Виссарион Саянов - Стихотворения и поэмы

• Название: Стихотворения и поэмы
• Автор: Виссарион Саянов
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Поэзия
• Год: 1966

Виссарион Михайлович Саянов (1903–1958) принадлежит к поколению советских поэтов, которые вошли в литературу в начале двадцатых годов. В настоящее издание включены его избранные стихотворения и поэмы. В книге более полно, чем в других изданиях, представлено поэтическое творчество Саянова двадцатых — начала тридцатых годов. Лучшие его произведения той поры пользовались широкой популярностью. В дальнейшем Саянов стал известен как прозаик, но работу над стихами он не прекращал до конца своей жизни. Созданные им в годы творческой зрелости стихотворения и поэмы оставили заметный след в истории советской поэзии.

---

55. «Так тихомолком, ни шатко ни валко…»

Так тихомолком, ни шатко ни валко,
Сонные сумерки встретили нас.
Тихо летит осторожная галка
В этот сквозной завороженный час.

Старого друга седеющий волос.
В темных лесах притаился посад.
Ветер — и с петель срывается волость,
Сумрак — и жалобно шурхает сад.

В севернорусском дорожном просторе
Тихая есть пред рассветом пора:
Что б ни томило — разлука иль горе, —
Всё позабудешь при свете костра.

1930, 1937

56. «Только с севера коршун сердитый…»

Только с севера коршун сердитый
Пролетит, нестерпимо дыша,
Снова в дом на реке позабытой
За тобой улетает душа.

Там раскольничьи бороды вьются,
Там нехоженых троп колея,
Расписного заморского блюдца
В пятерне остывают края.

По морям отходили поморы,
Отшумела по сходням вода,
Ты вела через степи и горы
Все мои молодые года.

Ночь пройдет, шелестя переправами,
Задыхаясь над каждым ручьем
От любовной немыслимой зауми,
Тихо дрогнувшей в горле моем.

Вот борта на высоком причале,
Мимолетный твой взгляд на мосту…
Ведь вчера еще чайки кричали,
Меркли скаты в далеком скиту, —

Но шумит золотая прохлада,
И вдали, за речной синевой,
Там, где стынет ночная громада,
Снова голос мне слышится твой.

1930, 1937

57. «На юге, среди гор, я заприметил вдруг…»

На юге, среди гор, я заприметил вдруг
Дрёму — кукушкин цвет. И сразу вспомнил луг

На севере, убогий хвойный лес,
Негромкий ручеек, рощицы навес,

Березку белую, в зазубринах полос,
Плетень убогий, тихий-тихий плес,

Сад белой ночи с призрачной луной, —
И милое лицо мелькнуло предо мной.

Так шел я по горам, а мне навстречу брел
По срезанной тропе медлительный орел.

Мы молча разошлись, и взгляд его упорный
Скользил, неумолим, над светлой кручей горной.

Он крикнул, полетел, и света полоса,
Немея, обожгла беззвучные леса.

Орлиный темный горб тонул в дыму заката…
Не так ли я опять ищу к тебе возврата?

1930

58. «Старый сон мою пытает душу…»

Старый сон мою пытает душу,
Ночь в саду сырою вешкой бьет, —
Спят просторы ста морей, и суша,
И тяжелый стан озерных вод.

Жизнь идет — и всё уносят годы,
Тяготят и тихо старят сны.
Полые, взметнувшиеся воды,
Дни моей неведомой весны.

Только разве памяти не стало
Помянуть минувшее добром?
Молния мне сердце рассекала,
И катил ко мне лафеты гром.

На полянах поднимались травы,
Судорогой сердце мне свело.
По степям форштадты и заставы
Небывалым снегом замело.

А от снега волосы седеют,
Редечка-ломтиха не горька,
Облака пролетные желтеют,
Как разводы твоего платка.

1931

59. «Искатели таинственных цветов…»

Искатели таинственных цветов,
Не вписанных в тома энциклопедий,
Во снах мы видим чашечки из меди,
Тычинки из литого серебра,
Ночных цветов зазубренные тени.
Мы видим сны, и сотни поездов,
Товаро-пассажирских и почтовых,
Всегда служить ботанике готовых,
Спешат к лесам, где бурые медведи,
К озерам, где разрезана жара
Грудными плавниками осетра,
Где волны моют белые ступени.
А жизнь пройдет по сотням переправ,
По мхам болот и по распутьям сопок,
Чтоб из безвестных человеку трав
Могли родиться каучук и хлопок.

1931

60. «Ты в светлые воды в то утро смотрелась…»

Ты в светлые воды в то утро смотрелась,
Сквозным отражением плыли леса,
И пламенем черным заря разгорелась,
И горькая сразу легла полоса.
Пусть годы проходят, — спокойная зрелость
Уже заглянула, туманясь, в глаза.

Пора расставанья — в холодной невзгоде,
В минуту последнюю только взглянуть
На лодку, что пляшет в родном ледоходе,
На пламя костра и на брошенный путь, —
Как лебедь на взлете, шумит половодье,
И тлеет в разводьях зеленая муть.

Услышать твой голос — на брошенных пожнях,
На злом ледоплаве, в разливе зари,—
Предвестьем разлуки и странствий тревожных
Недаром казалось мне время любви.
Неужто в горах, на распутьях дорожных
Померкнут печальные звезды твои?

Сады расцветут, — от трезвона черемух
Проснется до света твоя сторона,
Но встретит меня дымных гор окоёмок, —
И там в половодье шумит тишина,
И там, по названьям цветов незнакомых,
Узна́ю безвестных друзей имена.

Так! Быть однолюбом, не помнить невзгоды,
В заветную пору, в медвяных краях
Увидеть высот заповедные своды,
Окликнуть тебя — и услышать в горах,
Как ты отзовешься сквозь версты и годы —
Любовь, победившая горе и страх!

1932

61. «В цветах запоздалых нескошенный луг…»

В цветах запоздалых нескошенный луг,
Снопы выгорают на ниве,
Ты песню печальную вспомнила вдруг,
Предсмертную песню об иве.

Загадочна песня и странно-дика,
Бегут по раздолью обрывы,
Крылом лебединым мелькнула рука
Над веткой загубленной ивы.

Ты хочешь понять ее, смысл ее,
И муки ее, и надрывы,
О, как отразилось навек бытие
В значеньи Шекспировой ивы!

Ведь ветка прообразом жизни была
В ее нескончаемой силе,
И вот почему так печально-светла
Прощальная песня об иве.

Ведь ива от веку считалась людьми
Живучей, упорной, счастливой, —
И вот почему так рыдала, пойми:
Ведь с жизнью прощалась, не с ивой…

1932

62. «Как ты в жизнь входила?..»

Как ты в жизнь входила?
Весело? Легко?
Иль тоска бродила
Где-то глубоко?

Или просто — в светлом
Платьице своем
Шла ты вместе с ветром,
С песней о родном,

С зорькой золотою
На большой реке,
С ивовой простою
Веткою в руке?

1932

63. «Мы в зеркало ручья глядимся…»

Мы в зеркало ручья глядимся.
Вдали зарницы на лугу.
Лишь в целостном его единстве
Я облик полдня сберегу.

Он здесь во всем — в очарованье
Лесов и скошенных полей,
И в чистом, медленном дыханье
Суровой спутницы моей,

И в том стихе, что будет сложен, —
И он в единстве том живет —
Как это зарево тревожен
И светел светом этих вод.

1932

64. «Я жалобу всегда скрывал…»

Я жалобу всегда скрывал —
Мужское, властное начало
Мне вслух грустить не позволяло,
И, стиснув зубы, я страдал.

Так почему ж сейчас слеза
Какой-то странною напастью
От полноты земного счастья
Туманит медленно глаза?

1932

65. «Ты светла, словно солнцем ты вымылась…»

Ты светла, словно солнцем ты вымылась,
Где пройдешь — словно теплится свет.
Тонкой веткой дорожная жимолость
На заре тебе машет вослед.

1932

66. «Ты спросила меня, как зовется…»

Ты спросила меня, как зовется
Та звезда, — я не помнил, не знал,
Я в наплыве небесного воска
Глубь зрачков твоих ясных искал.

Знаю, там, в высоте, за оленем
Проскакал беспощадный стрелок.
Если б я неизбежным веленьем
В высоту сразу ринуться б смог,

Ты звезде мое имя дала бы,
До утра выходила смотреть
Над обрывом, где финские лайбы
Тянут к берегу редкую сеть.

И тогда не страшила б разлука,
Не томил наступающий день, —
Может, всё мое счастье, вся мука —
Этот скачущий звездный олень.

1932

67. ДУБ