Юрий Черниченко - Хлеб

• Название: Хлеб
• Автор: Юрий Черниченко
• Издательство: Ордена Трудового Красного Знамени издательство «Художественная литература».
• Жанр: Публицистика
• Год: 1988
• ISBN: 5-280-00203-8

В книгу известного журналиста и писателя Юрия Дмитриевича Черниченко включены очерки (60-е — 80-е гг.) и повесть «Целина» (1966 г.), посвященные проблемам современной деревни. Очерки отличаются обстоятельностью и широтой исследования. Многочисленные отступления в область исторического прошлого, национальной культуры, архитектуры обогащают и украшают их. Повесть «Целина» автобиографична. Она знакомит читателя с интересными, мужественными, сильными людьми.

---

Это, наверно, самый хороший людской тип в любой нации.

Виктор Карачунов, механизатор и сын механизатора, знаком мне со страшной весны шестьдесят девятого, когда здесь, в Армавирском коридоре, пылью затемнило дни, заносило фермы и лесополосы — жуткая репетиция какой-то невиданной войны. Недилько водил тогда академических лекарей почвы по свежим курганам чернозема, успокаивал народ в бригадах. Настроение должно было быть похоронным, а свели меня с этим ловким, сутуловатым, с чем-то от степной хищной птицы человеком — не только проклюнулось явное чувство «ни черта, еще поживем», но и какие-то шальные мысли пошли в голову. Хорошо бы, допустим, как-нибудь махнуть в Ахтари на таранку, интересно бы и на Черное, в Джубгу, да и просто внезапная уха на майском кубанском откосе, когда и кукушку из поймы слыхать, и ковыль уже серебрится, тоже бывает потрясающе хороша… Нет, собаки и дети наделены верным чутьем.

Это факт, что за столько лет знакомства у нас не нашлось и часа для простительных слабостей. Не у нас — у Виктора. То у свеклокомбайна отбивает грязь, то вылезет из кабины «Нивы», замотанный марлей, как марокканская вдова, пожалеем вдвоем, что не получается, а вообще-то здорово бы и то, и это, вытряхнет свою паранджу — и поехали.

Работает на всех машинах и все машины вроде знает еще до появления их в Прочном Окопе. Первым на севе протягивает свекольные рядки, потом их культивирует, косит люцерну, молотит горох, хлеб и подсолнух, настраивает норовистые косилки ботвы — универсален, как мужик. Он первый на консилиумах у барахлящих двигателей, и давно уже забыто, что всех дипломов у него — удостоверение давнего училища механизации. На гостевых днях в КубНИИТиМе он рассматривает сиятельные «Кейсы», «Джон Диры» и «Интера» со скромным, но точным пониманием, испытатели охотно дают ему пояснения, чувствуя в этом колхознике своего, а Недилько аттестует Виктора «интеллигентом в механизации». Не знаю, надолго ли, навсегда ли, но эрозию в бригаде подавили, уже тринадцать лет не просыпается, а такое само не дается.

Карачунов — вожак. Не руководитель, а вожак, сам тянущий лямку, обмануть его нельзя, а хамству не уступает. Утром у «шифанэра», где переодеваются в рабочее, случаются такие перебранки, что я ухожу подальше, не смущая Виктора. Речь — если этот взаимный обмен можно назвать речью — чаще всего о бормотухе, которую исподтишка завозят, и о ее последствиях. Недавно близорукому Овсянникову помяло шнеком хедера руку. Заело подборщик, тот хедера не выключил, наклонился, уронил очки, а был поддатый — и полез за окулярами. В больнице врач решил проверить на алкоголь — и наш потерпевший бежать, насилу в огородах удержали. Уходит Виктор с планерок у «шифанэра» бледный и злой, но неизменно затевает брань снова.

Шофер «Волги» Ашот, везучий человек, столько раз отвозивший меня к самолету, говорит, что они с Виктором «кенты» (друзья) и что Виктор — трудяга. Взыскательный Ашот себя к трудягам не причисляет, хотя начинал вместе с Карачуновым, вкалывал еще на ХТЗ. Но однажды заводной ручкой ему дало так, что треснула кость, это навсегда отговорило его пахать-сеять: пока носил руку на перевязи, выучился на шофера. Дальше — серия везений. Вез скот по Военно-Грузинской дороге и ночью нашел военный портупелъ. Красный такой, носить на боку, а в нем двадцать пять тысяч — старых, конечно, тогда новых не было. Купил у сельсовета дом себе. Второй дом строили для дочери на арбузы. Свои семнадцать соток Ашот давно занимает только арбузами — прочноокопская специализация, в Армавире продают по два, полтора, последние — по рублю кило. Даже удивительно, смеется он, как люди по семь, по десять рублей отдают за такую ерунду — арбуз! Один «Жигуль» отвезешь — рублей пятьсот выручил. Крупно повезло и с младшим зятем, ему сейчас двадцать четыре, русский, но расторопный — поискать; на двух работах, и преподает в училище, и на гитаре играет электрической. Получили участок для второй дочери — зять с Ашотом тоже под арбузы, за два лета кирпичные стены окупились, а клал такой мастер, что все удивляются узорам (я тоже дивился, вспоминал дом французского посольства на Якиманке — но за той кладкой стоял когда-то просвещенный миллионщик — купец, а Ашот — только шофер).

— Мы с ним кенты, но Виктор — трудяга!

Штурвальный Юрий Павлович, учитель физкультуры, росший с Виктором на одной улице, перед уборкой заявил. приглашавшим:

— К Карачунову на комбайн пойду, к другим — нет. Даром пыль глотать?

Помощник получает восемьдесят процентов от заработка комбайнера.

Месяц перед уборкой Юрий Павлович занимался шелкопрядом (грену раздают по домам) и такие сдал коконы, что начислили 824 рубля. Конечно, с листом на корм было возни, полдома пришлось отвести под червей, но машина своя, не ленились — вышло неплохо. Юрий Павлович тоже смолоду не пошел в механизаторы, окончил где-то в Сибири институт физкультуры, теперь дом у него большой, «Москвич» всегда на ходу, а комбайн он водить научился у Виктора уже в зрелые годы: нужно зерно для поросят и птицы.

Федька — люмпен-пролетариат (иные имена я из техники безопасности меняю). Таких в Прочноокопской пока не густо. А жизненное соревнование, зачет успеха людей среднего возраста идет по трем, пожалуй, статьям: качество своего дома (многоэтажек колхоз не строит), марка машины, устройство детей. У Карачунова домишко простецкий, машины нет вообще (купил было, да расстался — некогда ездить), и, по станичным меркам, к удачливым его не отнести. Свой венок на Дне урожая он получит, на ВДНХ его пошлют, а в остальном он не основателен.

— Да и мы-то! — смеется и машет рукой Ашот, возобновляя вчерашний разговор о ветвраче.

История с тем целителем скотов взбудоражила станицу. У себя за забором ветеринар развел песцов, шкурка из трехсот рублей не выходит, но промысел требует мяса, вот и стал коровий эскулап выбраковывать животин, с могильника таская туши себе в холодильники. Финорганы обсчитали — то ли восемнадцать тысяч в год выручки, то ли больше — и припаяли такой налог, что ветврача свалила стенокардия! Шофер у него тоже песцовщик (нельзя ж специалисту без личного водителя), тот от налога схлопотал инфаркт… Смеются внезапным хворям, не разнице доходов человека на тракторе и промысловика.

В нашей бригаде на тридцати комбайнах только четыре настоящих комбайнера: Карачунов, Машкин, Черныщук, Калмыков. Остальные — народ временный, взятый откуда только можно. (Это же на моих глазах, на моих, — в весну пыльных бурь у всех комбайнов еще были хозяева!) Настоящий — имеется в виду квалификация, а не профессия, комбайнерской профессии как таковой давно нет в помине. Поскольку речь мне вести о кадровой эрозии, я и позволил себе определенные нескромности — откуда, стало быть, ветер и какой силы.

Бригада наша — не рядовая, а хорошо оснащенная. Разумеющему будет довольно узнать, что комбайны по утрам моют, пыль с фильтров обдувают не выхлопом, а специальной воздуходувкой, людей на обед возят особым автобусом, после смены все принимают горячий душ, у колхоза мастерская едва ли не лучшая в Новокубанском районе, зерноток оснащен автоопрокидывателями — заторов транспорту нет, почти до самого стана идет хороший асфальт. Не слишком удачный урожай озимой пшеницы здесь ныне превышал, однако, 36 центнеров. Нагрузка на комбайн — 130 гектаров.

При сумме этих превосходств уборка шла настолько медленно, что в печальный день 28 июля 1982 года были позваны варяги. За две недели с начала молотьбы только у двоих — Машкина и Карачунова — намолот был между пятью и шестью тысячами центнеров, а девять агрегатов взяли меньше трех тысяч, пять «Нив» — меньше двух. И впервые за всю историю колхоза имени Кирова Новокубанского района было произнесено: «Земля велика и обильна, порядка нет, идите и княжите»… Разумеется, ни комбайнеры Викторового звена, ни колхоз так не заявляли. Пришло в бригаду восемь «Нив» из Северского района — меньше заработок своим, хуже окупились расходы на технику, о престиже что и говорить. Но отстали — и край через район прислал помощь.

— Доработались! Шпагоглотатели! «Рятуйте, сос!» — разорялся, узнав о буксире, грузный зычный Черныщук.

Двадцать девятое июля, первый день молотьбы на буксире.

Погода — как здоровье: пока хороша — ее не замечаешь. В небе ни облачка, на траве роса. Автобус от клуба отходит в шесть, значит, подъем у всех был никак не позже пяти. Дорогой тары-бары про руку Овсянникова (сухожилия целы, еще повезло), про едва не случившийся пожар на комбайне у Неумываки (электрооснастка при пороховой осотной вате постоянно грозит красным петухом, хорошо — огнетушитель был свежий), про сегодняшнюю получку.

Все комбайны ночуют на стане: ремни и аккумуляторы надо охранять. Часа полтора уходит на обдув фильтров, обтяжку, долив масла, а Виктор считает нужным — ради московского стажера, что ли, — окатить водой из шланга и нутро кабины нашего № 15. Но у бочонка под трапом в пыли пророс ячмень, мойка ему на пользу — анкерок лежит в зелени, как пасхальное яйцо в засеянной овсом старой плошке. Всходов мы не трогаем, пусть ездят.