Альфред Штекли - Джордано Бруно

• Название: Джордано Бруно
• Автор: Альфред Штекли
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1964

В книге описывается жизнь и деятельность Джордано Бруно.

В книге представлены иллюстрации.

---

На улицах то и дело появлялись процессии кающихся. Впереди несли крест. Люди шли босиком, в мешкообразных полотняных одеяниях, подпоясанные веревками. Капюшон, похожий на кулек, с двумя прорезями для глаз скрывал лица. Но парижане знали, что в этой толпе, распевающей литании, бредет и их король. Исполняя монаршую волю, его «любимчики», порочные и наглые, сбрасывали на время свои замысловатые костюмы и превращались в смиренных богомольцев. Переодетые певчие из придворной капеллы боялись простудиться и неохотно напрягали горло. Иногда кающиеся шли с палками и плетьми в руках и, замаливая грехи, наносили себе или друг другу удары. Ночью эти процессии при фонарях и факелах выглядели особенно мрачно. Безумству короля и непогода не была помехой — каяться можно и под проливным дождем!

Подобные затеи не прибавляли ему популярности. Лучше бы он поурезал налоги или хотя бы не грабил городскую казну! В народе эти процессии метко окрестили «благочестивыми комедиями». Гугеноты ими возмущались. Католические попы, сторонники Лиги, отрабатывая испанские денежки, метали громы и молнии с церковных кафедр на братства кающихся и называли их «братствами лицемеров и безбожников». Грош цена такому покаянию, когда в тот же вечер они пьянствуют и распутничают!

Процессии, устраиваемые королем, сравнивали, случалось, с карнавалом ряженых. Генрих являл примеры смирения. Проповеднику, который в исступлении обрушился на своих прихожан за то, что те участвовали в столь греховном деле, он послал денег. Пусть, мол, купит себе сахару и меду, чтоб несколько подсластить свои слишком горькие речи.

Король все чаще и чаще пропадал в Венсеннском лесу. Здесь, в своем монастыре, в обители «братства кающихся», он проводил целые недели. Отстаивал долгие молитвы, слушал проповеди, затевал религиозные процессии, постился. Он много говорил о смерти. Обстановка вокруг наводила на мысль о бренности человеческого существования. Переплеты книг были украшены крестами, изображениями черепа и гроба. В покоях короля на черных стенах были нарисованы скелеты.

Ощущение собственного бессилия заставляло его метаться из стороны в сторону. Он боялся Гизов, боялся испанцев, боялся Генриха Наваррского. Король-философ из него не получился. Мелкие страсти губили его. Изучать всерьез философию было недосуг из-за погони за наслаждениями, а управлять страной, терзаемой раздорами, оказалось слишком хлопотно. Перед лицом могущественных неприятелей он все острее чувствовал свою беспомощность и все больше уповал на бога. Он мало кому доверял.

Не мягкость и доброта лежали в основе его миролюбия, которое так восхищало Бруно. Генрих не гнушался насилия, когда был уверен в успехе. Но с годами ему становилось все очевиднее, сколь опасны его враги. Он, если бы мог, раздавил бы Лигу и скрутил гугенотов. У него не было на это достаточно сил, и он волей-неволей внимал «политикам». Раз нельзя сломить ересь с помощью меча, полагал Генрих, то необходимо прибегнуть к духовному оружию: победить еретиков набожностью, примером добродетельной жизни и берущими за душу проповедями.

В Венсеннском лесу короля окружала толпа епископов и аббатов. Кое-кто хвастался, что здесь продолжаются лучшие традиции Дворцовой академии. Но эти ученые собрания сильно отличались от собраний в Лувре. Светские науки были совершенно задавлены теологией. В парке, где по аллеям бродили олени, а в прудах плавали лебеди, под развесистыми деревьями читались проповеди и велись богословские споры. В них нередко участвовал и король. Тон задавал Дюперрон. Сана он еще не принял, но рвением своим превосходил многих священников. Король очень им дорожил. В Венсенне ковалось то духовное оружие, которое призвано было сокрушить протестантскую ересь. Здесь готовили новых проповедников. Музыка, риторика и поэзия были поставлены целиком на службу религиозной политике — они должны были усилить действенность проповеди. Дворцовая академия окончательно выродилась в академию церковного красноречия.

Если и прежде, до поездки в Англию, ученые собрания в Лувре не вызывали у Бруно энтузиазма, то как он мог относиться к венсеннским сборищам? Еще одна академия ослов! Дюперрону и близким к нему людям позиция Ноланца, похоже, не осталась неизвестной.

В предместье, сразу за городской стеной, посреди старого парка раскинулись постройки аббатства Сен-Виктор. Монастырь издавна славился своими учеными, богословами и философами. Многое вокруг напоминало о науках и искусствах: рядом дом Баифа, где собирались члены основанной им академии, а вот и пробитая в стене по особому разрешению калитка, через которую приходил на заседания Ронсар.

Библиотека аббатства считалась во Франции одной из самых древних и лучших. Сотни редких изданий и ценнейших рукописей составляли ее гордость. Монахи открыли свое книгохранилище и для мирян. Их библиотека стала первой публичной библиотекой Парижа с хорошим каталогом и читальней. Бруно часто приходил сюда. Гийом Котен, пожилой, общительный хранитель библиотеки, встречал его радушно. Они подолгу беседовали. Любознательность Котена была неистощима. Он поддерживал знакомство со множеством людей, расспрашивал о виденном миссионеров, вернувшихся из заморских стран, и находил удовольствие, в беседах со случайными посетителями. Котен обладал великолепной памятью и незаурядными знаниями. Он частенько хворал, мечтал поехать на воды, но не хотел оставлять библиотеку.

Когда он впервые увидел Бруно, то многое о нем уже слышал. Да и мог разве человек, всегда внимательно следивший за научными и литературными новостями, не приметить в Париже необыкновенно яркую фигуру Ноланца? Котен произвел на Бруно хорошее впечатление. Джордано охотно» рассказывал о своей работе, делился планами, приносил свои книги, читал страницы неопубликованных произведений.

В беседах затрагивались разнообразные темы, обсуждались достоинства различных изданий. Говорили о теологии и искусстве мнемоники, о современных писателях и об отцах церкви. Котен, помимо духовной музыки, очень любил церковное красноречие и расспрашивал о знаменитых проповедниках, Бруно отрицательно отзывался о многих писателях, ругал философию иезуитов и заявлял, что изучение словесности в Италии находится в упадке. Разносторонность Ноланца изумляла Котена. О чем бы ни заходила речь — о физике, политике или географии, — Бруно тут же засыпал собеседника массой интереснейших сведений. О климате Шотландии и Ирландии или о холодах Татарии он говорил с таким же знанием дела, как об итальянских книгах или древностях родной Нолы.

Джордано был очень доверчив. Еще в самом начале знакомства с Котеном он рассказал ему о причинах бегства из Италии, о злосчастном убийстве, о невежестве инквизиторов, которые не понимали философии и обвиняли его в ереси. Бруно совершенно не смущало, что его собеседник — набожный монах; он позволял себе неодобрительно говорить о папе, порицал религиозные распри, учение о таинстве евхаристии презрительно называл выдумкой схоластов.

При всей своей любви к ученым занятиям скромный Котен ничего не публиковал, писал для себя. Он вел дневник и заносил туда самое интересное из своих встреч и разговоров. В этом дневнике немало строк было посвящено Джордано Бруно.

Кардинал Монтальто, согбенный болезнями и возрастом, не расставался со своей клюкой. Он производил впечатление тихого и немощного человека. Жил скромно, помимо служения богу, знал только одну страсть: любил следить, как сажают плодовые деревья и подрезают виноградники. Он вступил на папский престол под именем Сикста V. Правление началось кровью: папа отправил на плаху дворян, давних своих обидчиков. Еще шли торжества по поводу его избрания, когда он показал свое настоящее лицо. Его молили помиловать нескольких осужденных. Он не пожелал выслушать прошения, велел их тут же повесить. «Доколь я жив, — сказал он сурово, — преступники будут умирать!»

Устрашение стало основой политики. Он-то, бывший консультант инквизиции, сумеет внушить людям ужас! Сикст V провозгласил, что намерен любыми средствами изничтожить всех злодеев и ослушников. Он покончит с бандитами и подавит движение фуорушити. Если у него не хватит собственных сил, то господь пришлет ему на подмогу легионы ангелов!

Не дожидаясь небесного воинства, Сикст энергично взялся за дело. Народ необходимо застращать — за малейший проступок карать смертью. Если скрылся виновный, то наказание следует обрушить на его близких. Сикст любил изрекать афоризмы: «Пусть пустуют тюрьмы и гнутся от трупов виселицы!» Милосердия он не ведал. Людей отправлял на казнь с циничной усмешкой. Некий юноша воспротивился стражникам, когда те отнимали у него осла. Суд вынес смертный приговор. Но ведь юноше так еще. мало лет? «Мало? — острит римский первосвященник. — Я охотно подарю ему несколько своих!»