Соломон Барт - Стихотворения. 1915-1940 Проза. Письма Собрание сочинений

• Название: Стихотворения. 1915-1940 Проза. Письма Собрание сочинений
• Автор: Соломон Барт
• Издательство: Водолей Publishers
• Жанр: Критика
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9796-0126-7

Среди поэтов Серебряного века есть забытые почти намеренно. Таким поэтом был Соломон Веньяминович Копельман, в первой публикации (1915) выбравший псевдоним «С. Барт». Первый сборник Барта — единственный, изданный в России, — известен в одном экземпляре. Позже Барт обосновался в эмиграции, в стране, неблагоприятной для русской поэзии, — Польше. В Берлине и в Варшаве вышли еще четыре его книги. В 1941 году поэт погиб в Варшавском гетто. Более полувека должно было пройти, чтобы в Стэнфордском университете вышло первое собрание стихотворений Барта. Книга стала библиографической редкостью, а факты и материалы продолжали копиться. В предлагаемом читателю издании собрано всё, что дает право считать Соломона Барта одним из значительнейших русских поэтов Восточной Европы.

---

191. «Живописуя жизнь, не пятнами обоев…»

Живописуя жизнь, не пятнами обоев, —
Собою изойди!.. И зацветет твой хмель,
И карусель, и колыбель покоев,
И одуванчик достижений, дел.

Всем хмелем, мышцами, пургой
Кропильниц, мяты ледовитым сном,
Потом всем телом, всей стеной,
Обетом жить и умереть потом…

И кто-то рук твоих — уже не я — моей рукою…
Огромен час: ждет схима чернеца.
Но рушится удав всей тугостью кольца —
В меня — всем голодом, всей утренней зарею.

192. «Искомканы — о, нет! — Озарены…»

Искомканы — о, нет! — Озарены.
Твои черты озарены неправдой.
Твоя — вот эта горсточка вины
И гибели тишайшая услада.

И ты спешишь, — грозою — напролом,
Живешь — всегда, всегда предсмертный.
Но это ты, создавший этот дом,
И этот сад, и эти дни, и версты.

И это ты, сбирающий посев,
И карлики затасканной картины —
Отвергни нежность и отвергни гнев. —
Тебе откроют тайну исполина.

193. «Он был провидец, даже — бог…»

Он был провидец, даже — бог.
И сколько кипарисов, сколько тополевых тог…
И в тени той немотствующий призрак,
Что можно мять, хватать: земная плоть, пол мира.

И кудри, кудри — в землю до небес —
И сгустком терпкой боли: нет! не весь!
И страхом постигал всё то же тело
И духом отвергал, и, онемелый,

Он шел в нее, входил — тоской и гневом,
Всей мукою, всем трепетом посева
И звал — кого? — и вторил сам себе: Жена!
Развеяв в мире — дни и ночи — письмена.

194. «А если позабыть… Я позабыл тебя…»

И дым отечества
Нам сладок и приятен.

А если позабыть… Я позабыл тебя,
О память, злая память, злое сердце —
Я первый говорю: я позабыл тебя —
В печали расточил — земная верность.

Для терний — там сиянье всех земных древес —
Для терний медленных — для терний —
И там один листочек, там — пучок чудес,
И это только ты — земная верность.

И это ты и только ты, и не понять
И не назвать — не от стыда и не от боли,
От смысла тайного моей неволи.
Да, надо позабыть и замолчать.

195. «Из озера, с небес струею, серебром…»

Из озера, с небес струею, серебром
В огромный водоем того, что будет… Ныне
Какой туман, какой туман в моей долине
И как темно, и скорбно как, и странно нипочем —

Свершу ль, свершится ль… Ах, найти то серебро —
Все эти кольца, кольца, дым степи цыганской,
И на ветру, как влага в звонкое ведро,
Ту льющуюся в душу жажду странствий.

И песней, плясом изойти… О, встану в дым —
И стану дым — в дыму сгорю — в чаду распутий,
И выпляшу до желчи всё, до черной мути —
И буду снова вещим и немым.

196. «Сказать, чего сказать не надо… Надо: говори…»

Сказать, чего сказать не надо… Надо: говори,
Срывая купола, ладони обагряя…
Как все, ты проживешь до этой лишь зари.
Но надо: говори! И, вспомни, что иная —

Иная власть: не гул и гром цитат,
Иная власть: не верность до измены,
Иная гордость… я тебе не рад:
Ты скажешь всё: ты скажешь всё от лени,

Ты скажешь всё… Ты телом изойдешь.
А дух… Ты даже ведь не помнишь,
Как добывали мы и эту ложь
На дне глухой каменоломни.

197. «Сбирая дни: колосьев кропотливый шум…»

Сбирая дни: колосьев кропотливый шум —
Сжигая дни: молитвы и убийства —
Она идет в огромный свой самум,
Она идет позором небылицы —

Изменою всему, сама собой пьяна,
Как виноградины тяжелого вина,
Со дна неся в предательские фильтры
Всё, что испил ты…
              Ночь и тишина.

И вновь всем трепетом, всей властью отреченья
От смысла, от себя — в гармонию и ритм.
О, жажда вечного плененья
Ее убийств, ее молитв!

198. Голубица

1. «Нет, невозможно по-иному!..»

Нет, невозможно по-иному!
Так что же здесь осталось мне:
Для ворошителей соломы
Сгорать в причудливом огне?

Похмелье тайного бесправья…
Но кто же не был вовлечен
В земные праздные забавы —
В земной предательский закон?

Взасос — как степь, как даль гармошки —
Ветров колодцы… Эх, пройду
До первой всполыхнувшей плошки,
До первой звездочки в пруду.

За океанами — лелеять,
За океанами — любить,
И письмена свои просеять…
Быть может, так и надо жить.

2. «И листьев шумное раздолье…»

И листьев шумное раздолье,
И крылья, крылья за спиной,
И щебет птиц и рокот поля —
Волны зеленой, золотой.

О, нежность, нежность… Кто обидел?
Кто обольщал? Кто целовал?
Охальный — в кудрях — небожитель
На перекрестках поджидал.

Но плоть была еще кудрявей.
И только плотью отличить
Плотское трепетное право —
Сегодня здесь бесправным быть,

Жить беспризорным, вне закона,
Как сновидений зыбкий стиль,
Как эта ласковость спросонок,
Как цветени и солнца пыль.

3. «Так можно к трупу прикасаться…»

Так можно к трупу прикасаться,
Лаская обувь тех высот,
Так можно смерти не бояться,
Кривя в улыбку жадный рот,

И видеть стопы те в сияньи,
Тела в слияньи… Оттого ль,
Что вся любовь в иносказаньи…
И в этом смысл. И в этом боль.

Целуя след твоей обиды —
Где ты ступала, где цвела,
Могу ли иль хочу увидеть
Во имя жизни и тепла,

Что грязь была земною грязью,
Как и проклятия мои
Земными были, — что на страже
Стоит бесправие любви.

4. «Я изменил твоей измене…»

Я изменил твоей измене —
Я не порочу, не кляну.
Любовь покинула застенок
И привечает тишину.

Твоя ли блажь? Мои ли слезы?
Но чей бы это ни был сон —
Запомним быстрый день погожий
И безответственный закон.

Нельзя в лобзаньи лицемерить,
С безвольем волевое слить.
Так нам вещает мудрость зверя,
Так кормит душу волчья сыть.

Так от меня ты шла к другому —
Ты шла ко мне, ты шла к нему,
Так наши молнии и громы
Из тьмы восходят, сходят в тьму.

5. «Слова мои звучат упреком…»

Слова мои звучат упреком,
А мне бы ритм — удар в удар —
Мне б только видеть, как — наскоком —
Тебя уводят в тот угар,

Как ты, упрямясь чуть и млея, —
Удар в удар — идешь за ним,
Как танец зреет и звереет.
И ночь и ночь. И дым и дым.

И бесконечный переулок.
И ночь и дым. И ночь и ты.
И сердца шаг. И шаг твой гулок…
И ты идешь из пустоты.

Над пустотою ты ступаешь.
Земля уходит из-под ног.
Проходишь мимо. Исчезаешь.
Но в мире нет иных дорог.

6. «Приводит всё к великой казни…»

Приводит всё к великой казни,
Затем великой, что она
Из жизненной водобоязни
Выносит нас на берег сна.

И мелкий путь телесных странствий
И духа яростный потоп —
Всех вожделений окаянства
Венчает тленьем мудрый гроб.

И в этом чуде разложенья,
Во мгле летейской глубины
Нас ждут безлиственные сени
Неодолимой тишины.

О, эту тишину лелеять:
Свой шаг, свой танец позабыть,
Последний вес и смысл развеять —
Да, только так дано любить.

1937