Сергей Власов - Фестиваль

• Название: Фестиваль
• Автор: Сергей Власов
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-17-091952-9

Книга, которую вы держите в руках, заставит вас хохотать от души. Сатирический роман «Фестиваль» был написан номинантом премии «Золотой теленок», остроумным и наблюдательным журналистом и писателем Сергеем Власовым. С неподражаемой легкостью автор обличает все несовершенства своего творческого окружения, не церемонясь ни с собой, ни с именитыми звездами «шоубиза», ни с известными политическими деятелями. Открыв эту книгу, вы попадете за кулисы культовых телевизионных передач, где под гротескными образами прячется целая галерея «портретов» эстрады и телевидения.

---

Сергей Власов Фестиваль

© ООО «Издательство АСТ», 2015

© Власов С. С.

* * *

Светлой памяти моих замечательных родителей Людмилы Григорьевны и Сергея Алексеевича посвящается

«Гениев выдумали…

На самом деле нас нет…»

Кто-то неизвестный

Большинство основных персонажей романа мне пришлось «вооружить» собственными мыслями и идеями в силу одного-единственного обстоятельства, а именно – их реальные прототипы полностью лишены и того и другого…

Автор

Глава первая

Итак, позднее утро вперемежку с ранней осенью – это удивительно!

Внешний вид Сергея Сергеевича Флюсова выражал полное удовлетворение всем происходящим в мире, кроме, пожалуй, отсутствия в магазинах дешевого портвейна и плохой погоды на острове Мадагаскар.

Добродушие и юмор, неслабое телосложение и всепоглощающая лень выгодно отличали его от большинства коллег – писателей-сатириков.

Пройдясь по единственной в квартире комнате по диагонали – из угла в угол, он подошел к письменному столу и, внимательно его оглядев, обнаружил там одиноко стоящий граненый стакан с остатками какой-то желтоватой жидкости.

– «Пить или не пить – вот в чем вопрос!» – патетически продекламировал он известное изречение и твердо решил «не пить». – Мало ли кто мог туда насс… пописать, – в последний момент, смягчив предполагаемое действие со стороны незнакомых супостатов, сказал Сергей вслух.

Он, даже оставаясь наедине с самим собой, старался не употреблять неприличных слов и выражений. Природная вежливость и интеллигентность не позволяли ему смачно ругаться матом, посылать различного рода придурков туда, куда они этого заслуживали, или обсуждать с отмороженными депутатами результат последнего футбольного матча.

Звонящая телефонная трель вытащила нашего героя из ванной, с намыленным лицом он в три прыжка оказался у допотопного телефонного аппарата времен Великой Отечественной войны и коротко бросил в трубку:

– Яволь!

– Это я, дорогой, – Вахтанг!

– Какой Вахтанг?!

– Слушай, как «какой»? Я с кем говорю, а?

– Ты говоришь с великим русским писателем. А я… а вот я, по всей видимости, говорю не с тем, с кем хотелось бы поговорить… Короче, да-ра-гой, набирай правильно номер! Привет…

Трубка полетела на место, Сергей поспешил на кухню. Там уже несколько секунд сигнализировал свистом и паром синий в крупный белый горох чайник, важно кряхтя и подбрасывая над собой аккуратную никелированную крышечку с деревянной ручечкой.

Наполнив чашку ароматным индийским чаем, литератор подошел к окну. Низкие облака напомнили Сергею, что в квартире надо делать ремонт – они были такие же серые и неаккуратные, как и его пропахший известью потолок.

В такие хмурые дни совдеповские обыватели обычно делали только то, что с них требовали – ни капли больше, и только с появлением огромного синего неба и ярких лучей солнца они приходили в бешеный восторг и могли в состоянии эйфории и трудового героизма свернуть Алтайские, Кавказские или какие-нибудь другие значительные горы.

«Слишком эмоционален для труда наш российский человек…» – подумал Флюсов. Только что вставленные новые окна – непонятно почему-то закругленной формы и испачканные мелом – смотрели на хозяина тупо и уныло, как глаза попавшего в капкан для гиен верблюда.

Внезапно раздался звонок в дверь. На пороге стоял бывший чекист, а ныне бизнесмен – Дмитрий Григорьевич Савотин, совсем недавно то ли переведенный в народное хозяйство в связи с сокращением штатов, то ли уволенный со службы с формулировкой «по дискредитации высокого звания офицера спецслужб».

В своей былой деятельности Дмитрий Григорьевич всегда старался использовать исключительно творческие методы, работал артистично – на грани фола, за что часто получал от руководства как суровые выговоры, так и благодарности с почетными грамотами.

– Ехал мимо – решил зайти… Извини, что без звонка.

– Привет, как это – без звонка? Ты только что звонил мне в дверь…

– Да нет, я имел в виду… – Савотин сощурился. – А-а-а, это ты шутишь… Я и забыл, с кем имею дело.

Дмитрий Григорьевич строевым шагом прошел на кухню, по пути бросая подозрительные взгляды по сторонам, и, показав глазами на окно, соединяющее кухню с ванной, тихо спросил:

– Ты один?

– Вообще-то, как у всех гениальных шизофреников, у меня присутствует раздвоение личности, поэтому утверждать, что я – в «одинаре», было бы не совсем корректно, – сказал Сергей.

– А прошлый раз ты утверждал, что являешься исключительно параноиком. Когда же ты врал?

– Я был правдив и тогда, и сейчас. А почему – долго рассказывать… Давай-ка лучше излагай, что тебе нужно, – я же знаю, просто так ты никуда не заглядываешь.

– У меня к тебе небольшое дельце. – Савотин лукаво посмотрел на своего приятеля. – Я тут познакомился с одной девицей… Так вот, нельзя ли ей продемонстрировать наш бомон во всей своей красе, пригласить к кому-нибудь в гости из самых известных артистов или писателей?

– Подожди, как ты сказал – «бомонд»?

– «Бомон».

– На конце какая буква?

– «Нэ».

– Во-первых, на конце – буква «эн». Но это – у тебя. А должна быть «дэ» – как у всех. Потому что слова «бомон» нет, а есть слово «бомонд».

– Да?! А я и не знал. Ну и хрен с ним… Бомонд – так бомонд.

– А девица что – тоже из карательных органов?

– Нет, она парикмахерша. Работает в салоне на Неглинке.

– Димуля, – Флюсов начал раздражаться, – я тебя очень уважаю, и мне, разумеется, известны те оазисы передовой мысли, где собираются так называемые сливки общества, но если я рискну привести тебя туда с твоей новой пассией, могу биться об заклад с прикладом твоего личного оружия – именного автомата Калашникова или дать на отсечение интимное место одного начинающего поэта – он согласится, что вас выгонят оттуда сразу, а меня – чуть погодя, мотивируя свои действия наличием у меня сомнительных, порочащих связей…

Савотин насупился.

– Ну ладно, я подумаю… Если есть что еще – говори, а то мне пора собираться, у меня сегодня тяжелый день.

– Спасибо, дружище. – Дмитрий подошел поближе и, слегка смутившись, довольно искренне обнял своего старого «фрэндка». – Я знал… – Дмитрий посмотрел на часы. – Все. Убегаю. Твори, выдумывай, пробуй! – напоследок прокричал он и захлопнул за собой дверь.

Чаю больше не хотелось. Сергей решил: пора собираться и отправляться по многочисленным делам. В перечне присутственных мест, которые необходимо было посетить в течение светового дня, «Останкино» числилось под номером один.

Выходя из квартиры, писатель прихватил аккуратно перевязанные веревкой две огромные стопки книг, состоящие из томов собраний сочинений исключительно великих писателей столетия: Иосифа Виссарионовича Сталина, Льва Троцкого и Мао Цзэдуна.

«Зачем мне тащить их до помойки, – резонно подумал Флюсов, – и здесь удивительные мысли и идеи самых нестандартных людей эпохи, запечатленные на века на бумаге очень высокого качества, кто-нибудь подберет… Мало ли, может, соседи ремонт какой затеят…»

С легким сердцем он водрузил стопки на пыльный подоконник и, в последний раз бросив пытливый взгляд на кипу политической макулатуры, со спокойной душой, почувствовав огромное облегчение от окончательного разрыва с классиками революционного романтизма, помчался вниз.

Как только писатель вышел из подъезда, к подоконнику с книгами из квартиры на седьмом этаже скользнула чья-то загадочная тень…

Леонид Владимирович Третьяков всю жизнь преподавал научные дисциплины общественного характера в различных высших учебных заведениях. Больше ничего делать в жизни он не умел да и не хотел уметь, считая приоритетным вопросом абсолютно во всем вопрос идеологического воспитания.

Обнаружив на окне столь щедрый подарок, он долго не мог прийти в себя. Внимательно ощупав каждую книгу в отдельности, он прижался давно небритой щекой к верхнему тому Сталина и заговорщицки зашептал:

– Вот оно, свершилось! Сегодня самый лучший день в моей жизни. С этой минуты – я другой человек. С такой нравственной базой я переверну горы и поверну вспять реки! Я стану прокладкой между великими идеями и безыдейными массами! Потому что я – не кто-нибудь, а Третьяков. Да-да! Именно Третьяков! – Здесь он перешел на крик: – Тре-тья-ков! Ле-о-нид! Лен-чик! Ле-ня!

Добравшись в «Останкино» на такси менее чем за полчаса, Флюсов натренированным за долгие годы движением пнул ногой крутящуюся дверь телевизионного технического центра и оказался в святая святых российского телевидения.