Александр Александров - Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой

• Название: Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой
• Автор: Александр Александров
• Издательство: Захаров
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-8159-0310-8

Мария Константиновна Башкирцева (1860—1884), русская художница, автор всемирно известного «Дневника», написанного ею по-французски и несколько раз выходившего по-русски. (Наиболее полный текст публикуется в «Захарове» летом 2003 года.) Большую часть жизни прожила в Париже, где и умерла в возрасте 24 лет. Несмотря на столь ранюю смерть от чахотки, прожила удивительно полную и яркую жизнь. Была множество раз влюблена, больше всего на свете жаждала славы и поклонения, переписывалась с Эмилем Золя и Ги де Мопассаном, выставляла свои картины в Парижском Салоне и получала награды, общалась с замечательными людьми. Всё это так и не увидело света: дневник в традициях того времени был сильно сокращен наследниками, которые убрали оттуда самые сокровенные и интимные подробности ее жизни и частной жизни ее семьи. Александр Александров восстанавливает всё то, что осталось за кадром: множество лет он изучал жизнь Муси, как называли Башкирцеву ее близкие, и вряд ли кто знает о ней больше, чем он. «Кто такая Мария Башкирцева? Многим это имя ни о чем не говорит, кто-то слышал про рано умершую в 1884 году русскую художницу, жившую в Париже, некоторые читали ее написанный по-французски «Дневник», неоднократно издававшийся в русском переводе в конце XIX — начале XX века и недавно переизданный вновь. ...Какой соблазн изложить законченную человеческую жизнь, наполненную чаяниями и страданиями, душевной и физической болью; жизнь, вызывающую предельное сопереживание в чувствительных душах; и покуда такие души — а их миллионы! — не переведутся на земле, ей, Башкирцевой, будут сочувствовать...»

---

отца, а прожила свою жизнь счастливо”, на что Мария отвечает ей весело: “Еще бы! Ведь

у тебя под юбкой всегда копошился Коко!” К Сапожниковых захаживает семейный док-тор

Башкирцевых Люсьен Валицкий и Мария Башкирцева наблюдает, как они с Ниной в

экстазе читают кулинарную книгу! Кажется, две дамы, Башкирцева и Романова, которых

он, по всей видимости, пользовал не только, как доктор, ему порядком надоели, и он хочет

освежить свои чувства.

Мария отдается шалостям с дочерьми Сапожниковых, они свободно говорят о лю-

бовниках и флирте, что в порядке вещей в этой семье, обсуждают приглянувшихся юно-

шей. Мария, вероятно, делится с новыми подружками своей влюбленностью в Одиффре,

потому что они вместе придумывают ему прозвище Жирофля. Непонятно, почему они так

его называют, ведь Жирофле-Жирофля - это героиня оперетты Лекока, которую недавно

показывали в Ницце. Тем не менее, кавалер получает имя девушки.

На пляже, когда Мария появляется из кабинки, на нее обращают внимание взрос-лые

мужчины и здесь нет ничего удивительного, ей уже шестнадцать лет, а скоро, в янва-ре, она справит и свое официальное шестнадцатилетие, которое, напоминаем, у них в доме

справлялось на два месяца позже фактического дня рождения, чтобы скрыть факт падения

ее матери до свадьбы.

У нее сформировавшаяся фигура. Она часами может стоять обнаженной и разгля-дывать

себя в зеркало. Вот как она сама описывает “свое прекрасное тело”:

“... покрытое от затылка до того места, которое я не осмеливаюсь назвать, золотым

пушком, который особенно заметен посреди спины, вдоль того углубления, которое так

выражено у Венеры Милосской. У меня чрезвычайно высокая грудь, белоснежная, с голу-

быми прожилками, такая же белая, как плечи и руки, грудь у меня упругая и очень краси-

вой формы, ослепительно белая и розовеющая там, где полагается. Место, которое я не

осмеливаюсь назвать, такое пышное, что все думают, что я в турнюре”. ( Неизданное, за-

пись от 6 мая 1875 года).

Надо сказать, что пышный зад у женщины был тогда в моде, ведь не зря и появи-лись эти

турнюры, оттопыривавшие зад, и широкие оборки из шелка сзади на платье, ко-торые при

ходьбе завораживающе шуршали, вызывая у мужчин острый приступ желания. В турнюр в

нужных местах подкладывалась вата, чтобы придать женскому седалищу при-

влекательные по моде того времени формы. Это была самая последняя парижская мо-да.

Оборку сзади на платье называли еще и “фру-фру”. “Фру-фру” - это звукоподражание, так

якобы шуршит шелк при ходьбе. Именно в таком платье популярная актриса Сара Бернар

в октябре 1869 года появилась впервые на сцене парижского театра “Жимназ” пье-се Л.

Галеви и А. Мельяка “Фру-фру”, а после Сары Бернар такие платья стал носить весь

Париж, а уж за Парижем и весь мир.

На протяжении 70-х и 80-х годов 19 века платья с турнюром были преобладающи-ми в

женской моде. В семье Льва Николаевича Толстого была лошадь по кличке Фру-фру. Эти

именем писатель назвал и лошадь Вронского в романе “Анна Каренина”, который начал

печататься как раз в 1875 году, о котором мы сейчас ведем речь.

Мария с сестрами Сапожниками увлекается в это время различными мистифика-циями и

переодеваниями. Зачастую они переодеваются в простонародную одежду и гуля-ют в

таком виде по Ницце среди толп простого народа, заходят к гадалке и просят пога-дать на

метрдотеля, представившись горничными из отеля, сгорающими от любви к нему.

Однажды они переодевают Дину в белое платье Муси и оправляют ее на пляж вил-лы

Одиффре, чтобы Жирофля принял ее за кузину. Все ее кокетство, все старания прино-сят

плоды: 25 мая 1875 года Эмиль д’Одиффре просит разрешения ей представиться. “Са-мая

большая радость в моей жизни... самое большое удовольствие, которое я до сих пор

испытывала, потому что это было в первый раз...” - записывает она в своем дневнике.

Ей снится, что Жирофля приглашает ее в дом из клубники. Наяву она вздрагивает от

прикосновения его руки, когда он прощается, покидая их гостиную. Она танцует с ним и

испытывает наслаждение, когда он обнимает ее за талию. Здесь настоящее ухаживание, не

пошлый флирт, который был у нее в Спа, здесь может, да что там говорить, должно

закончиться браком. Семья уже заранее согласна на него, на Мусю смотрят, как на невес-

ту, поощряют к решительным действиям, она же краснеет и против воли ведет себя, как

влюбленная девчонка. Она не влюблена, она все время анализирует свое чувство, но ей

нравится сам ритуал ухаживаний.

“Мне было приятно, когда он сжал мою кисть в танце, а потом, когда мы шли - мою руку.

Могу сказать, что мне даже очень понравилось. Но я не могу положить голову ему на

плечо... Знаете, по секрету, только моему дневнику скажу: мне страшно хотелось это

сделать. Ну и что? Я же обещала говорить все”. ( Неизданное, запись от 11 июля 1875

года.)

Но когда кавалер переходит в наступление, когда на празднике в городском саду,

вальсируя, увлекает ее в дальний угол сада , подальше от людских взоров, где пожимает

руку и намеками, загадками, движением губ дает понять, что любит ее, она внезапно ста-

новится холодна. Нет, она не пугается, она просто соблюдает дистанцию в чувстве, види-

мо, присущий ей анализ, в котором виноват ее дневник, не дает ей возможности отдаться

этому чувству.

“Ничего серьезного, я для него то же, что и он для меня. Я немного обижена. Имею ли я

право требовать от него больше, чем могу дать сама? В конце концов! Нам двадцать

четыре и шестнадцать, мы красивы, нам весело. Чего же еще? Я подозреваю у этого суще-

ства дурные мысли, он хочет заставить меня сказать, что я люблю его, а затем отойти от

меня. Я не доставлю ему этой радости.” (Неизданное, запись от 11 июля 1875 года.) И в то же время постоянные мысли о мужчине, как о телесном, а не духовном объ-екте:

“Я хотела танцевать, чтобы... чтобы... очень трудно произнести, чтобы коснуться

мужчины.” (Неизданное, запись от 29 октября 1875.)

И, наконец, у нее прорываются такие слова, что прозорливый читатель может дога-даться, о чем она на самом деле думает:

“Если бы я была мужчиной, а он - женщиной, я бы избавилась от этого каприза, и я

уверена, что очень скоро он бы мне надоел, но я - женщина, барышня. И не имея возмож-

ности поступить, как мужчина, я называю этот каприз словом, которое ему мало подхо-

дит, я называю его любовью. Каждый поступает, как может”. (Неизданное, запись от 3

ноября 1875 года. Менее чем через месяц, ей исполнится семнадцать лет.)

А пока Одиффре, по ее мнению, обращается с женщинами так, как она хотела об-ращаться

с мужчинами. Она думает о Джойе, и эта содержанка привлекает ее своими ма-нерами и

свободным обращением с мужчинами. Она хотела бы быть такою же свободной, ведь на ее

глазах итальянка покорила двоих мужчин, герцога Гамильтона и Эмиля д’Одиффре,

которые для нее оказались недоступны.

“Мужчина может себе позволить все, а потом он женится, и все считают это вполне

естественным. Но если женщина осмеливается сделать какой-нибудь пустяк, я уж не гово-

рю, чтобы всё, на нее начинают нападать. Но почему так? Потому что, скажут мне, ты еще

ребенок и ничего не понимаешь, у мужчин это..., а у женщин это... совсем по-другому. Я

это прекрасно понимаю, могут быть дети, но часто их и не бывает, есть только... Мужчина

- эгоист, он разбрасывается во все стороны, а потом берет женщину целиком и хочет, что-

бы она удовлетворилась его остатками, чтобы любила его изношенный остов, его испор-

ченный характер, его усталое лицо!.. Я не осуждаю плотские удовольствия, но нужно, что-

бы все было прилично, чтобы “ели только, когда голодны...” А они считают самок женщи-

нами, говорят с ними, проводят время у них, а те обманывают их, издеваются над ними, жалкие мужчины... Как? Они не переносят, если у их жен появляются кавалеры, а сами

совершенно спокойно говорят о любовниках своих любовниц!” (Неизданное, запись от 27

сентября 1875 года.)

Она, конечно, противоречит сама себе; еще совсем недавно она мечтала, чтобы именно

поживший мужчина стал ее мужем и другого она себе не представляла, но сейчас она

повзрослела, она уже думает о равноправии женщины, о равноправии полов, в чем

значительно опережает свое время, она возмущается тем, что женщине не позволено все

то, что позволено мужчине. Она вообще на протяжении всей своей короткой жизни будет

много думать об этом, и добиваться этого равноправия в жизни, в искусстве.