Тейн Фрис - Рыжеволосая девушка

• Название: Рыжеволосая девушка
• Автор: Тейн Фрис
• Издательство: Издателъство иностранной литературы
• Жанр: О войне
• Год: 1959

Рыжеволосая девушка — роман о борьбе голландского Сопротивления с гитлеровскими захватчиками. 5 мая 1940 года Германия напала на Голландию и за 5 дней завоевала ее. Правительство Голландии сбежало в Лондон. А люди остались. Они ненавидели нацистов и организовали тайное Сопротивление. Движение Сопротивления во время войны существовало во всех странах Европы, захваченных Германией. Остросюжетная книга напоминает: страна, родина — это не правительство. Это народ, который в трудную минуту способен на подвиг. И после войны, как только в какой-либо стране тупорылое нацистское зверье захватывало власть, терпеливый народ не выдерживал и выкидывал уродов на помойку истории.

---

В ноябре полиция захватила двух человек, которые с оружием в руках преследовали в Гарлеммер Меер крестьян, пытаясь отобрать у них продукты. Эти двое оказались из тех, кого мы завербовали в ВВС, по нашей рекомендации этим двоим было выдано на руки оружие. Они применили его, потому что голодали. Они ранили крестьянина, который отказался дать им продукты. В полиции они признались, что получили оружие от подпольщиков. На той же неделе приметы Ан и Тинки появились в полицейском реестре.

— Я даже не могу на них сердиться, — сказала Ан, когда мы склонились над полицейской газеткой, которая по определенным каналам доходила и до нас. — Парни голодали… Не следовало давать им в руки оружие!

Я не была с ней согласна; я не разделяла ее сострадания к ним, хоть и знала, что у обоих семья.

— Все хорошо, все прекрасно! — сказала я. — Однако в соотечественников не стреляют, даже если они отказываются накормить тебя. Патриоты должны быть сознательными людьми… А если сознательности им не хватает… значит, они не лучше предателей и преступников. Ты сама видишь, к чему это привело. Теперь о вас напечатали в полицейской газете.

— Какая ты строгая, — пожаловалась Ан.

— Мы боремся против преступного мира, — ответила я.

Отданы взаймы

В конце ноября гарлемский штаб посетил наш прежний начальник. Франс произвел теперь на нас совсем другое впечатление, — на мой взгляд, он еще больше возомнил о себе. Ничего удивительного, думала я, ведь он стоит во главе кеннемерландской группы Сопротивления. Франс пришел не один, с ним был одетый в меховую куртку крупный, крепкий мужчина лет тридцати пяти. Мне показалось, что я уже видела его во время одной из наших совместных боевых операций или же в «Табачной бочке». Он сердечно пожал нам всем руки.

— Меня зовут Аренд, — сказал он. — Я явился к вам от группы Сопротивления в Фелзене. Мы много слышали о вас, знаменитых девушках-снайперах из гарлемского Совета Сопротивления!

Мы что-то пробормотали в ответ, давно отвыкнув от галантного обхождения, принятого в светском обществе. Аренд, несомненно, принадлежал к светскому обществу — у него была интеллигентная речь, интеллигентные манеры; необыкновенно красивы были у него руки и ногти (украдкой я кинула взгляд на траурную каемку на кончиках моих пальцев); однако он отнюдь не показался мне несимпатичным.

Мы сидели вокруг стола и беседовали, пока наконец не уразумели, где собака зарыта. Фелзенская группа, как сообщил Аренд, была вовлечена в целый ряд «карательных экспедиций» и поэтому нуждается в пополнении и содействии очень и очень большого количества людей. Светло-голубые глаза Аренда были устремлены на нас, он, очевидно, решил пустить в ход свое мужское обаяние. Ан, Тинка и я тихонько подталкивали друг друга в бок — мы все поняли.

— Аренд намерен, — начал Франс высокомерно и в то же время смущенно, — взять вас на время «взаймы»…

— Вот именно! — подтвердил Аренд, улыбаясь и показывая все свои крепкие зубы. — Это звучит несколько странно, но выражение «взять взаймы» очень распространено в группах Сопротивления.

Мы кивнули — нам было это известно. Из нашей группы часто «брали взаймы» то одного, то другого товарища. Франс бросил на нас испытующий взгляд.

— Ну что? Вам это предложение не нравится? Здесь у вас особо крупных операций больше не ведется, — сказал Франс, как будто застой в делах у нас был вызван тем, что его перевели в другую группу Сопротивления.

Аренд поглядел на Руланта, который пока ни словом не обмолвился, и вежливо сказал:

— Я думаю, что прежде всего решение должен принять сам начальник штаба. Как вы полагаете?

Рулант посмотрел на него без особого восторга.

— Вы забираете у меня самых лучших стрелков, — сказал он. — Ну что ж, если дело этого требует… Пусть девушки сами решают.

Мы все три упорно молчали. Резкий отпор Руланта был для нас достаточно ясным ответом. Я опять подтолкнула Ан, чтобы она наконец высказалась.

— Мы подумаем, — сказала Ан. — Передайте вашему руководству, что пока мы не можем принять решение.

— «Пока» звучит неплохо, — с любезной улыбкой сказал Аренд. — Во всяком случае, я доволен, что ваш начальник не совсем отказал нам… Но мы охотно дадим вам время на размышления. У нас всегда найдется для вас дело — и сегодня, и завтра, и послезавтра. Добро пожаловать к нам в любой день.

Покидая вместе с Арендом наш штаб, Франс выглядел немного разочарованным, хотя явно старался не подавать виду.

— Ну и организация! — воскликнул Вихер. — У них полным-полно и людей и оружия, а они хотят поживиться еще и у нас, бедняков!

— Может, это не так уж бессмысленно, — сказал Рулант так же строго, как и раньше. — Во всяком случае, у фелзенцев вам будет что пожрать, на это можете рассчитывать!

— Рулант! — сказала я. — Значит, ты считаешь, что следует отдать нас «взаймы», хотя бы ради одной лишней тарелки супа и говяжьей косточки?

Никто больше не высказался по этому поводу. И в последующие дни товарищи ни словом не поминали фелзенцев и их предложение.

Наступил декабрь, и к нам перестали приходить сообщения о военных действиях в южных провинциях.

В нашей гарлемской группе было совсем мало работы. Мы стали слишком незначительны. Или же события приобрели слишком крупный для нас размах. Уголовная полиция после случал с дезертирами-эсэсовцами чинила жестокие расправы и в самом городе и в окрестных селах. Она угоняла мужчин и юношей на линию укреплений у реки Эйсел; оттуда до нас доходили самые дикие и противоречивые сведения. Никакой возможности расселить насильно завербованных людей не было; началось повальное бегство, которое нацисты сдержать не могли; они пригоняли туда новичков одну сотню за другой, но и с ними повторялось то же самое.

По-прежнему взад и вперед разъезжали немецкие автомашины, иногда отправлялся товарный поезд с немецкой поездной бригадой. Они увозили в Германию наше заводское оборудование. Полностью разграбив наши крупнейшие предприятия, они принялись за железнодорожные материалы. Сначала за верхние провода электрической сети, в течение многих недель лишенные энергии, затем принялись за трансформаторы и наконец вообще за все движимое и недвижимое. Железные дороги были демонтированы, и жизнь на них замерла.

Рулант и Вихер высчитали, что немцы все еще вывозят грузов на три-четыре миллиона гульденов в день. И это из страны, которая, казалось, еле дышит. Где люди до того замерзают, что при свете дня вблизи от больших дорог вырубают лес. Где наиболее дерзкие забирались в пустующие дома и вытаскивали оттуда все деревянные предметы. Где менее дерзкие люди, старики и инвалиды, за огромные деньги покупали у спекулянтов краденый лес — ибо он давал им тепло, в котором они так нуждались.

Ан, Тинка и я работали на ротаторе и печатали нелегальную «Де Ваархейд». Мы разносили пачки газет по распределительным пунктам. Маленькая, упорная и неустрашимая Тинка ездила на велосипеде иногда до самого Хиллегома. Она была у нас самая младшая и больше всех остальных страдала от голода; она готова была есть когда угодно. Рулант твердо придерживался установленных пайков; сейчас, когда в магазинах лишь очень редко можно было достать какие-нибудь продукты, нам казалось, будто наши пайки значительно уменьшились в размерах. Зато голод все усиливался.

— Не знаю, долго ли так будет продолжаться, — сказал Рулант. — Правда, мы можем плюнуть на все и сразу съесть все запасы. Ну а дальше что?.. Мои мальчики тоже исхудали от голода. То, что дают общественные кухни, даже едой назвать нельзя.

Голод царил в осажденной Голландии. Крадучись, почти незаметно проник он через заднюю дверь. А теперь он властвовал над всей страной, нагло скалил зубы и, кажется, собирался мучить нас еще долгое, долгое время.

Шел снег. Стояла морозная погода. Порой, особенно поутру, мы видели людей, которые передвигались по шоссе, таща за собой детские коляски или другие нехитрые повозки. Они шли в Гарлеммер Меер в надежде раздобыть там продовольствие. И мы видели, как вечером они возвращались домой. Колясочки часто оказывались по-прежнему пустыми. Люди едва волочили ноги. Они шаркали по снегу своими старыми башмаками. Отдыхали они в грязных рвах при семи-восьмиградусном морозе. Сначала в поход отправлялось по два-три человека. Позже стали ходить целыми толпами. Сперва мы увидели их в Гарлеммер Меер, затем по ту сторону железнодорожной линии, ведущей на Амстердам, затем в Спарнвоуде и Спаарндаме; они просили милостыню в садоводствах между Оверфееном и Беннебруком. Голодные походы. Женщины, дети, старики. Мужчины ходить не осмеливались; они все больше прятались, боясь Arbeitsinnsatz[42].

Вначале немцы не обращали внимания на людей, искавших продовольствие. Но вскоре они сообразили, что толпы голодающих облегчают им задачу. По вечерам на больших дорогах немцы поджидали людей, возвращавшихся со своими колясочками и рюкзаками. Они сгоняли женщин и детей в одно место и заставляли их складывать в кучу добытые продукты, а затем увозили свою добычу на машинах вермахта. Нам рассказывали душераздирающие истории. Вблизи Пеннингсвеера нацисты застрелили девушку, которая набросилась на одного из них, потому что он отобрал у нее мешочек с коричневой фасолью.