Дэвид Гриффитс - Екатерина II и ее мир: Статьи разных лет

• Название: Екатерина II и ее мир: Статьи разных лет
• Автор: Дэвид Гриффитс
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: История
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4448-0047-8

В сборнике представлены переводы опубликованных ранее (в 1969 — 2008 гг.) и неопубликованных статей Дэвида М. Гриффитса — одного из лучших знатоков истории России XVIII века. Автор воссоздает круг идей эпохи Екатерины II, анализирует мировоззрение императрицы и изменение ее взглядов во времени. Благодаря этому Гриффитсу удается проникнуть в реформаторские замыслы Екатерины II, понять ее социальную политику и внешнеполитические проекты. Написанные ясно и увлекательно, статьи Гриффитса привлекут внимание не только специалистов, но и всех, кто интересуется историей XVIII века.

---

Невинная на вид статья под заглавием «Крепостное хозяйство и зарождение капиталистических отношений в XVIII в.», появившаяся в 1946 году в «Ученых записках» Московского университета, ознаменовала возобновление спора. Ее автор Николай Леонидович Рубинштейн, ученик Покровского, дискредитированную концепцию своего учителя о торговом капитализме как отдельной формации отбросил полностью в пользу уже ставшей стандартной схемы из пяти формаций, в которой феодализм неизбежно уступает капитализму. Российская экономика, как утверждал Рубинштейн, только в послепетровский период начала постепенно переходить от феодальной базы к капиталистической. До этого она имела по существу поместный характер и основывалась на рабском труде как в сельском хозяйстве, так и в промышленности. Даже мануфактуры, основанные при жизни Петра, отражают свое феодальное окружение: они нуждались лишь в минимальном вложении капитала, и их владельцами были либо эксплуатирующие крепостных своего поместья дворяне, либо купцы, которым государство пожаловало подневольных работников. Переход к более прогрессивной системе стал заметен только после смерти Петра, когда число мануфактур начало резко расти. Эти новые мануфактуры, согласно Рубинштейну, выросли не на купеческом, а на крестьянском ремесленном капитале и использовали вольнонаемный труд. Указ Петра III, запретивший недворянам покупать деревни с крепостными для использования их на заводе{510}, лишил их доступа к феодальной рабочей силе и тем самым вынудил всецело полагаться на наемный труд в форме отходничества — на крестьян, временно уходивших из деревни на несельскохозяйственные работы. Тем самым предприниматель из недворян волей-неволей был вынужден становиться промышленником нового, модерного образца. За исключением гигантских уральских железоделательных заводов вроде тех, какими владели Демидовы, где в одном месте работали тысячи рабочих, мануфактуры, которыми владели дворяне и купцы и где использовался подневольный труд, уступили свое первенствующее положение более производительным капиталистическим мануфактурам, которые реализовывали свою продукцию на внутреннем и внешнем рынках, а не поставляли ее государству. Как следствие, к середине века возникли ясно опознаваемые промышленные центры, что способствовало региональной специализации. В этот момент можно действительно говорить о переломе в российской истории, о начале эпохи капитализма{511}.

Рубинштейн в своей статье затронул ряд других важных тем, в частности предполагаемый подъем сельского хозяйства в XVIII столетии, состояние рынка и экономической мысли; но внимание исследователей России раннего Нового времени привлек его анализ российской мануфактуры и связанная с ним датировка этого перелома. Возражения встретило утверждение Рубинштейна о том, что первые российские мануфактуры явились результатом инициативы государства и что капиталистические мануфактуры возникли только в послепетровский период — всего на полвека раньше, чем утверждали Покровский и его последователи, но все-таки в других исторических рамках. Таким образом, разница между позицией Вяткина и Рубинштейна — это всего лишь разница в степени.

Анализ мануфактуры раннего Нового времени у Рубинштейна вполне мог показаться коллегам самым уязвимым местом очень уязвимого историка, ведь как раз в это время «Русская историография» (М., 1941) Рубинштейна подверглась яростной атаке из-за якобы преувеличенной в ней зависимости российских исторических работ от западных. Эта тенденция шла в русле борьбы с космополитизмом — преследования, которому подвергались евреи, каковым как раз был Рубинштейн. В ходе последовавшего обливания грязью его анализ мануфактурного производства подвергся яростной атаке.

Первой последовала реплика Елизаветы Ивановны Заозерской, которая в это время заканчивала монографию о петровской мануфактуре (опубликована как «Мануфактура при Петре I» [М., 1947]), в которой она утверждала, что многие мануфактуры раннего Нового времени были учреждены купцами и обслуживали внутренний рынок. В декабрьском выпуске «Вопросов истории» за 1947 год — ведущем советском историческом журнале — Заозерская ответила Рубинштейну статьей о развитии тяжелой промышленности в России в XVIII веке, в которой попыталась защитить свои мануфактуры, еще раз заявив, что они явились результатом купеческой деятельности. Как и Злотников, она утверждала, что большей частью мануфактуры первоначально использовали вольнонаемный труд, лишь после смерти Петра широко распространилось применение подневольного труда. Таким образом, Заозерская не видела тенденции к использованию наемного труда во второй четверти века. И, если на то пошло, не обнаруживала она никакого резкого увеличения числа мануфактур в послепетровский период{512}. Где же тогда, по ее мнению, находился тот водораздел, который Рубинштейн поместил в 40-е и 50-е годы XVIII столетия? Этот вопрос Заозерская оставила без ответа, но, поскольку она утверждала, что не видит разрыва между царствованиями Петра и Екатерины II, большинство читателей решили, что это означает, что перелом произошел с самим Петром. Другие читатели заключили, явно ошибочно, что ее тезис предполагает наступление перелома только в конце века{513}. Как бы то ни было, редакторы «Вопросов истории» предпослали ее статье замечание, что публикуется она в ответ на статью Рубинштейна, и предложили включиться в дискуссию другим историкам и экономистам.

Удивительно, но Рубинштейн не замедлил выступить в свою защиту. (Удивительно, потому как, несмотря на обилие сыпавшихся на него оскорблений, ему, по всей видимости, все же не запретили излагать свои взгляды в печати.) В статье о мануфактурном периоде и формировании капиталистического уклада в России нераскаявшийся историк повторил свою первоначальную точку зрения. Рынок XVII века, утверждал он, основывался на торговле, а не на производстве (это утверждение — тень учения Покровского). И все наблюдавшиеся в то время ростки промышленного капитализма были по характеру спорадическими и, следовательно, не могут считаться частью тех капиталистических отношений, которые начали возникать только после петровских преобразований{514}. Заозерская обвинялась косвенно в том, что смешивала ростки и уклад; это обвинение будет всплывать снова и снова в споре об истоках капитализма в России.

Настал следующий этап спора о российской мануфактуре, который продлился весь 1948 год. Представитель крайней позиции историк-экономист Константин Алексеевич Пажитнов изучил природу рабочей силы и обнаружил, что в течение всего XVIII столетия ее составляли крепостные работники, и для текстильной промышленности это было так же истинно, как и для металлургической. Только в XIX веке, утверждал Пажитнов, мануфактура, основанная на вольнонаемном труде, стала преобладать в социально-экономических отношениях России и, таким образом, преобразила их структурно. Он осторожно заметил, что любая мануфактура, будь она феодальная или капиталистическая, содержит элементы капиталистического развития{515}. Но переход к капитализму нельзя отнести ранее, чем к XIX веку, к дате, названной Покровским.

Историк-экономист Исай Соломонович Бак остался при своем мнении и ответил коллеге Пажитнову статьей о возникновении капитализма в России{516}. В ней он указал на изменения, которые, как он объявил, обнаружил в экономике сельского хозяйства России раннего Нового времени. Он, в частности, отметил социальную стратификацию крестьян деревни, в первую очередь в центральном промышленном регионе: некоторые крестьяне стали заниматься промышленной деятельностью, в то время как другие увеличили свои земельные участки за счет менее удачливых собратьев, которые в конце концов оказались вынуждены на них работать. Купцы тоже все больше занимались промышленностью и к середине XVIII столетия владели большей частью мануфактур. Государственная политика, переориентированная в сторону либерализма, отражала этот сдвиг в экономическом базисе. Таким образом, в середине века сформировался капиталистический уклад, приведший к разложению капитализма. В сущности, Бак поддержал Рубинштейна.

Самую крайнюю позицию в споре, как и следовало ожидать, занял Струмилин, который был еще жив и, по его словам, обеспокоен сходством точки зрения Рубинштейна с точкой зрения Покровского и даже Туган-Барановского. Повторив тезис, разрабатывавшийся им двумя десятилетиями ранее, он стал утверждать, что крепостная, даже феодальная мануфактура содержит противоречие в терминах. По самой своей природе мануфактура антагонистична феодализму, так как требует вложения капитала и производит прибавочную стоимость{517}. Позднее Струмилин добавит, что ее связи с рынком также ясно определяют российскую мануфактуру как капиталистическую. Проблему рабочей силы Струмилин разрешил, заявив, что рабочие мануфактур, будь они вольнонаемными работниками, посессионными или приписными крестьянами, трудились за плату в той или иной форме и, следовательно, продавали свою рабочую силу, а это — один из признаков капитализма. Действительно феодальными он был готов признать только те мануфактуры, которыми владели помещики и на которых они заставляли своих крепостных отрабатывать барщину. Поскольку есть данные о том, что мануфактуры действовали уже в XVI веке, то в том веке и надо искать истоки капитализма.