Клэр Томалин - Жизнь Джейн Остин

• Название: Жизнь Джейн Остин
• Автор: Клэр Томалин
• Издательство: Колибри, Азбука-Аттикус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-389-04684-9

Джейн Остин подарила миру шесть незабываемых романов, но о самой Остин мы знаем до обидного мало: практически вся переписка писательницы после ее смерти была уничтожена. Брат Джейн Остин когда-то обмолвился, что жизнь его дорогой сестры была крайне скудна событиями, и многие биографы ему вторят, но Томалин решительно восстает против этого мнения, увлекательно рассказывая о ярких впечатлениях недолгой жизни писательницы: о несчастной любви юной Джейн к молодому ирландцу, о ее продолжительных визитах в Лондон, о ее близкой дружбе с великосветской кузиной, чей муж-француз пал жертвой революции и встретил смерть на гильотине, о службе в королевском флоте ее братьев-моряков (дослужившихся до адмиралов) во время Наполеоновских войн и об их жизни в далеких английских колониях… Миф о тихой старой деве, провинциалке и домоседке Джейн Остин, чьи представления о мире не простирались дальше околицы хэмпширской деревни, оказывается несостоятельным, в чем убедится всякий, кто прочтет одну из лучших биографий Джейн Остин, впервые переведенную на русский язык.

---

В письмах Джейн того времени есть живость и блеск, но это скорее попытка сохранить бодрость, чем подлинный энтузиазм. Она делает то, что должна делать, пытается сохранить бодрость духа в ситуации, над которой не властна. На ее глазах разрушалось все, к чему она привыкла, она потеряла то, что так любила, ей пришлось исполнять чужие решения, не имея права голоса, — и все это за перспективу городской жизни в новом доме, который еще даже не был найден. Ни пристанища, ни покоя… Потери ее были неисчислимы, и объяснить кому-либо, что она чувствовала, было невозможно. Ей нравилось время от времени посещать Бат и использовать его в своих произведениях, но жить там она совершенно не хотела. В феврале она ускользнула от родителей, предоставив им самим готовить дом к отъезду, и отправилась к Алитее и Кэтрин Бигг в Мэнидаун. Вот там ничего не менялось. Затем домой вернулась Кассандра, приехали с последними визитами Эдвард с женой и Фрэнк, нарочно отпросившийся в отпуск… Фрэнк с отцом после этого направились в Лондон, а оттуда в Годмершем, а мать с дочерьми в начале мая поехали в Ибторп. Кэсс осталась у Ллойдов еще на несколько недель, а Джейн с миссис Остин поехали в Бат, где чета Ли-Перро, полностью восстановленная в своем прежнем, унылом величии после выпавших на их долю унизительных судебных тяжб, ожидала их на улице Парагон. Находясь здесь, Остины должны были подыскать и снять себе дом.

Четыре письма, написанные Джейн за первые недели пребывания в Бате, свидетельствуют о попытках борьбы с унынием. Сам Бат она характеризует так: «Туман, полумрак, дым и смятение». Дядя и тетя проявляли доброту и радушие, но о встрече с какими-то старыми знакомыми Джейн сообщает: «Мы были счастливы встретиться и все такое», и это «все такое» сразу меняет смысл фразы. Когда ее отвели в ассамблею, она развлекалась тем, что наблюдала, как подвыпившая жена гоняет хмельного мужа по комнатам, разыскивая его любовницу. Затем: «Еще один дурацкий прием накануне, возможно, будь многолюднее, вынести его было бы легче». Но: «У меня больше никак не получается получать удовольствие от общения». Это не непринужденное «Чем больше я наблюдаю мир, тем меньше он мне нравится» Элизабет Беннет, это безотрадное, даже пугающее заявление. Ни «старые бузотеры», приходившие играть в вист с ее дядей, ни мисс Лэнгли, «похожая на любую другую коротышку с широким носом, большим ртом, платьем по последней моде и выставленной наружу грудью», не могли поднять ее мнение о людях.

Она подозревала, что родители выбрали Бат не только для своего стариковского удовольствия, но и как место охоты за мужьями. Это служило дополнительной причиной горечи и раздражения. Когда родители ее матери достигли пожилого возраста, они точно так же перебрались в Бат, захватив с собой двух незамужних дочерей, разменявших третий десяток. Здесь, в Бате, и Кассандра Ли вышла замуж за Джорджа Остина, и ее сестра Джейн Ли тоже нашла себе спутника жизни. Джейн Остин, разумеется, сознавала эти параллели и, ощущая себя выставленной на брачной ярмарке, испытывала жгучее чувство унижения. Возможно, это и побудило ее принять предложение прокатиться по окрестностям в фаэтоне, запряженном четверкой, с человеком, которого она явно не собиралась «ловить в свои сети», — с неким мистером Эвелином. Он был женат и думал исключительно о своих лошадях. Именно он продал Эдварду пару коней для его кареты, когда они были в Бате в последний раз. Кэсс предупредила сестру, чтобы та не позволяла себе никаких вольностей с мистером Эвелином, но Джейн заверила: «Он абсолютно безобиден; его никто здесь не опасается, он собирает семена для своих птичек и все такое».

Была еще некая миссис Чемберлен, которая, как предположила Кассандра, могла бы стать подходящей приятельницей. Но эта дама лишь вызвала еще одно убийственное замечание Джейн: «Что до приятности, она такая же, как и другие». Попытки Кэсс вмешаться, кажется, не приносили в этом случае совершенно никакой пользы. Джейн, пересилив себя, отправлялась на прогулки с миссис Чемберлен, но… «Прогулка была прекрасная, с чем моя спутница соглашалась всякий раз, как я это высказывала… На этом и заканчивается наша дружба, поскольку Чемберлены покидают Бат через день или два». Она могла бы прибавить: и именно так заканчивается почти любая дружба в Бате. «У нас здесь устраивается маленький прием ввечеру; ненавижу маленькие приемы — они держат тебя в постоянном напряжении». Затем она предупреждает сестру: «У тети сильный кашель, не забудь, когда приедешь, что ты наслышана об этом». Жизнь на курорте, похоже, отличалась такой скукой, что могла привести в отчаяние деятельного человека. Знать же, что она продлится неизвестно как долго, по-видимому, было и вовсе невыносимо. Но Джейн умела соблюдать приличия, даже если на самом деле ей хотелось кричать.

И письма прерываются на три с половиной года.

Утрата Стивентона немало осложнила жизнь Джейн. Самое главное — она так горевала, что лишилась способности писать. Толчком для депрессии может послужить повторение неприятных обстоятельств, и, похоже, в этом случае так и произошло. В младенчестве, а затем в семилетием возрасте Джейн уже лишалась дома и долго потом не могла забыть эти тягостные переживания. Именно так и формировалась та «девочка с причудами», какой ее увидела кузина Фила, — осторожная с незнакомыми людьми, готовая смеяться и над собой, и над другими, тщательно скрывающая, что на самом деле чувствует. То, что чувства ее были глубокими и зачастую болезненными, — вне сомнений. Она не смогла бы писать романы, если бы не знала подобных чувств, но даже в своих письмах она их не проявляла, разве только в форме шутки.

Ребенком, оправляясь после школьного опыта, она находила силы развлекать семью своими сочинениями. В то же время она создавала в них воображаемый мир, в котором ей все было подконтрольно. Героини, отчасти похожие на нее саму, проявляли недюжинную проницательность и здравый смысл, могли существенно влиять на собственную судьбу, даже давали советы своим родителям. Очевидно, Джейн получала огромную радость от сочинительства, никак не меньше того удовольствия, что дарила своим домашним, а перспектива значительно расширить круг своих читателей служила для нее дополнительным стимулом.

Отъезд из Стивентона разрушил хрупкий порядок, который она для себя выстроила, позволявший ей, по настроению, принимать участие в семейных делах или обосабливаться от них. Да, раньше ей доставляли удовольствие поездки в Кент, Бат, Лондон или Ибторп, но даже тогда она, бывало, стремилась остаться дома в тишине и покое. Как мы помним, в 1799-м она писала сестре, что предпочла бы провести лето дома с Мартой Ллойд, а не сопровождать мать в путешествиях. Так что в ее нежелании расставаться с родным домом были и вполне рациональные причины, и отголоски детских страхов. То, что новая «ссылка» произошла по вине тех же людей, что и прежде, — ее родителей, и то, что она не могла ни протестовать, ни жаловаться, делали ситуацию только хуже.

Ее старший брат Джеймс разделял ее глубокую привязанность к родным местам. В одном из своих стихотворений он писал, что заболел бы, доведись ему «быть изгнанным» из Хэмпшира. Уезжая из дома, он болезненно скучал по привычным пейзажам и испытывал невероятное облегчение, когда наставало время вернуться. Он выразил это, немного чопорно и торжественно, в следующих строках:

Присуще это чувство каждой жизни
И нами властвует в любом конце земли:
Томление по дому, по отчизне,
Когда от милых весей мы вдали…[136]

Есть у него и еще одно странноватое стихотворение, в котором он представляет себя после смерти, лежащим на стивентонском погосте подле своей жены. Ему этот образ приносил спокойствие и утешение, настолько сильно он ощущал свое неразрывное единство с этим местом. Поэтические опыты Джеймса носили сугубо личный характер, больше в духе Бронте, чем Джейн Остин, и чувства свои он выражал в стихах совершенно открыто. Он позволял себе быть романтиком в отличие от младшей сестры, хотя она ничуть не меньше его срослась со Стивентоном и его окрестностями. При этом Джеймсу не приходилось расставаться с домом в школьные годы, а ей — пришлось, и та «ссылка» лишь усилила врожденную настороженную опаску перемен, новых людей и мест. Все те же виды все из тех же окон, та же домашняя рутина и те же ежедневные прогулки по саду, к церкви или в деревню, те же запахи и звуки — все это, свое, привычное, и создавало те надежные, безопасные условия, в которых ее воображение могло работать.

Джейн никогда не описывала собственную депрессию так, как доктор Джонсон, упоминавший о своей «тоске зеленой», или доктор Босуэлл с его унынием и страхом смерти. Остин не предавалась жалости к самой себе, не позволяла себе никаких сокрушений. Ее не постигла настоящая болезнь, как Каупера, который погрузился в размышления о собственной греховности и боялся быть отверженным Богом. Как известно, Джейн любила его поэзию и в уста своей героини Фанни Прайс вложила некоторые его строчки. Ее описание неизменно подавленного настроения Фанни, следствия полученной в детстве психологической травмы, как и неумения Марианны в «Чувстве и чувствительности» побороть свое горе, вплоть до ее желания себе серьезной болезни, показывает, как хорошо писательница сама понимала депрессию. Но при всем этом понимании и самоконтроле депрессия поразила самую суть ее существа, расшатала основы ее творчества. Невероятный творческий всплеск 1790-х годов разом прекратился.