Альфредо Конде - Синий кобальт: Возможная история жизни маркиза Саргаделоса

• Название: Синий кобальт: Возможная история жизни маркиза Саргаделоса
• Автор: Альфредо Конде
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-352-00452

Новый роман одного из ведущих представителей современной галисийской литературы Альфредо Конде, автора знаменитого «Грифона», номинировавшегося на Нобелевскую премию. «Синий кобальт» — это удивительно яркое повествование о жизни и смерти реального человека — маркиза Саргаделоса, чей портрет писал великий Гойя, человек, который, подобно античному царю Мидасу, все, к чему бы ни прикоснулся, превращал в золото. Действие романа дано на фоне исторически достоверной панорамы далекой испанской окраины — Галисии — во второй половине XVIII века.

---

— Кажется, ты не хочешь видеть меня рядом с собой? — упрекнул он Антонио.

— Нет, хочу. Как это я могу не хотеть? Но кто-то еще, кроме Пако, должен заняться подсчетом убытков, руководить восстановительными работами, составлять бумаги, пока я объезжаю дома в Рибадео и на побережье, собирая сведения, оценивая настоящее положение, составляя план действий на будущее, о прошлом мы говорить не будем.

Венансио кивнул и замолчал. В глубине души он уже задал себе вопрос, который следовало оставить без ответа и никогда больше не задавать. Был ли Антонио Ибаньес его творением, или же сам он, Венансио, был создан разумом хозяина Саргаделоса?

Зло — это всегда другие, а наш мир мы создаем сами, день за днем протягивая руку к тому, что нас окружает, и вселяя в него жизнь. Чья же рука длиннее, чем рука керамиста? Мир — это то, что мы можем охватить взглядом, и ничто не существует за его пределами. Разве что разум, этот наш внутренний взор, поможет нам решить, холодно преодолев расстояние, необходимое трезвому уму, чтобы судить дела человеческие, какую роль следует отвести в нашей деятельности самым близких нам людям.

Вероятно, именно поэтому всегда существовали идеи, сохранившиеся на века, и те, что время тут же рассеивало, стоило только их носителям уйти в мир иной. Саргаделос возродится после бедствия, ибо его демиург жив, но что будет потом? Впервые Венансио испытал сомнения, оставаться ли ему в заточении в монастыре Вилановы, ибо пребывание в монастыре диктовалось непреходящей идеей, той самой, на которой зиждется стремление к неизменности бытия, страстное желание выжить, коим человеческое существо наделено с рождения; но что-то вновь призывало его выйти за пределы монастырских стен. Если существует чудотворец, отвечающий за образ мыслей Ибаньеса, то это должен быть он, Венансио; чудо произошло благодаря ему. Он не догадывался, что человеку свойственно узнавать себя во всем, что его окружает, за исключением того, что к нему ближе всего; но как раз в этом случае, именно в этом, он терпит поражение в час, когда пытается сделать правильный вывод.

То же самое происходило и с Ибаньесом, и именно поэтому ему нравилось думать, что благосостояние монастыря в значительной мере зиждется на его денежных пожертвованиях, а также на его влиянии на настоятеля и многочисленных молитвах, которые он усердно воздавал по настоянию своего друга-монаха, своего старого учителя, а ныне письмотворца, если не изысканного писателя, человека, заслуживающего его абсолютного доверия. А что же Бернардо?

Бернардо по-прежнему жил в Мадриде, убежденный в том, что все, чего удалось добиться Ибаньесу, было следствием его первоначальной поддержки, а позднее, на протяжении многих лет, той густой сети связей и знакомств, что он сплел в столичном граде, — сети, предназначенной служить интересам его друга, которые в конечном итоге были и его собственными; эта сеть начиналась с его близкого друга Годоя[73], затрагивала Ховельяноса и далее следовала по нисходящей вплоть до самых укромных, истинно мадридских уголков, в том числе и околооперных.

Антонио Ибаньес продолжал управлять огромным состоянием Аранго, увеличивая его, а Бернардо тем временем вызвал интерес к себе со стороны министра, с коим поддерживал отношения, о которых вряд ли кто-то догадывался и которые были весьма благоприятны для астурийско-галисийского предпринимателя; от другого же своего приятеля он добивался через неверную супругу, с которой у него были особые отношения, оказания той или иной необходимой услуги. Со своей стороны, Антонио был убежден, что ветреная жизнь Бернардо возможна лишь благодаря его усилиям и что состояние Аранго уже давно бы исчезло, если бы не его нежная преданность, защищавшая это состояние от приступов ветрености, которыми тот же Бернардо постоянно наносил ему ущерб. Жизнь — это соединение ошибок, ложных идей, себялюбивых намерений, которые неизвестно каким образом подчас выкристаллизовываются в величайшие достижения. Что движет ими? Возможно, объединение желаний, направленных к одной цели, вне зависимости от того, какова она, эта цель.

— Христос. Христос, чье послание мы передаем, был бы невозможен без Павла; а Павлу нужен был Спаситель, и, если бы Он не упал с осла, направляясь в Дамаск[74], христианство было бы невозможно, — громко заявил брат Венансио, завершив свои умозаключения, сделавшие его беззащитным пред торжественностью момента.

— Что ты сказал? — вопросил Антонио Ибаньес, удивленный этим лирическим отступлением, показавшимся ему столь же неожиданным, сколь и еретическим.

— Ничего. Я думал вслух, — только и сказал в ответ Венансио.

— Ты что-то бормотал.

— Да. Я думал, что все мы необходимы, все мы нуждаемся во всех и все нуждаются в нас и все происходит не потому, что решается волей одного человека, необходимо объединение воли многих людей.

Антонио обернулся к нему.

— Я как раз тоже думал об этом. Для того, чтобы столько народу сразу направилось в Саргаделос, было необходимо объединение воли многих решившихся на это людей, — осмелился высказать он свое мнение.

— Да. В том числе и твоей. Без нее восстание было бы невозможно.

Утро этого дня было совсем непохоже на предыдущие дождливые дни, оно словно приглашало не только отправиться в путь, но и прогуляться по монастырскому двору, неспешно обойти его весь, вновь обретая забытые ощущения, поддерживая беседу со старыми монахами, составлявшими некогда часть детства Антонио и все еще жившими вопреки ходу времени и его неизбежным разрушениям. Он мог себе позволить несколько изменить планы и потратить часть утра на разговоры с ними, прежде чем пуститься в дорогу и провести следующую ночь в доме Вишанде или Варена, чтобы позволить Лусинде значительно опередить себя.

Стояла поздняя весна. Дождь прекратился, и мир вдруг весь оказался объят каким-то необычным светом, так что даже на камни лег этот прозрачный свет, что приносит с собой северный ветер, сметая все облачка, весь туман, что заполонял собой мир, оттесняя его в пространства, занятые душой; теперь уже не было ни туманно, ни облачно, теперь в воздухе царил лишь бриз, легкий, словно дыхание невинных девушек, такой он был чистый; да еще трели птиц, что вили гнезда, призывая к продлению всего и вся и заполняя окружающий мир; и все сливалось и пересекалось друг с другом, дуновение ветерка и вздохи, так что Антонио Ибаньесу казалось, будто его грудь вместила в себя весь мир, он будто смог вдохнуть его в себя с удвоенной силой, ибо объем его легких увеличился вдвое и ему не хватало всего воздуха; его грудь наполнилась щебетом птиц и дыханием девственниц, северным светом и ветром, летящим с моря, что принес с собой запах водорослей и селитры, аромат дальних далей и смолы с какой-нибудь верфи, чье жаркое дыхание пахло корпусами вставших на ремонт кораблей, водорослями, рачками и мидиями, прилипшими к подводной части судов в далеких морях. Утро было чудесное, и ничто не напоминало другое, печальное утро тридцатого апреля. Прошло совсем немного дней, на протяжении коих он вновь открыл для себя все.

Но если весь мир может уместиться в одном вдохе, то сколько жизней умещается в одной бессонной ночи, в одном мгновении просветления, в одном воспоминании, вызванном возбуждением чувств? Их вместится еще больше, если эти чувства тихо заструятся, исполненные покоя, ибо и ужасное событие, и рука, что нежит и ласкает тебя, легко ложится на твой затылок и скользит по нему незаметным и нежным движением, подобным полету щегла, опускаются на твою душу и встряхивают ее, пробуждая ото сна; и тогда тебе вдруг становятся ведомы вещи, о которых ты никогда раньше не знал, ибо они дремали внутри тебя в ожидании поздней весны.

Глава третья

1

В доме в Рибадео тихо. Младших дочерей, полдюжины девочек, появившихся на свет вслед за тремя сыновьями, Шосе, Мануэлем и Рамоном, в доме нет. Франсиска, Гертруда, Антониа, Барбара, Мария Шосефа и Хуана сюда не приехали. Они отправились из Серво со своей матерью в Нижние земли, к своему другу Хосе Андресу Гарсиа. В надежде на его гостеприимство. Сыновья же, охваченные множеством тревожных чувств, по просьбе отца ожидают дальнейших распоряжений в Саргаделосе, созерцая остатки безрассудного варварства, следы катастрофы, страшных беспорядков, разрушивших этот маленький, но цельный мир. Мир, возведенный маленьким богом, жестоким и могучим, всесильным и мудрым Антонио Раймундо Ибаньесом-и-Гастон де Исаба, подарившим жизнь также и им.

К ним и прибыл брат Венансио с точными распоряжениями и ясными мыслями. Он приехал из Рибадео, где почти не задержался, и утверждает, что нужно постараться обратить все во благо духа, сотворившего этот мир, ныне разрушенный. Он говорит, что следует как можно быстрее воссоздать его, принимая все возможные меры предосторожности, изыскивая любые средства. Сыновья Ибаньеса внимают указаниям монаха. Они знают о дружбе, связывающей его с отцом, а кроме того, он дает им иное, новое понимание Ибаньеса.