Константин Лагунов - Так было

• Название: Так было
• Автор: Константин Лагунов
• Издательство: Средне-Уральское книжное издательство
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1974

В годы войны К. Лагунов был секретарем райкома комсомола на Тюменщине. Воспоминания о суровой военной поре легли в основу романа «Так было», в котором писатель сумел правдиво показать жизнь зауральской деревни тех лет, героическую, полную самопожертвования борьбу людей тыла за хлеб.

---

Наутро от колхозной конторы отъехали легкие санки. В оглоблях — единственный в колхозе выездной конь. Зажав между коленями пухлый портфель, сидел в санках Плесовских. Намотав вожжи на руку, он гикнул и помчался, повез деньги, собранные в фонд обороны…

5.

В кабинете Рыбакова вокруг стола с наушниками в руках тесно расселись все руководящие районные работники.

Второй час идет областная телефонная перекличка. В ней участвуют руководители области. Разговор ведется на предельном накале. И все вокруг двух вопросов — подготовка к весне и зимовка скота.

Пока пробирали других, собравшиеся в кабинете перекидывались словечками, покуривали, пошучивали. Но вот в наушниках прозвенело.

— Вызываю Малышенку. Малышенка!

— Малышенка на проводе, — отчеканил Рыбаков.

— Здравствуйте, товарищ Рыбаков, — послышался голос первого секретаря обкома партии. — Кто с вами?

Василий Иванович перечислил всех присутствующих.

— Очень хорошо, — включился в разговор председатель облисполкома. — Доложите о состоянии животноводства.

Но не успел Рыбаков произнести и нескольких слов, как его перебили:

— Чем объяснить, что у вас только в январе пало почти полтысячи овец? — спросил секретарь обкома.

— Не в январе, а за всю зиму, — поправил Рыбаков.

— Значит, эта цифра вас не смущает? Мала? — в голосе секретаря недобрая ирония.

— Их ничто не смущает, — подлил масла в огонь председатель облисполкома. — Они сами с усами. Посмотрите надой за январь. В среднем на корову по литру не получается.

И посыпались вопросы один другого злее.

Рыбаков вначале отвечал на них, парировал удары. Но его скоро «загнали в тупик». На выпуклом смуглом лбу Рыбакова заблестела испарина. На скулах заиграли тугие желваки. Он с усилием выговаривал короткие фразы. Ничего не поделаешь. Факты были против него. В колхозах не хватало кормов. Скот падал от болезней и недоедания. Семян — только на две трети посевных площадей, тракторный парк к севу не готов. И за все это первым в ответе был он.

Василий Иванович свернул огромную самокрутку, сунул ее в зубы да так и не прикурил до конца переклички.

Она завершилась короткой речью секретаря обкома.

Степан Синельников крепко прижимал к уху эбонитовый кругляшок, боясь пропустить хотя бы одно слово. Вдруг совсем рядом он услышал тихое сладкое посапывание и даже свист. Скосив глаза, увидел круглую физиономию заведующего райторготделом Федулина. Подперев голову ладонью, он безмятежно спал. Синельников неприязненно поморщился и кулаком слегка ткнул Федулина в бок. Тот вздрогнул, поднял голову, виновато огляделся по сторонам и принял сосредоточенно-строгий вид. Но через несколько минут его голова снова бессильно поникла, и Степан опять услышал легкое посапывание. Разозлившись, он с такой силой ткнул соседу пальцем меж ребер, что Федулин подпрыгнул на месте. А пять минут спустя его снова сморил сон. Не в силах бороться с ним, Федулин решил закурить. Вынул из кармана новенький расшитый шелком кисет, свернул папиросу. Увидав протянутую руку Синельникова, подал ему кисет.

Степан повертел его в руках, внимательно оглядел со всех сторон. Никаких сомнений, он не ошибся. Тогда Синельников нарочито медленно стал свертывать папиросу.

Перекличка кончилась. Все зашевелились, задымили папиросами. Рыбаков пристукнул карандашом по столу, и сразу стало тихо, люди ждали его слов. И тут совсем некстати послышался тугой, напряженный голос Степана:

— Откуда это у тебя?

— От верблюда, — огрызнулся Федулин и потянулся за кисетом.

Степан отвел протянутую руку и спросил еще громче:

— Откуда у тебя этот кисет?

— Невеста подарила.

— Я с тобой не шучу.

— А мне и не нужны твои шутки.

— В чем дело? — сердитый взгляд Рыбакова остановился на лице Степана.

Тот моментально вскочил. Протягивая кисет Рыбакову, заговорил дрожащим голосом:

— Извините, Василий Иванович, но этот кисет… этот кисет был в подарках, посланных на фронт. Его вышила крутихинская комсомолка Тая Ланкина. Мы объявили конкурс. Было двести кисетов. Этот признали лучшим и решили послать Герою Советского Союза Тоболякову. Вложили Таино письмо, а он… украл!

— Это правда? — спросил Рыбаков, вставая.

Круглое одутловатое лицо Федулина стало белым и влажным.

— Это правда? — повторил Василий Иванович.

— А… да… я… случайно. Хотел товарищам показать. Это же такая пустяковина. Виноват, — забормотал Федулин.

— Так!..

Наутро комиссия райкома партии — Федотова, Синельников и Коненко — начали проверку работы райторга. Федулин оказался вором. Его исключили из партии и судили.

— Стыдно мне за себя и за вас, — говорил Рыбаков на бюро, когда обсуждались итоги проверки райторга. — Давно ведь могли увидеть — не по карману живет Федулин. Зачерствел к людям. Зажрался. А мы шоры на глаза надели: «Бывший фронтовик, гвардии капитан, коммунист». А разве он коммунист? Партийный билет — не аттестат зрелости коммуниста. Партбилет — это публичное обязательство человека перед партией и народом. Обязательство быть коммунистом. По духу, по делам, по жизни. А ведь судят-то о человеке не по обязательству. У нас немало краснобаев. Они, что хочешь, наобещают, только допусти их к теплому местечку. Другой все заповеди коммунизма назубок знает. Как стих. И твердит, твердит о них, что твой попугай. Да еще с других требует выполнения этих заповедей. А сам живет, как червь навозный. Чем толще слой назьма — тем ему вольготнее…

Трудно заглянуть в чужую душу. Трудно. Да и недосуг вроде: по горло в работе день и ночь. А надо! Мы, партия, только мы за каждую человеческую душу в ответе перед будущим. А будущее это видится мне очень сложным и трудным. С победой к нам не придут тишина и благоденствие. Издерганные войной люди потянутся к спокойной и сытой жизни. Это естественно. Важно, чтобы не каждый сам по себе и любыми путями улаживал, утеплял и украшал свою жизнь. Надо, чтобы он понимал: чем лучше живут все — тем лучше живу я…

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

1.

Полина Михайловна что есть мочи кричала в телефонную трубку:

— Никто вам не позволит сокращать посевные площади. Надо найти выход. Нет, нет. Не кивайте на район. Вы руководитель, вот и думайте. Хорошо. Приезжайте. Ладно. Пока.

Федотова сердито кинула трубку на вилку аппарата, стерла пот с раскрасневшегося лица.

Дверь распахнулась. На пороге показалась шатающаяся от усталости старая женщина. Она тяжело дышала. Пальцы правой руки царапали пальто на груди.

Полина Михайловна кинулась к ней.

— Мамочка! — подбежала, притянула к себе. — Мама, что случилось?

— Андрей… приехал, — в два приема с трудом выговорила мать.

— Что?

— Дома он. Целый. — И бессильно опустилась на стул.

Федотова рванула с гвоздя полушубок и выбежала из кабинета.

— Поленька! — вскрикнула мать. — Платок. Повяжи платок!

Схватила со спинки дивана полушалок и засеменила вслед за дочерью. Выйдя на улицу, далеко впереди увидела стремительно удаляющуюся фигуру. Ветер рвал полы распахнутого полушубка, трепал коротко остриженные волосы. Мать безнадежно махнула рукой и медленно побрела, прижав скомканный полушалок к груди.

Пока старая женщина добиралась до первого перекрестка, дочь уже добежала до своего дома. Ударом ноги распахнула калитку. Перемахнув через две ступеньки, толкнула ведущую в сени дверь. Жалобно пискнули под ногами щелястые промерзшие половицы, взвизгнули ржавые петли, и она увидела мужа.

Он стоял лицом к порогу, с дымящейся папиросой в руке. Швырнул на пол папиросу, широко раскинул руки в стороны.

— Поленька!

Она с разбегу прижалась лицом к нему, обхватила руками шею и расплакалась.

— Полюшка, — бормотал он. — Полинушка. Долгожданная.

— Андрюша… Андрейка… Милый… Милый, — шептала она. — Вернулся… Вернулся… Вернулся…

…Вот, Андрей Федотов, вернулся ты с войны домой. Еще и сам не веришь случившемуся. Да и легко ли поверить в это после всего пережитого? Чего только не повидал ты, чего не пережил за два с половиной года войны. Бывали минуты, когда казалось, что сердце и нервы больше не выдержат…

Раны и контузии. Слезы и боль. Все было. И все в прошлом. Теперь до войны тысячи верст.

Что же тревожит и гнетет тебя?

Разве можно хмуриться, когда тебя ласкают руки жены, руки единственной женщины, которую ты любил и желал больше всего на свете? Вот она ласково перебирает твои волосы и шепчет:

— Поседел… Ты уже поседел, Андрюшка. Подумать только.

Почему тебе хочется высвободиться из теплых объятий, уйти от ласковых рук, не слышать нежного шепота? Почему?

…Вдруг Андрей ощутил запах горелого. Насторожился. Шумно потянул воздух носом.