Анатолий Карпов - Сестра моя Каисса

• Название: Сестра моя Каисса
• Автор: Анатолий Карпов
• Издательство: Russian CHESS House
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-94693-318-6

Книга многократного чемпиона мира по шахматам – книга воспоминаний. Острые не только шахматные, но и житейские ситуации, столкновения характеров, портреты великих шахматистов написаны поистине с мастерством писателя. О замечательных спортсменах, об их человеческих достоинствах и недостатках, пристрастиях и чудачествах узнают читатели этой книги.

---

– Да что ты! – воскликнул на том конце провода Батуринский. – Да разве ты не знаешь, что если позволить Корчному поднять голову…

– По-моему, Виктор Давыдович, – сказал Карпов, – я свое мнение выразил ясно: я против того, чтобы эта кампания продолжалась… – И положил трубку.

– Что же будем делать? – спросил я, полагая, что на этом этапе акция сорвалась.

– А ничего, – ответил Карпов, – потому что все уже сделано. Ты добился своего.

– Ты не мог поступить иначе.

– Это я понимаю. Как и то, что еще не раз и дорого буду за это платить.

Потом Корчной обратился ко мне снова: никто не хотел подписывать его характеристику на выезд. У меня не было такого права, но ведь дело было не в самой подписи, а в ответственности, которую человек при этом брал на себя. И я дал поручительство за Корчного. Как только ответственность оказалась на мне – все подписи появились незамедлительно.

Был ли в моем поступке риск?

Несомненно.

Я был убежден, что Корчной раньше или позже останется на Западе. Но надеялся, что он это сделает не сейчас же – не под мое поручительство. Не думаю, чтобы такой поворот событий грозил мне большими бедами, – не было таких постов и должностей, с которых меня могли бы снять, – но это было бы неприятно. Даже очень.

Он сбежал во время второй своей поездки, когда мое поручительство уже устарело.

Первую поездку – на Гастингский турнир – он использовал, чтобы вывезти свои записи и часть библиотеки. Во время второй – на голландский ИБМ-турнир – эвакуация продолжалась. Завершиться она должна была где-то на третьей или четвертой поездке, но тут случилось непредвиденное обстоятельство. Оно было связано с событием, которое будоражило в это время весь шахматный мир. Предстояла очередная всемирная шахматная олимпиада. Местом ее проведения был выбран Израиль. Команды арабских государств заявили категорически, что не поедут туда (напомню: шел 1976 год); мы поддержали их бойкот; нас поддержали некоторые соцстраны; возникла идея контролимпиады – и наши спортивные чиновники с жаром принялись разрабатывать эту жилу. Трактовать это можно лишь однозначно: грубое политиканство, примитивная социологизация спорта, попытка раскола шахматного движения ради карьеристских устремлений отдельных чиновников. Это видели и понимали все, но у нас (до гласности было еще десять лет!) называть вещи своими именами не было принято. И тут вдруг Корчной дает интервью (за язык его никто не тянул, но он любитель жареного, а поскольку дело было в Голландии, он решил, что может позволить себе быть откровенным), в котором называет все своими именами, выводя неблаговидные чиновничьи игры на поверхность. На следующий день к нему в гостиницу явился представитель нашего посольства и заявил буквально следующее: кто вам позволил говорить такие вещи? неужто вам мало недавних неприятностей? вы что же думаете – это вам просто так сойдет?.. Корчной перепугался, что его опять сделают невыездным и тем поломают все его планы, и явился в полицейский участок Амстердама с просьбой предоставить ему политическое убежище.

Разумеется, это был глупый шаг. Ну что ему стоило заявить, что он остается по творческим мотивам, как это делали до и после многие люди искусства нашей страны? При этом его отношения с государством – пусть и в компромиссном варианте – были бы сохранены. Тот же вариант, который импульсивно (и как всегда – не продумав последствий) реализовал Корчной, привел к полному разрыву с государством: в те годы подобные поступки квалифицировались у нас в стране, как измена родине; это считалось тяжелым уголовным преступлением и каралось – в зависимости от политической конъюнктуры – сколь угодно высоко.

Зная это, подогреваемый к тому же своей обычной манией преследования, убеждая всех (ну и себя в первую очередь), что агенты КГБ имеют задание его ликвидировать, Корчной первое время прятался дома у Йнеке Баккер – секретаря международной шахматной федерации, – съехал от нее со скандалом, затем такой же грязью закончилось его пребывание в ФРГ и т. д. Пошла веселая полоса его свободной зарубежной жизни!

Почему я рассказываю о нем столь подробно?

Есть множество людей в шахматном мире, с которыми я встречаюсь часто, борюсь против них за шахматной доской, но никакого влияния на мою жизнь они по сути не оказывают. Мы пересекаемся, но контакт у нас формальный; он фиксируется результатом либо каким-то делом. А с Корчным мы слиты в некую неразделимую целостность. И это выражается не только тремя грандиозными матчами на первенство мира, которые стали главным содержанием жизни каждого из нас на протяжении десяти лет. Есть еще множество мелких поразительных совпадений, которые известны только ему и мне, совпадений ничем не объяснимых, кроме незримых нитей, соединивших в одно наши судьбы. Упомяну только один из таких фактов. 25 июля 1976 года. Ровно в 10 утра Корчной вошел в полицейский участок Амстердама. Именно в этот момент – ровно в 7 вечера на другом конце земли – я вошел в токийском «Хилтоне» в номер к Роберту Фишеру.

Наш второй матч состоялся на Филиппинах – в Багио.

Если бы за полгода до этого мне или Корчному сказали, что так случится, мы бы не задумываясь ответили: никогда в жизни! Это можно было представить разве что в кошмарном сне. Ведь на проведение матча претендовали такие города, как Грац (Австрия), Тилбург (Голландия), Гамбург (ФРГ). Про Италию, Францию и Швейцарию только упомяну – их условия были значительно скромней, и шансов они практически не имели. Багио тоже было в заявке, но на клочке бумажки, под честное слово, в последний момент. Это было несолидно, несерьезно, и лишь оттого мы оба стали разыгрывать эту карту, – не столько, чтобы выиграть ее, сколько, чтобы сделать неприятное сопернику. Я хотел в Гамбург, Корчной хотел в Грац, но фехтовать друг с другом, гнать друг друга на выбранные нами варианты мы решили с помощью Багио. Этим воспользовался предложивший Багио Кампоманес – и обыграл нас обоих. Если бы кто-то из нас – я или Корчной – вовремя понял, что происходит, к чему идет, – и уступил бы полшага, – мы бы никогда не оказались в Багио. Но принято считать, что матч начинается задолго до официального открытия. Поэтому идет психологическая обработка соперника, демонстрация уверенности и силы, подбор обстоятельств, удобных для тебя и неприятных ему. О том, чтобы уступить хоть в чем-то, хоть малость – и речи нет! То, что в быту почитается как мудрость, здесь трактуется исключительно как проявление слабости. Неудивительно, что некто третий догадывается воспользоваться этим слепым упрямством и вот вместо привычных, обжитых европейских городов приходится играть бесконечно длинный матч в далеком дождливом и душном Багио.

История, как мы попали в Багио, стала известна очень широко и описана во многих книгах. Поучительный урок; наглядный, убедительный. Кажется, одного такого казуса довольно, чтобы не повторять подобных закулисных игр. Так нет же! – все повторяется опять. Сейчас, когда я делаю эту книгу, до очередного матча на первенство мира остался год; ФИДЕ выбрала местом проведения матча Лион – удобное, отличное место, прекрасные условия; но есть еще кандидатура далекой (а для прессы и болельщиков практически недоступной) Новой Зеландии, и Каспаров начинает игру против того же Кампоманеса в пользу Новой Зеландии… Не потому, что хочет туда поехать – еще чего! – просто это самая сильная карта в психологической войне перед матчем, которую он намерен как можно дольше разыгрывать. Обычный блеф. Но ведь и мы с Корчным блефовали кандидатурой Багио…

До этого я уже знал Филиппины, успел побывать на них. Не могу сказать, что успел их полюбить, но мне они понравились очень. Удивительно живописная страна, гостеприимные, добрые люди. Правда, я и в первый приезд, и во время матча ощущал, что они чем-то отличаются от нас, европейцев; за их предупредительностью угадывалась недоговоренность, какая-то иная, не наша глубина. Ощущалось, что они все видят и понимают не так, как мы, но они старались, чтоб мы этого не чувствовали. И я находил особую прелесть в их своеобразии и радовался, что они другие.

Я был готов к тому, что увижу и почувствую на Филиппинах, и мои ожидания подтвердились один к одному. Как и всегда в тропиках, в первый день испытываешь восторг от щедрой и красочной природы, но быстро наступает пресыщение, и, чтобы сохранить комфорт, начинаешь потихоньку прикрывать створки своей раковины, пока наконец не останется одна только мысль: скорее бы все это кончилось.

Грех жаловаться – нас приняли хорошо. Отличные номера в отеле «Террейс Плаца», просторная вилла, из окон которой открывалась чудесная, столь любимая мною глубокая панорама. Были и издержки, неизбежные в тропиках: сырость царила, сырость сочилась и проникала повсюду, от нее невозможно было спастись; если переставал носить какую-то вещь, уже через несколько дней она покрывалась налетом плесени; а как-то я дней десять не заглядывал в один из чемоданов, так там успела завестись мелкая живность, а в углах наметились даже самые настоящие грибы. Бывали и неповторимые впечатления. Так, например, в непогоду (а она была едва ли не нормой: мы угодили в сезон тайфунов) можно было видеть, как в зал нашей виллы (а он был всегда открыт – тропики!) вползает, клубясь, край облака. Словно живое существо, это маленькое облачко неторопливо проплывало по всему залу, делая как бы круг почета, при этом поочередно, не скрывая своего любопытства, изучая каждого из нас. А потом вдруг стремительно ускользало, догоняя свое материнское облако.