Владимир Рынкевич - Мираж

• Название: Мираж
• Автор: Владимир Рынкевич
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-17-022208-4, 5-271-08105-2

Новый роман современного писателя-историка Владимира Рынкевича посвящён жизни и деятельности одного из лидеров Белого Движения, генерала от инфантерии А.П. Кутепова (1882-1930).

---

   — Ты знаешь, должен признаться: надеюсь скоро стать отцом.

Мария неудержимо захохотала.

   — Что ты смеёшься? Разве это смешно, когда рождаются дети?

   — Смешно другое. Все мужья ходят к любовницам, когда жёны беременны. Значит, ты тоже обыкновенный мужчина.

— Иногда так хорошо быть обыкновенным мужчиной. Например, сейчас...

4

Якушеву, действительно, пришлось бы ждать до утра, но, просидев за газетами часов до двух, он лёг спать. Мария позвонила утром в десятом часу и сказала, что придёт не одна. Он понял, с кем, и, несмотря на радостные интонации, встревожился — может быть, она радуется тому, что, наконец, разоблачила «Трест», и сейчас придут чинить расправу. Сняв предохранитель браунинга, он положил оружие в карман пиджака, решил, что следует застрелить обоих и бежать в посольство.

Пришли оба улыбающиеся, доброжелательные, но Якушев не мог сразу успокоиться и вглядывался в лица, ища следы замаскированной ненависти. Мария была весела до невменяемости. Пыталась что-то рассказать смешное о том, как искала Кутепова, но, так ничего и не сообщив, начинала хохотать. Кутепов, почувствовав что-то в настроении Якушева, сказал мягко:

   — Простите меня, что не смог встретиться с вами вчера — были поручения РОВСа. Поверьте: для меня высокая честь быть представителем «Треста» в Париже. По-видимому, я очень мало вам помогаю, но поверьте: начнётся живая деятельность, и все наши силы и средства будут вашими.

   — Паша деятельность очень живая, Александр Павлович. Это подтвердит и Мария Владиславовна.

   — Подтверждаю, Александр Павлович, — «Трест» работает. Вы думаете, разногласия в большевистском правительстве возникли сами собой на ихней конференции?

   — Да, да! — подхватил Якушев. — Там работают наши люди. В конце года состоится XIV партийный съезд, и там вообще произойдёт раскол. Паши трестовцы намерение? поддерживают Троцкого, чтобы увеличить силы оппозиции. Было бы очень хорошо, если бы вы приехали к нам и сами убедились, насколько эффективна наша работа. Приезжайте.

   — Чтобы меня, как Савинкова, сцапали, заставили раскаяться, а потом выбросили бы в окно?

   — Александр Павлович, зачем вы так? — упрекнула Мария. — Если бы Савинков имел дело с нами, с ним ничего бы не случилось.

   — Только мы бы его не взяли, — сказал Кутепов. — Очень слабый политик и не имел поддержки в России. Мечтал стать русским Муссолини.

   — Мы работаем, Александр Павлович, но для ускорения переворота нам не хватает средств. В прошлый приезд, когда не удалось встретиться с вами, я говорил об этом с Великим князем. Увы. Нам не помогли. Давайте с вами вместе нажмём на Николая Николаевича.

   — О какой сумме будем говорить?

   — В долларах — 50 миллионов.

   — О-о, — разочарованно протянул Кутепов, — прошлый раз вы просили меньше.

   — За это время «Трест» расширился. Вовлекли Сибирь, Дальний Восток.

   — Я вас поддержу у Великого князя, но надежды мало. Надо работать с американцами. Мы им концессии — они нам деньги. Какие ещё вопросы?

   — Главный вопрос — деньги.

   — А у меня есть ещё вопрос о евразийцах, — сказал Кутепов. — Они резко против меня, потому что я их идеи совершенно не приемлю, а в «Тресте» они друзья и союзники. Даже как будто в их организации есть ваш-представитель.

   — Да. Ланговой.

   — Я не могу с ними сотрудничать, потому что они фактически примиряются с большевиками. Считают, что в прошлом величайшим благом для России было нашествие татар, а сейчас — ленинская революция. Ленин для них — новый Чингисхан. Считают, что русская кровь отравлена Западом.

   — У них там два направления, — разъяснил Якушев, — одно — монархическое, другое — действительно, близко к большевикам: Советы, плановое хозяйство. Мы поддерживаем монархическое.

   — Даже я в последнее время вынужден умалчивать, что стою за монархию. И вам советую: если пойдёте за деньгами к промышленникам-капиталистам в Торгпром, то не нажимайте на монархию. Они считают, что власть должна принадлежать им. Я свою позицию о будущей власти в России высказал ещё в Галлиполи: армия должна освободить Россию, а потом взять под козырёк.

Итог политической части беседы подвела Мария Владиславовна:

   — Я ни черта не понимаю в политике и в партиях, но знаю, что главное в политике — это законный государь в Кремле и парад на Красной площади во главе с Александром Павловичем. По-моему, это самая правильная политика.

5

Они шли по улицам Парижа. Впервые увидела эту всемирную столицу Мария, видевшая ранее лишь Смольный институт, небогатое отцовское поместье с любимыми лошадьми и войну. Любовь к лошадям перешла в жестокое умение рубить клинком людей в конной атаке. Наверное, для того Бог и взял у неё ребёнка, чтобы она стала женщиной-воином. Первый муж погиб на германской, второй — на гражданской, третий сидит в подполье в России. А она чувствует, что и ему и ей недолго жить осталось. «Трест» как-то поддерживает её жизнь. Даже споры с Якушевым помогают держаться, а впереди ещё ждут настоящая борьба и победа. Если же всё это провалится, то у неё больше не останется сил для жизни.

В конце сказочного июльского дня они шли с Кутеповым по Елисейским Полям, потоки машин вовлекали душу в быстрое, но успокаивающе плавное движение. Закатное солнце бросало оранжевые блики на Триумфальную арку, слева висели в небе изогнутые сети Эйфелевой башни, вокруг празднично шумливые толпы, речь на разных языках. Мария разбирала два языка: иностранный и русский.

   — Много русских, — сказала она.

   — Здесь не много — вот повезу вас на Пигаль.

Шофёр такси вежливо приветствовал:

   — Здравия желаю, господин генерал.

   — Здравствуйте, штабс-капитан.

   — Последнее время неприятно стало ездить — того и гляди придётся мимо советского посольства. Не могу смотреть на ихний флаг. Сколько мы таких флагов растрепали. Сейчас бы им что-нибудь устроить. И послу ихнему.

   — Нам не надо мимо посольства. Везите прусский Париж — на Пигаль.

Как обычно, здесь нескончаемый русский праздник: русская речь, русская брань, русские вывески и афиши: «Кавказский погребок», «Яр», «Киностудия «Альбатрос», «Иван Мозжухин», «Чай Кузьмичев с сыновьями», «Каспийская икра оптом и в розницу»...

Мария остановилась у афиши, в центре которой фото четверых мужчин в русских национальных одеждах: косоворотки, кафтаны, сапоги гармошкой. На афише: «Александр Вертинский, Ница Кодолбан».

   — О Вертинском слышала хорошее, а кто такой Кодолбан?

   — Цымбалист. Можно сказать — гусляр. Только гусли маленькие. Играл для императрицы.

К удивлению Марии, она оказалась не в театре, не в концертном зале, а в ресторане «Большой Московский Эрмитаж». Меню такое русское, что и в России после революции не найдёшь: блины с икрой, расстегаи, гурьевская каша, солянка рыбная... В центре зала — большая эстрада. Вышли двое. Певец в смокинге и в длинных сверкающих штиблетах, вызывающих вопрос о размере, цимбалист — в русском костюме. Ударили струны, певец запел. Это была не песня, а заклятье. Зал затих, и в неожиданной мёртвой тишине слышались всхлипывания и рыдания, они были частью музыки.

Молись, кунак, в стране чужой,
Молись, кунак, за край родной,
Молись за тех, кто сердцу мил,
Чтобы Господь их охранил.

Пускай теперь мы лишены
Родной семьи, родной страны,
Но верю я: настанет час,
И солнца луч блеснёт для нас.

Молись, кунак, чтобы Господь
Придал нам сил всё побороть,
Чтобы могли мы встретить вновь
В родной стране мир и любовь!

   — Пойдёмте отсюда, Александр Павлович, — сказала Мария, утирая слёзы. — Больше ничего не надо. Пойдёмте.

Они вновь шли сквозь праздничную русско-парижскую толпу, но не замечали её.

   — Я хочу организовать убийство Красина, — сказал Кутепов. — Если советоваться с Якушевым, то, разумеется, он будет против и операция сорвётся.

   — Не советуйтесь с ним. Убейте Красина.

6

   — Не настанет час, — сказал Дымников, когда затихла буря оваций и рыданий, вызванных романсом Вертинского. — Там уже другая страна. А это всё иллюзия. Теперь набрали силу: «достигли силы», как написал поэт Есенин. А Вертинский поёт хорошо, но сам со своим грассированием и длинным носом похож на карикатуру старой России.

Сидели в «Большом Московском Эрмитаже» втроём: он, Мохов и Воронцов. Пили «Смирновскую», закусывали селёдкой и окрошкой, обсуждали будущее агентства в связи с намерением Леонтия куда-то уехать. Увидели Кутепова и Марию, поднявшихся из-за стола и направившихся к выходу.