Сергей Кузьмин - Скрытый Тибет. История независимости и оккупации

• Название: Скрытый Тибет. История независимости и оккупации
• Автор: Сергей Кузьмин
• Издательство: Изд-во А.Терентьева
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-901941-23-2

Тибет — земля тайн. Они не только в религии и мистике — многое остается скрытым и в его истории. В книге прослеживается история тибетской цивилизации с древнейших времен до наших дней, рассказывается о жизни тибетцев до и после «мирного освобождения» — насильственного включения Тибета в состав КНР. Автор приходит к выводу, что ранее Тибет не был частью других государств. В те времена, когда Китай входил в монгольскую империю Юань или маньчжурскую империю Цин, Тибет сохранял самостоятельность; мнение о том, что Тибет был частью Китая, исходит лишь из древнекитайской идеи глобальной императорской власти. Поэтому включение Тибета в состав КНР не было легитимным, и Тибет является оккупированной страной.

Многие фотографии и сведения, касающиеся последнего периода истории Тибета, публикуются впервые.

---

Был взят курс на упразднение тибетского языка.{1130} Тибетский язык был единственным предметом, отличавшим школы этой территории от школ Центрального Китая. Теперь его стали усиленно китаизировать: вводили китайские слова и выражения, изгоняли религиозную и «феодально-реакционную» лексику — так называемые «вежливые обороты», применявшиеся при разговорах со старшими, и в частности, — с аристократией.[19] Например, запретили употреблять вежливое окончание «ла» после имени человека.{1131} Взамен внедряли новые, чуждые обороты: «великий вождь», «великая, славная и правильная КПК», позже — «великое красное знамя маоцзэдунъидей»,[20] «клика советских ревизионистов-ренегатов», «бумажный тигр», «изменник, провокатор и штрейкбрехер» и т.п. Часть этой лексики до сих пор используется пропагандой.

Кочевники-кампа (DIIR Archive, Central Tibetan Administration): 1 — в национальной одежде; 2 — в «маоцзэдуновках» 

Панчен-лама писал:{1132} «Говорили, что тибетский язык низкий и непригоден для коммуникации и выражения смысла. <…> В последние годы, желая провести “культурную революцию” и “унификацию письменного языка с устным”, те люди, тибетский язык которых был низкого уровня, а гордость размером с гору, или которые преуспели в лести и подхалимаже, дико заявляют о том, что тридцать букв тибетского алфавита, созданных нашим предком Тонми и являющихся основой тибетского языка, “неверны”, “несовершенны”, “добавление к природе букв”. Требуя стандартизации букв и считая созданный ими письменный язык безошибочным, эти люди реформировали язык, что привело к потере его способности выражать обычные и глубокие вещи, его пригодности для коммуникации и экспрессии. Более того, центральные власти Тибета используют лхасский диалект как стандартный тибетский диалект и, когда приходится записывать нестандартное произношение, они записывают его, как хотят. Таким образом, кроме тех, кто понимает лхасский диалект, никто не может вполне понять этих документов. Сходным образом, учителя тибетского языка и секретари в Цинхае, Ганьсу, Сычуани, Юньнани и других местах все берут их собственный диалект как обычный разговорный язык и соответственно пишут на нем. Это ведет к тому, что люди за пределами той области, которая говорит на этом диалекте, не способны понять смысл полностью. Таким способом теряется объединяющая природа тибетского языка».

В старом Тибете не было школ в европейском смысле. Но тысячи монастырей служили школами и университетами, удовлетворяя потребности населения в образовании.{1133} По официальным китайским данным, дети, посещавшие школы, составляли менее 2% детей школьного возраста, 95% молодежи и лиц среднего возраста были неграмотны.{1134} Это неверно. Монахи были грамотны — а это в основном молодежь и люди среднего возраста. Их было почти 600 тыс. До 1959 г. существовал обычай, по которому каждая тибетская семья старалась хотя бы одного сына сделать монахом. Значит, грамотные были в каждой или почти в каждой тибетской семье. Конечно, это было не все население. Но, если в Тибете было около 4 млн. чел., а в будущем ТАР около 1,2 млн. (см. главу 9), то доля грамотных была явно выше 5%. И это — не считая множества грамотных мирян: все государственное делопроизводство, вся торговля и т.п. требовали записей и счета…

Репрессиям же подверглись в основном духовенство, феодалы и прочие «эксплуататоры», то есть самая образованная часть населения. Взамен разрушенных монастырских школ создали «народные школы» с крайне низким уровнем образования, причем большинство их содержали за счет местных жителей.{1135} Вскоре эти школы закрыли.

Послание Панчен-ламы было одобрено на специальном совещании. Чжоу Эньлай вызвал в Пекин Чжана Гохуа и Чжана Цзиньу и сказал им в лицо, что они должны признать свои ошибки.{1136} К июлю 1962 г. подготовили четыре документа, которые одобрил ЦК КПК. В них указали на необходимость объединения, религиозной свободы, выработки правил относительно «бунтовщиков» 1959 г.

Панчен-лама уехал в Лхасу, а Чжан Гохуа и Чжан Цзиньу остались в Пекине. Они стали обрабатывать партруководство в нужную им сторону.{1137} Ли Вэйхань, поддержавший Панчен-ламу, был смещен с должности руководителя Объединенного фронта. Мао Цзэдун обвинил его в «мягкости и ревизионизме».

Тем же летом в Бэйдахэ состоялось собрание ЦК. Мао заявил, что ключевой частью партработы должна быть активизация классовой борьбы. Ведь для него национальный вопрос был классовым вопросом. Говорят, председатель обвинил Панчен-ламу в попытке восстановить свои классовые позиции феодального правителя, а его послание назвал «отравленной стрелой, пущенной в Партию реакционными феодальными владыками».

А ведь Мао заявлял, что компартия не боится критики.{1138} Более того, он говорил: «Мы не можем применять администрирование для ликвидации религии, не можем принудить людей не веровать. <…> Все вопросы идеологического характера, все спорные вопросы внутри народа могут разрешаться лишь путем демократических методов — методами обсуждения, методами критики, методами убеждения и воспитания; их нельзя решать методами принуждения и подавления».{1139} Но критика допустима лишь там, где она не противоречит маоизму. Иначе оппоненту надо заткнуть рот: «В отношении явных контрреволюционеров и подрывающих дело социализма элементов вопрос решается легко: их попросту лишают свободы слова. Иначе обстоит дело с ошибочными взглядами внутри народа».

В сентябре Чжан Гохуа приостановил выполнение принятых ранее четырех документов, раскритиковал Панчен-ламу и Шераба Гьяцо. Панчен-ламу лишили рычагов власти. Но его послание не пропало даром. Освободили многих из тех, кто был арестован «по ошибке», рядовых участников восстания и «раскаявшихся». Восстановили крупные храмы, пострадавшие во время подавления восстания 1959 г. в Лхасе, Шигацзе и Гьянцзе.{1140} Правда, разрушенный дзонг (замок) Шигацзе восстанавливать не стали. В монастырях Дрепунг, Сэра и Гандэн в ограниченных масштабах разрешили религиозные службы. Есть сведения, что с 1962 по 1966 г. в Цинхае вновь открыли 137 монастырей, в Ганьсу — 107, число монахов в обеих провинциях возросло до 4 тыс.{1141} Некоторым нетрудоспособным монахам стали выплачивать небольшие пенсии. Были выделены небольшие участки земли для обработки трудоспособными монахами. В 1960-х гг. в уцелевших монастырях стали создавать комитеты демократического управления, существующие по сей день. Надзор за монастырями поручили представителям Комиссии по делам национальностей, которые обосновались в монастырях.{1142}

Коллективизацию приостановили на ближайшие пять лет, «бригады взаимопомощи» разделили на более мелкие, часть средств перераспределили среди крестьян. А в 1964 г. кооперирование вообще прекратили. В некоторых местах сменили руководящие кадры. Весной 1963 г. в 50–70% уездов будущего ТАР были проведены выборы, но затем прекращены.{1143} По-видимому, методы их проведения военными властями вызвали недовольство населения.

Стали внедрять новую систему обучения. В 1964 г. там было уже 1682 начальные школы с 60 тыс. учащихся, причем вне Лхасы школу посещала примерно половина детей школьного возраста.

В 1964 г. политические кампании в будущем ТАР стали более интенсивными: позиции партии здесь окрепли настолько, что остатки компромисса с бывшей элитой стали ненужными. Теперь коммунисты разработали детальное классовое деление тибетского общества.{1144} Домашних слуг объявили «бедными крестьянами». Из них сделали основу для приема в коммунисты. Даже тех из них, кто участвовал в восстании, объявили «заблуждавшимися» и простили. Крестьян, имевших землю, но не использовавших наемный труд, объявили «середняками». Здесь провели границу между «эксплуатируемыми» и «эксплуататорами». Позже эту категорию разделили на три подкатегории, в зависимости от того, насколько часто они нанимали работников. Подобное разделение ввели и для кочевников. У них аналогом «землевладельца» был «скотовладелец». Дальнейшее разделение шло в зависимости от числа скота во владении и использования наемного труда. Для классификации использовали также размер прибавочной продукции. Кто имел более 50%, становился «землевладельцем», у кого 25% — «середняк». По классам поделили и монахов, хотя их всех объявили «паразитами». Их классовую принадлежность определяли по положению в церковной иерархии.

Избежать классовых ярлыков не мог никто. По ним выявляли «классовых врагов», против которых бедняки обязаны были устраивать тамцинги. Инспирировали их китайцы, ставшие важными фигурами в каждом населенном пункте.

Вначале 1964г. Панчен-ламе предложили произнести речь перед жителями Лхасы на празднике Монлам. Он согласился, но, к удивлению властей, заявил, что Далай-лама — истинный лидер тибетского народа, и закончил речь, выкрикнув: «Да здравствует Далай-лама!»{1145}