Александр Александров - Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой

• Название: Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой
• Автор: Александр Александров
• Издательство: Захаров
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-8159-0310-8

Мария Константиновна Башкирцева (1860—1884), русская художница, автор всемирно известного «Дневника», написанного ею по-французски и несколько раз выходившего по-русски. (Наиболее полный текст публикуется в «Захарове» летом 2003 года.) Большую часть жизни прожила в Париже, где и умерла в возрасте 24 лет. Несмотря на столь ранюю смерть от чахотки, прожила удивительно полную и яркую жизнь. Была множество раз влюблена, больше всего на свете жаждала славы и поклонения, переписывалась с Эмилем Золя и Ги де Мопассаном, выставляла свои картины в Парижском Салоне и получала награды, общалась с замечательными людьми. Всё это так и не увидело света: дневник в традициях того времени был сильно сокращен наследниками, которые убрали оттуда самые сокровенные и интимные подробности ее жизни и частной жизни ее семьи. Александр Александров восстанавливает всё то, что осталось за кадром: множество лет он изучал жизнь Муси, как называли Башкирцеву ее близкие, и вряд ли кто знает о ней больше, чем он. «Кто такая Мария Башкирцева? Многим это имя ни о чем не говорит, кто-то слышал про рано умершую в 1884 году русскую художницу, жившую в Париже, некоторые читали ее написанный по-французски «Дневник», неоднократно издававшийся в русском переводе в конце XIX — начале XX века и недавно переизданный вновь. ...Какой соблазн изложить законченную человеческую жизнь, наполненную чаяниями и страданиями, душевной и физической болью; жизнь, вызывающую предельное сопереживание в чувствительных душах; и покуда такие души — а их миллионы! — не переведутся на земле, ей, Башкирцевой, будут сочувствовать...»

---

русских путешественников открыл Спа еще Петр I, который лечился здесь от алкоголизма, вернее, от всех болезней, связанных с ним: почки, печень и пр. Вроде бы, в одном из

источников сохранился даже стол, за которым Петр I сиживал, выпивая по два-дцать

стаканов воды. Теперь же в 19 веке считается, что лучшие показания к назначению вод

целебных источников Спа - это малокровие и нервные болезни, судя по всему воды будут

полезны этому клубку женщин-истеричек, который представляют из себя эти близ-кие

родственницы. В Спа к ним присоединяется еще одна дама, княгиня Эристова, родная

сестра Константина Башкирцева, которая как раз сейчас ведет дело о разводе с мужем, веселясь за границей напропалую.

Впрочем, веселиться начинает и мать Марии Башкирцевой, ее перья, кружева, бриллианты

и черная испанская вуаль покоряют сердце бывшего торговца картинами. Госпожа

Башкирцева начинает появляться в его обществе, а за ее дочерью приударяет молодой

человек, барон Шарль Герик д’Эрвинен. Еще до знакомства с ним Мария от ску-ки ходила

в тир, в казино и даже приняла приглашение непредставленного ей мужчины посетить бал, из чего заключила, что тот принимает ее за не слишком добродетельную девушку. Но, как

говорится, наплевать, она предоставлена самой себе, сама за себя отвеча-ет и сумеет за

себя постоять. Она носит золотую повязку на волосах, и ее принимают за гречанку,

мужчины вокруг ей льстят и, если бы она была глупее, то это вскружило бы ей голову. Ей

такая жизнь нравится: во всяком случае, так она хотела бы жить.

Мать флиртует с бывшим торговцем картин, имени которого мы не знаем и которо-го за

богатство считают “королем Спа”, тетя день и ночь напролет проводит за зеленым сукном

казино. Единственная, с кем можно поделиться, это маркиза Вивьяни, которая приглашает

их на приемы.

“Меня забавляет общение с женщиной, которая обращается со мной, как с равной, говорит

со мной о мужчинах, а любви, спрашивает мое мнение, высказывает свое”. (Неиз-данное, 20 июня 1874 года.)

Кстати, по изданному тексту дневника, Башкирцева якобы находится в это время в Ницце, хотя на самом деле они живут в Бельгии.

Барон Герик на прогулках наглеет, видя, что мать Башкирцевой не обращает на них

внимания, занятая только собой. Вальсируя на балах, он крепко обнимает ее за талию и

нашептывает непристойности. Муся или делает вид, что не замечает их, или смеется в

ответ. Надо сказать, что само понятие непристойности очень сильно отличается в то вре-

мя, от того, что мы сейчас об этом думаем. Тогда даже намек на намек воспринимался, как

непристойность.

“Он только и стремится, что коснуться ноги или сжать руку, даже поцеловать ее,

посмотреть близко в глаза, и делает это профессионально! Он не испытывает никакого

уважения к моим пятнадцати годам. К счастью, я испытываю к ним уважение”. (Неиздан-

ное, 17 июля 1874 года.)

В отношении барона Герика нет и намека о влюбленности с ее стороны, она пони-мает, что

это самый пошлый светский флирт, и даже очень хорошо понимает, чего Герик от нее

добивается. Не зря она пишет, что он пытается поцеловать руку, современный чи-татель

может не знать, что руки в 19 веке можно было целовать только замужним дамам, а

поцелуй руки у девушки можно было расценить в некоторых случаях даже, как оскорбле-

ние. Тем не менее она посещает с ним балы в течении месяца, танцует там до упада, по

нескольку раз в день падает в обмороки от усталости. Наконец у нее начинает болеть сле-

ва грудь, и мать впадает в истерику. Доктор Валицкий, наблюдающий ее, как домашний

врач, Старается успокоить родственниц, говорит, что все это только болезнь нервов. Дру-

гой врач находит анемию. Про анемию, малокровие и бледную немочь обыкновенно гово-

рят в те времена, чтобы не называть вслух по имени страшную болезнь, бич 19 века, - ча-

хотку.

Но Мария ничего не желает слышать о своей болезни, и они покидают Спа, едут через всю

Бельгию в порт Остенде, находящийся на берегу Ла-Манша. Проезжая через Брюссель,

покупают туфельки и чулки достойные прелестных маленьких ножек Марии, которыми

она так гордится. Из Остенде пароходы ходят до Дувра, порта на другом берегу Ла-

Манша, в Англии. Мария стремится туда, она хочет увидеть Англию, как землю обето-

ванную, Лондон притягивает ее именем герцога Гамильтона. Видимо, она еще не до конца

смирилась с утратой своего возлюбленного, хотя смеется в своем дневнике над тем, что

мать и тетя думают, будто она до сих пор влюблена в герцога. Но она грезит уже о других.

“У меня гигантское воображение; я мечтаю о романтических приключениях про-шедших

веков, не сомневаясь, притом, что я самая романтическая из женщин и что это очень

вредно! Я очень легко прощаю себе мое обожание герцога, потому что нахожу его

достойным меня во всех отношениях.” ( Запись от 2 августа 1874 года. На самом деле, за-

пись от 2 августа 1875 года.)

В Остенде ее брат Поль попадает, подобно дяде Жоржу, в какую-то скандальную историю, но мы никогда не узнаем, что произошло, потому что почти все страницы, по-священные

пребыванию в этом портовом городе, вырваны из ее дневника. Зная, что собой

представляет к этому времени четырнадцатилетний Поль, можно предположить, что скан-

дал связан с портовыми шлюхами.

Семья садится на пароход и убывает в Дувр, через некоторое время они уже в Лон-доне, где, по признанию Марии, она чувствует себя, как дома. Улицы великолепны, анг-лийских

мужчин она находит очень красивыми. Но денег катастрофически не хватает, нельзя

скупить, как они привыкли, все магазины, поэтому Мария ограничивается только

несколькими шляпками, амазонкой и плащем-дождевиком.

Они наносят визит мадам Говард, знакомой по Ницце, с дочерью которой Еленой Муся

переписывается. В Лондоне они проводят всего несколько дней и уже в сентябре

возвращаются в Париж.

В Париже они, вероятно, получают деньги или кредиты. Для новой виллы, которые Надин

Романова приобрела в Ницце, они закупают мебель. Мария сама обращается для

консультации к парижским декораторам, но окончательные решения по отделке виллы

принимает она одна, все делается по ее рисункам. Ее комната будет стоить пятьдесят ты-

сяч франков, для любимой племянницы тетя готова на все: кровать для Муси сделана в

виде перламутровой раковины, поставленной на четыре золоченых лапы. Вокруг кровати

будут занавеси, прикрепленные к золоченым раковинам, украшенным перьями. Стоять

кровать будет на постаменте, затянутом голубым велюром, комната будет обита голубым

шелком, чередующимся с деревянными панелями, отлакированными белым лаком с золо-

тыми прожилками. Кругом севрские вазы. Обстановка довольно пошлая, по вкусу напо-

минающая жилище высокооплачиваемой шлюхи.

Эдмон Гонкур описывает нечто подобное в своем дневнике и это жилище Ги де

Мопассана, с которым через несколько лет Мария Башкирцева будет вести переписку.

“Неправдоподобная и странная меблировка! Черт возьми, меблировка прямо как у

потаскухи! Я говорю о квартире Ги де Мопассана. Нет, нет, я еще ничего подобного не

видел. Вообразите себе, у мужчины - деревянные панели, голубые, как небо, с каштановой

каемкой; каминное зеркало, наполовину скрытое за плюшевой занавесью; прибор на ка-

мине из бирюзового севрского фарфора в медной оправе, какой можно увидеть в магази-

нах случайной мебели, а над дверями - раскрашенные деревянные головки ангелов из ста-

ринной церкви в Этрета, - крылатые головки, улетающие на волнах алжирских тканей!

Право, со стороны Бога несправедливо наделять талантливого человека таким омерзи-

тельным вкусом!” (Запись от 14 декабря 1884 года.)

Башкирцева постоянно думает о свете, в котором видит свою жизнь и в который надеется

триумфально вступить. Ей начинает казаться, что ее уже знают многие, что дет-ские

мечты начинают сбываться и скоро она будет знаменитой. Пока, правда неясно, в какой

области, но это не важно, важно, что она хорошенькая, чего еще нужно! “Разве я не могу

сделать все, обладая этим?”

Родные ей ни в чем не отказывают, так как она больна. Обмороки продолжаются. Муся

начинает принимать по совету врачей железо. Они выезжают на прогулки в Булон-ский

лес в карете, и там на нее вдруг находит тоска по Ницце.

“В Булонском лесу встречается столько жителей Ниццы, что на один момент мне

показалось, что я Ницце. Ницца так прекрасна в сентябре... Я люблю Ниццу; Ницца - моя