок у Старой площади, начался жаркий спор о Макиавелли, и я убедился, что флорентийцы всегда воспринимали его именно как сатирика и тонкая флорентийская сатира его так же оригинальна, как венецианское стекло. Но он гуманист, моралист, знаток высокой политики, политической истории, тактики и стратегии, военного дела. Я читал его жизнеописание кондотьера Кастракани.