Сергей Григорьев - Мальчий бунт

• Название: Мальчий бунт
• Автор: Сергей Григорьев
• Издательство: Государственное издательство
• Жанр: Детская проза
• Год: 1928

Повесть «Мальчий бунт» рассказывает об участии детей в Морозовской стачке — крупной организованной забастовке рабочих-текстильщиков в Орехове-Зуеве в 1885 году.

---

Так длилось несколько минут. Потом вдруг толпа стало редеть; от того места, где лежал ничком поверженный Ваня, уходя, бежали врассыпную, с криком: «убили, человека убили»… И на этот крик со всех сторон к лавке кинулся новый народ. Бабы плакали. Мужики галдели.

К магазину в это время прибежал Шпрынка, а за ним Анисимыч…

— Кого зашибли? — спросил на-бегу Анисимыч — где он…

— Чего зашибли. На-смерть положили.

Анисимыч склонился над телом Вани и повернул его лицом к небу.

— Да он никак еще жив. Шпрынка, гляди у сторожа рогожа. Давай сюда… Подымай, ребята. Клади… Надо его в больницу…

Ваню положили на рогожу. Он застонал. Четверо зуевских подняли рогожу за углы. Мальчишки положили избитому на грудь гармонию. Несли и тихо говорили меж собой:

— Эх, Ваня! — а я еще ему в питейном доме говорил, когда его купец поил: ну, Ваня у тебя сегодня день фартовый.

— Околемается.

— Того и жди. Печенки все отшибли.

— Ну, мало ль его в драках били…

— Драка — дело полюбовное… А тут по злобе били — ведь вот как человек устроен, тот-то, бородатый, должно, пайщик — что колом ударил. Я его давно видал. Харчевую громили: он стоит, опершись на кол, смотрит; директоров беспокоили — стоит, на кол руки уставив, — смотрит…

— Видно, и ему хотелось — да трусил. Есть такие смотроки.

— Да. И тут всё стоял, смотрел. А как тут до дела дошло — он Ваню колом по хребту — хрясть…

Анисимыч со Шпрынкой провожали тело Вани-Оборвани до приемного покоя. Тут носильщики положили его на каменный пол и сейчас же исчезли. Шпрынка привел фельдшера…

— Убитого без бумаги принять не можем, — сказал фельдшер, — берите его, куда хотите…

— Дядя! — сказал Анисимыч, сердясь, — он не убитый, а живой.

— Все равно. Несите к становому — пусть напишет протокол сначала, а потом препроводительную бумагу.

— Ну, дядя! Вы тут шоринских ребят спрятали — бумаги не спрашивали. И Шорина супругу приняли без всяких бумаг. А как до рабочего дошло — давай бумагу, хоть подыхай…

— Да ведь Шорину-то супругу вы напугали — она и родить собралась — а этому умирать… Ну, да уж оставьте его: всё равно ни тут, так где ему умирать — к нам же мертвое тело доставят…

— Доктора позови.

— Чего доктора. Я без доктора вижу, кончается…

Всё-таки фельдшер послушался, и Ваню-Оборваню «няньки» подняли на носилки, внесли в палату и стали разоблачать. Ваня не стонал, только тихо хрипел.

— Гармонию-то с собой возьмете? — спросил фельдшер Анисимыча.

— Нет, я его не знаю. Пускай при нем останется…

— Не знаешь, а валандаешься, как с родным. Эх, вы — музыканты!

В больничном переулке Анисимыч и Шпрынка увидали Воплину: не в силах поднять, она, как муравей соломинку, тащила, пятясь задом, по снегу мешок с мукой.

— Тетка Воплина! — крикнул Анисимыч, — ты что же это, а? Как тебе не грех?

— Мне-то грех? Все берут, и я беру. Кабы я одна — а я, как все, — ответила Воплина, отирая пот.

ГЛАВА ПЯТАЯ

1. Разбитая статуя

Пробегая переулком к переезду, Мордан увидал, что по обсаженной липками дороге к школе бежит народ — впереди мальчишки…

— Мордан! — услышал он голос Приклея: — айда училищу ломать!..

Мордан остановился и оглянулся: ему казалось, пока он бежал, что кто-то за ним гонится — вот-вот схватит и скажет:

— Ты что это сделал, жулик! Отдавай циркуль!..

Сзади никого. В глубине аллеи виден был зеркальный подъезд фабричной школы. Мордан увидал, что весь народ вобрался в школу.

— Видно, это не магазин, не харчевня, — угрюмо пробормотал про себя Мордан. — взять нечего, так училищу ломать и охотников нет…

Мордан повернул и побежал к школе. Не помня себя, он распахнул дверь. Сторож «одежной» окрикнул его сердито:

— Аль опоздал?!. Беги скорей, тебя нехватает…

Из классов сверху доносился гул голосов и крики. Скача через ступеньку, Мордан взлетел на лестницу и ворвался с разбегу в первую, какая попалась, дверь…

Это был рисовальный класс; на высокой подставке перед учениками высится белая гипсовая фигура: белый лик статуи тихо и нежно улыбался. Мордан увидел на кафедре бледного растрепанного учителя Севцова. За партами испуганные лица учеников. На учителя наступало несколько женщин, они кричали, показывая учителю и статуе кулаки и притопывая, как будто были готовы пуститься в пляс. Человек десять «котов» стояли покойно, выжидая, что дальше будет, — одни свертывали, другие уже курили… Приклей и еще пятеро мальчишек, путаясь под ногами, украдкой грозили ученикам кулаками, наставляли носы, строили рожи — вообще всеми способами, какие только можно было наспех изобрести, стращали учеников и выражали им свое презрение. Ну, и с той стороны в долгу не оставались: девчонки с темными злыми глазами высовывали языки; Приклею залепили в нос комом жеваной бумаги; Мордан едва успел посторониться — прямо в сердце ему летела окрыленная бумажная стрела, с наконечником из стального пера № 86, отравленного чернилами. Мордан присел — и стрела вонзилась к классную доску сзади него… И приметил в углу на «камчатке» того, кто пустил стрелу.

Напрасно, простирая, как на театрах, руки, Севцов просил баб помолчать:

— Прошу вас, женщины, прошу… Дети, спойте им школьный гимн — пусть эти темные люди узнают, что здесь вас ведут к лучшей светлой жизни. Женщины, молчите! Пойте, дети, пойте!..

Несколько девочек запели робко и нестройно:

— Свет науки чистый, ясный
ярче солнца пусть горит
и могучий и прекрасный
всё собою озарит!..

На первом же куплете пение, заставив было примолкнуть женщин, расстроилось, и только одна из учениц дрожащим голоском старательно выводила:

— Слава знанья покровителям,
просвещения хранителям,
слава, слава дорогим гостям!..

Она осеклась и смолкла в наступившей внезапно тишине — в которой жутко было слышать вопли и крики откуда-то снизу…

Потом вдруг «гости» вспыхнули дружным хохотом… И ученики не могли удержать дробного смеха. Криво усмехнулся и Севцов.

После залпа смеха — было только одно мгновенье тишины, когда кто-то из «гостей» громко сказал:

— Баловство!

Бабы опять завопили, приплясывая, и видно было, что ученики сейчас бы убежали — если б «гости» не закрывали спасительной дороги. Женщины кричали разное:

— Чему вы учите: голых статуев рисовать. Да с нас же берете по тридцать пять копеек в месяц!

— У мастеров, да подмастерьев дети в господа выйдут — а наши ребята у станка дохнут без грамоты… Вот те и свет!

— Почему моему Васеньке кол из поведения поставили? А! Видно, он не смотрителев сынок?

— Настенька! Иди сейчас же домой: ноне праздник…

Один из зуевских сплюнул, бросил на паркет окурок, растоптал и крикнул:

— Ну, бабы! Будет. Наговорились. Надо дело делать.

Он ловко выдернул из-под фигуры деревянный треножник. Гипс с грохотом упал; Мордан в это мгновенье смотрел на белый лик фигуры. Юноша тихо и нежно улыбался… И тут же на полу рассыпался в бесформенную кучу камня. Оборванец сунул треножник в зеркальное стекло окна — оно со звоном расселось, и подставка, пробив и летнее стекло, исчезла за окном.

Приклей схватил обломок гипса и хотел его пустить туда, откуда раньше был ему пущен в нос ком жеваной бумаги. Мордан схватил Приклея за руку, кто-то подставил Мордану ножку. Он упал, вскочил и увидал, что под градом камней ученики и ученицы с криком и плачем скачут через парты и бегут из класса. Комья гипса рассыпаются в мутную пыль, ударяясь о стены. Звенят оконницы.

«Коты» с хохотом кувыркнули кафедру. Севцов хотел бежать. Но первый зачинщик схватил его за галстух, повязанный бантом на шее, и рванул. Севцов упал. Мордану подкатило под сердце. Он схватился за карман — и вместо ножа нащупал циркуль. Выхватил его и закричал «коту», который хотел ударить Севцова сапогом в живот:

— Не тронь!

— Нож! Нож!

— А, ты ножом?!

От удара кулаком в зубы, Мордан опрокинулся. Что-то больно, тупо ударило в живот. Мордан услышал голос Приклея:

— Не бей его! Это наш… Стой, говорю: не бей…

В глазах у Мордана сверкнул как бы огонек набегающего паровоза, ширясь огонь с грохотом набегал, кружась и рассыпая искры… Боли больше не было.

2. Огненное колесо

Огонь кружился, рассыпая искры, все тише и тише. Вдруг, вместо света, Мордан услышал несколько хлопков. Колесо погасло. Разостлался дым. Темно. Мальчишки радостно вопят: «Ура!» — «Ага! Это хозяин именинник: Тимофей Саввич! В хозяйском саду фиверки пускают… Значит третий май. Соловьиный день. Сегодня соловьи запевают…».

Мордан прислушивается, и ему кажется, что он слышит шопот листьев и запах черемухи. Мордан жадно дышит, и опять начинает медленно кружиться огненное колесо.