Елена Юрская - Чисто семейное убийство

• Название: Чисто семейное убийство
• Автор: Елена Юрская
• Издательство: ЗАО Изд-во Центрполиграф
• Жанр: Детектив
• Год: 2001
• ISBN: 5-227-01553-8

Измены, интриги, склоки стали повседневностью многочисленного семейства. А кто-то уже замыслил убийство своих ближайших родственников. И все из-за того, что глава семейства пока не может решить, кому завещает свою шикарную квартиру на Патриарших прудах. Спасти положение может только Надежда Крылова. Ведь она, как-никак, жена следователя…

* * *

Нелегко Надежде Крыловой найти убийцу, когда подозреваются чуть ли не все члены многочисленного семейства ее мужа, когда напрочь испортились отношения между ближайшими родственниками. Разве можно было предположить, к чему приведет решение главы семейства завешать одному из них свою квартиру на Патриарших? Кажется, никто, кроме Надежды, не хочет выяснить истину. А убийства продолжаются…

---

— Не могу я так, — сказал Федор. — Пошли.

Володя только собрался с духом сказать, что он все придумал и организовал гораздо лучше, что билеты заказаны, что Кио даже согласился с ними погулять по площади имени Ленина, что есть фотоаппарат и обязательно будет ситро. Но Федор притащил его в магазин, грубо спросил: «Сколько?» На украденное Володей количество спиртного ему тогда не хватило. Но к выпускному вечеру он успел заработать и докупить все недостающие запасы горячительных напитков. Пошлая, но мнению Володи, традиция была восстановлена.

— Не умеешь — не берись, — сказал ему подпивший Федор, когда на рассвете все вышли на школьный двор.

— Я… я… — начал задыхаться Вова.

— Головка от пульверизатора, — зло сказал Федор и красиво сплюнул на серый асфальт. — Считай, что я отдал долг за годы отсутствия бутербродов. Кстати, а ты не хочешь одолжить мне эти деньги под проценты? Дело говорю. Есть классные мохеровые шапочки.

— Так сейчас лето, — пробормотал сбитый с толку Володя.

— Гражданин Прядко, вы арестованы. Только что вы сознались в краже госимущества в особо крупных размерах. Пиф-паф! — Федор звонко рассмеялся и продемонстрировал свои красивые большие империалистические зубы.

Он одолжил Федору те проклятые деньги, в надежде, что никогда больше их не увидит. Одолжил, хотя и сроднился с ними, как с живыми. Через полгода Федор вернул деньги с процентами и занял снова. Они стали как бы деловыми партнерами.

Владимир Игнатьевич посмотрел на свой хорошо отделанный кабинет, ласково тронул сейф, телефон, погладил кожаное кресло и грустно усмехнулся. Над ним сгущались краски. Плотные, масляные, они уже который год, да практически всю жизнь укладывались в разноцветную, колоритную тень, даже нет, фигуру Федора. «Он — Люда — брачное агентство». Просил же не ходить! Приказывал же! В дверь тихонько постучали. Он решил сделать вид, что спит, ест, смотрит фильм, он решил сделать вид, что его нет. Стук повторился. Еще и еще раз. Генетическая память подсказала: «За мной пришли». Владимир Игнатьевич втянул голову в плечи и сильно разозлился. Это была пока что его территория. На всякий случай он рявкнул так громко, что сам испугался:

— Кто там?!

— Это Лена Беленькая, из рекламного отдела. А что вы там делаете? — За дверью гнусно хихикнули.

Прядко этого не выносил. Он был начальником, он был молодым, он, в конце концов, любил женщин, некоторых даже не только теоретически, а потому требовал к себе должного уважения.

— Я ничего не делаю там, я деньги считаю! — крикнул он раздраженно.

— Там? — спросила Леночка и снова хихикнула.

Натуральный крыловский выкормыш, рассчитать ее, что ли?

— Везде! — рявкнул Владимир Игнатьевич и услышал, как Лена покинула боевой пост, оставив последнее слово за начальником.

Надежда так не поступила бы ни за что. Пока с ее уст не сорвалось бы нечто вроде: «Боже, как сексуально, считать деньги не только там, но и везде». Она стояла бы и мучительно соображала, как бы получше соответствовать имиджу, который насильно навязали ей окружающие. Надя Крылова была доброй. Владимир Игнатьевич не знал этого доподлинно, но чувствовал — он не только слыл, но и был проницательным человеком. Годы выживания в крутом, но неграмотным мафиози непонятном газетно-типографском бизнесе научили его многому. Братва предпочитала стричь ларьки и плевала на печатную продукцию, видимо из-за стойкой привычки использовать оную только по непрямому назначению. Прядко задолго до сращивания мафии и государства заручился поддержкой милицейской крыши. Он мирно выплачивал ежемесячный взнос в официальный фонд помощи и поддержки правовых организаций региона и под охраной секретарши — капитана службы безопасности — чувствовал себя довольно спокойно. Он оказался дальновиднее, а потому гораздо стабильнее и на сегодняшний день богаче многих своих друзей-приятелей.

Да, он хорошо чувствовал людей. Не всех, но тех, кто был нужен и интересен, иногда чувствовал даже себе во вред. Потому что от понимания он становился добрым, что невыгодно, непрестижно и не сулит ничего, кроме головной боли. Вова Супчик научился держать себя в руках, научился абстрагироваться и почти ничего не принимать сердцем. Только тогда, в начале славных дел, он еще не знал, что если нет печали, то нет и радости.

Он много раз хотел сказать об этом Наде, которая все заигрывалась и заигрывалась, стараясь максимально высоко подняться над обстоятельствами или максимально низко опуститься под ними. Она так приросла к собственной роли, что теперь уж было и не различить, где Надя, а где текст, который она просто произносит. Однажды Владимир Игнатьевич стал свидетелем разговора Крыловой и Рубина, которые любили друг друга, как сорок тысяч арабов любят президента Натаньяху. Он рассматривал ее статью о конкурсе красоты, где Надя выпустила весь свой пар насчет конкуренток, уже наступавших ей на пятки.

— Да, добрая ты, — сказал Рубин со значением.

— А я правда добрая. — Ей, наверное, лень было ссориться. — Вот если тебе сопли негде будет вытереть, я не с радостью, конечно, но подставлю тебе свое плечо.

— Я бы не рискнул вытирать сопли о колючую проволоку, — хлестко ответил Рубин. Это, пожалуй, была его лучшая фраза за все годы активного журналистского поиска. Исторгнутая из глубин. О наболевшем. Рубин вскрыл свою язву и теперь со спокойной совестью продолжал писать о парашютах, нашествии инопланетян, дислокации иракской армии и взрывах атомных подводных лодок. Были люди, которые его боготворили.

А Надя была доброй. Действительно доброй. Раньше. Теперь она становилась опасной. И вдвойне опасной из-за ее естественной, непридуманной непредсказуемости. Ее мозги, к счастью, генерировали по сто пятьдесят три идеи в секунду, половину тут же забывали, другую так творчески перерабатывали, что забывали тоже. Но они работали в режиме нон-стоп, а значит, хотя бы и теоретически, но риск получить разрывную пулю в голову, разоблачительную статью в центральную прессу и позорный публичный скандал был очень и очень велик. И чем теперь повязать эту дуру Надю?

А чем повязал его тогда Федор?

…Они поступили в один институт. Володя выбрал профессию инженера, потому что она тогда становилась бы династией, традицией, красивой сказкой для внуков и правнуков. Ну кто тогда мог подумать, что фраза «все Прядко были инженерами» в скором времени прозвучит с оскорбительным нищенским подтекстом? А еще потому, что там не надо было сдавать русский. Федор не хотел династий, не боялся русского, он приглядел себе факультет с педагогическим экспериментом, на котором внедряли практику индивидуальных графиков, систему ежемесячных зачетов и широкое поле деятельности для потенциальных прогульщиков. Но факультет этот по какой-то счастливой случайности оказался тоже в инженерно-строительном институте. Володя и Федор сели за разные парты, но под одну крышу. Это было не так мучительно, но задевало. Как нарочно, все красивые девушки, а в инженеры они шли не так чтобы толпами, быстро закладывали глаза и душу на Федора и использовали Володю для нехитрых процедур передачи записок, приглашений, номеров общежитских комнат и телефонов.

Этого было достаточно, чтобы в свободное от учебы время Володя часами разглядывал себя в зеркале: прыщи и перхоть сошли на нет, волосы уже не засаливались, кожа на лице стала гладкой, хорошей, летом она прибавила в смуглости. Володе это шло. Он подрос, раздался в плечах, на первую стипендию купил у Федора индийские джинсы с американскими заклепками — они были дешевле, и сразу не отличишь, конфисковал у отца старый «северный» свитер и серьезно засматривался на плащ, до которого не хватало двух месяцев отличной учебы. Он был не хуже Федора. Совсем не хуже. Как выяснилось, этого было мало.

«Брат Кривенцова» — это прозвище прилепилось к нему намертво. Никто не хотел ни помнить, как его зовут, ни общаться с ним, как с таковым. Комсомольская карьера, в которой еще можно было взять реванш, Володю больше не привлекала. Инициатива там была не нужна, а быть как все — мало, чтобы перерасти Федора.

И что они все в нем находили? Средний рост, среднее телосложение, смешная походка а-ля Чарли Чаплин, привычка сильно выпячивать грудь, жидкие волосы. Разве что зубы, улыбка? Голос, быть может? Он нравился всем. Он всех обманывал, использовал и гнусно бросал. На него не обижались, потому что, как крысы из ансамбля имени мальчика Нильса, хотели быть обманутыми, использованными и брошенными. И только в такой последовательности.

— Ты чахнешь, — констатировал Федор после успешной сдачи в летнюю сессию накопившихся хвостов зимней. — Надо что-то делать.

— Это тебе надо что-то делать, — с полным основанием ответил Владимир.

Эксперимент прикрывали как себя не оправдавший, индивидуальные графики занятий признали пошлой практикой капиталистического безделья, Федору грозило жестокое наказание в виде отсутствия высшего образования.