Сергей Власов - Фестиваль

• Название: Фестиваль
• Автор: Сергей Власов
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-17-091952-9

Книга, которую вы держите в руках, заставит вас хохотать от души. Сатирический роман «Фестиваль» был написан номинантом премии «Золотой теленок», остроумным и наблюдательным журналистом и писателем Сергеем Власовым. С неподражаемой легкостью автор обличает все несовершенства своего творческого окружения, не церемонясь ни с собой, ни с именитыми звездами «шоубиза», ни с известными политическими деятелями. Открыв эту книгу, вы попадете за кулисы культовых телевизионных передач, где под гротескными образами прячется целая галерея «портретов» эстрады и телевидения.

---

– Что-то давно тебя не было видно, Сереня…

– Работаем…

– Чего на сей раз снимаешь? – поинтересовался Файбышенко. – Чего меня не зовешь?

– Евгений Александрович, я же занимаюсь юмористическим жанром, а вы художник слова – серьезный, серьезней не бывает. Кстати, тут одного известного – правда, не поэта, а литературного критика, замели по восемьдесят восьмой статье. Так вот… ему его известность абсолютно не помогла. Даже, говорят, немного повредила.

– Кто такой? – заинтересованно пробубнил Егор Данилыч.

– Да Мишка Шумской! Вы его наверняка знаете.

– Мишка?! Да мы ж с ним на прошлой неделе здесь пили!

– И мы пили, а теперь Михаил Александрович Шумской вместо коньяка, скорее всего, пьет сортирную воду в лефортовском следственном изоляторе № 4 бывшего комитета государственной безопасности.

– Слушай, а как его жена? У него ж красавица-жена была? Ее еще звали… то ли Надя, то ли Люба? – спросил поэт.

– Маргарита Павловна, – уточнил Флюсов. – Не знаю, как по поводу красоты, но дура редкая. Сейчас одновременно прячет добро, рассовывая по знакомым, и симулирует наличие гипертонического криза.

– Она отдала Мише свои лучшие климаксоидные годы, – попытался пошутить Файбышенко.

– Ничего, при ее резвости и целеустремленности у них, если что и конфискуют – то немного.

– Пусть говорит, что это у нее хобби такое – собирать валюту. Я вот, например, коллекционирую свое творчество, а она – доллары.

– А что в Союзе писателей по этому поводу говорят?

– А чего тут много говорить? Все от Шумского разом отказались, как всегда.

– И правильно сделали. – Егор Данилыч наполнил рюмки.

– Давайте выпьем за Мишку, случайно парень влип, может, обойдется. – Чокнувшись, они размеренно выпили.

– Шумской всю жизнь внушал окружающим, что жизнь – это игра, причем не просто, а захватывающая игра по всем правилам, сам прекрасно понимая, что на самом деле она не игра, а борьба, и правила в ней напрочь отсутствуют. – Егор Данилыча потянуло на философию.

– Как хорошо вы сказали, – сразу оживился Сергей.

– Только сам до конца не понял, что сказал, – уточнил Евгений Александрович.

Поразительно, но Бесхребетный не обиделся на последнее замечание. Для начала поковырявшись в носу, а затем высморкавшись в несвежий платок синего цвета, он высказал явно чужую мысль:

– Гомеровские поэмы написал Гомер, а если не он, то кто-то другой, но с тем же именем.

– А причем тут Гомер? – запротестовал Файбышенко. – Серега, он нас с тобой за идиотов держит!

– Да ладно, чего уж там… – попытался успокоить поэта юморист. – Гомер – так Гомер, вам-то что?

– Как это – что? – не унимался Файбышенко. – Сегодня он просто так Гомера приплел, завтра на Индиру Ганди перекинется, потом где-нибудь недобрым словом помянет, к примеру, Фиделя Кастро.

– Почему «недобрым»? – искренне удивился Бесхребетный. – Я, наоборот, утверждал, что Гомер – парень не промах, между прочим, не чета твоему Фиделю.

– Ты, сука, Фиделя не трожь! Он мои стихи стоя слушал, а ты его своими грязными лапами измазать хочешь!

– Давай-давай, Женечка, проституируй дальше! Кастро задницу лизал, американцам лизал, Хрущева с Брежневым облизывал, с Мишкой горбатым и с Борькой-пьяницей якшался…

– Послушайте, друзья, замечательные мои старшие товарищи, ну нельзя же так, честное слово… – примирительно начал Сергей. – Ну это же смешно: начали с Гомера, а заканчиваете личными оскорблениями.

– Этому лизоблюду вообще пить нельзя ни грамма, от спиртного он дуреет! – почти закричал Егор Данилыч.

Силы Файбышенко были уже на исходе, он только махнул рукой на последнее замечание прозаика. Он хотел было просто встать и уйти, но в этот момент почти прямо перед собой увидел улыбающуюся физиономию Льва Юрьевича Новоженова.

– Я на минутку. – Он пожал руку Флюсову, уважительно кивнул остальным и присел к столу.

Сергей сразу же передал ему связку ключей от квартиры, и Лев Юрьевич с удовлетворением в глазах опустил ее в карман пиджака.

– Лева, хоть ты сегодня весел – один среди всех, а то день сегодня – кругом сплошные происшествия и скандалы. Грустно все это, – проронил Флюсов.

– А вот когда мне становится очень грустно, я еду на кладбище. На Новодевичье, а чаще всего на Ваганьковское – там зелень погуще… – Новоженов поправил очки и продолжил: – И такой покой на меня нисходит, такое умиротворение, что все неприятности забываются и опять хочется жить. Помню, однажды я поскандалил с начальником. Давление поднялось, сердце пошаливать стало. Вижу – без кладбища не обойтись. И поехал… Короче, гуляю, о вечности думаю, слушаю, как соловьи поют… Вдруг навстречу мой начальник по дорожке идет. Глаза опущены, весь в себя погружен. «Вот и у человека, – думаю, – может, умер кто, может, тетю любимую навестить пришел или друга». Хотел я было в сторону отойти, но заметил он меня. Скорбь такую на лице изобразил. Подходит и говорит: «Не думал, что встретиться нам придется сегодня. Примите мои искренние и глубочайшие…» – «За соболезнования спасибо, – перебил я его, – только у меня все, слава богу, живы-здоровы. А на кладбище я для исцеления ран души хожу». Ну, просветлело лицо начальника, улыбнулся он мне и так, знаете, тихо и проникновенно сказал: «И я здесь душой и сердцем отхожу от суеты житейской. Какие пустяки все наши раздоры перед лицом вечности. Вот у меня сын – мерзавец, жена не любит, камни в почках, а ведь, сущности, все это суета, тлен». – «Бедный ты бедный, – подумал я про своего начальника, – и тебе тоже порой несладко приходится». Я почему-то представил его себе в гробу, лицо спокойное, суровое, и так мне его жалко стало, что я сказал: «Не печальтесь, дорогой вы мой. Мы все вас очень ценим и любим. Я как председатель месткома буду для вас глазетовый гроб с кистями требовать, первый его понесу». – «Да, – сказал он, – не оценил я вас раньше. С виду вы такой тихий, застенчивый, а внутри – змея подколодная. Смерти моей желаете, – закричал, – так я вас еще сам переживу и похороню!» После таких слов я аж задохнулся от злости. «У меня дедушка, – кричу в ответ, – долгожитель, и я тоже долгожителем буду» – «Чихать я хотел на вашего дедушку, что вы ко мне с вашим дедушкой прицепились, не мешайте воздухом дышать!» Ну, это стерпеть было уже невозможно. «Это кто к кому цепляется?! – кричу. – На работе никому проходу не дает, и на кладбище от него житья нет».

– Ну, что потом? – спросил раздумавший уходить Файбышенко.

– Да ничего… Уволили меня, – спокойно объяснил Новоженов.

Он кликнул официантку и попросил принести бутылку водки и четыре «Столичных» салата, а затем достал из своего потрепанного дипломата бутылку виски «Джек Дэниелс».

Виски тебе – в качестве гонорара, а водка – скромное угощение по поводу предполагаемого мною получения сегодня денег за монолог от Фимы Шифрина, к которому я и отправлюсь прямо отсюда после распития водяры.

– Мне Фима всегда нравился как актер, – заметил Флюсов.

– Он еще и хороший друг, – поддакнул Лев Юрьевич. – В наше время дружба дороже всего. Крайне редки талантливые люди, с которыми можно дружить. Я очень люблю Фиму – он верный человек, у него нет чувства зависти. Когда я стою на сцене, а он – за кулисами, то я чувствую, что он переживает за меня.

Наконец-то подал голос, казалось, заснувший Егор Данилыч:

– А я вообще думал, что он будет приближаться к Райкину… Дело в том, что Ефим всегда узнаваем, его не спутаешь ни с каким другим исполнителем… А еще он умеет держать в руках большую аудиторию, а это на эстраде умеют делать единицы…

– Если бы не Рома Виктюк, не было бы и Фимы, вечно нуждающийся в любых конфликтах – основе драматургии. – Поэт Файбышенко почесал себе нос. – Я хорошо знаком с Роман Григорьевичем. Сегодня он не нуждается в представлении, а в середине семидесятых годов его знал лишь узкий круг профессионалов. Тогда он только что появился в Москве, проработав после ГИТИСа несколько лет в театрах Киева и Вильнюса. Я хорошо помню его первые работы в Москве: в театре имени Моссовета у Юрия Завацкого, его спектакль «Царская охота» по Леониду Зорину, несколько пьес в Студенческом театре МГУ, где он был главным режиссером…А уже потом он пришел преподавать в эстрадно-цирковое училище, где и заметил Шифрина.

– Лев Юрьевич, а ты же кроме Фимы еще, по-моему, и с Кларой сотрудничаешь.

– С Новиковой я общаюсь на протяжении пятнадцати лет… Кларина популярность одно время сменилась на страшное для нее забвение, ее долго не принимали. А потом… Получилось так, что она на время выпала из круга активно работающих людей. Тогда в жанре сатиры и юмора вообще была монополия. А Кларка… она из той породы женщин, с которыми не нужно долго устанавливать контакт, это такая мама-тетя-сестра.