Юрий Черниченко - Хлеб

• Название: Хлеб
• Автор: Юрий Черниченко
• Издательство: Ордена Трудового Красного Знамени издательство «Художественная литература».
• Жанр: Публицистика
• Год: 1988
• ISBN: 5-280-00203-8

В книгу известного журналиста и писателя Юрия Дмитриевича Черниченко включены очерки (60-е — 80-е гг.) и повесть «Целина» (1966 г.), посвященные проблемам современной деревни. Очерки отличаются обстоятельностью и широтой исследования. Многочисленные отступления в область исторического прошлого, национальной культуры, архитектуры обогащают и украшают их. Повесть «Целина» автобиографична. Она знакомит читателя с интересными, мужественными, сильными людьми.

---

«Потери запланированы в самой конструкции комбайна. Но потери — это не только оставшееся зерно после обмолота в поле. Это и зерно с низким качеством при запоздалой уборке. Вы думаете, я и мои товарищи хотим этого? Ни в коем случае. Это ж наш труд, наш пот, почти круглосуточная работа весной и осенью. Наша работа — не физзарядка для здоровья и удовольствия. И вроде бы в нашей бригаде нет разгильдяев и транжир. Живем-то своим трудом, с рубля… А на практике получается, что мы сами себе вроде бы враги. Все-таки часть хлеба оставляем в поле.

И причиной этому то, что мы не можем работать, как надо бы, как нам хотелось бы. Когда все на ходу, работа не изматывает тебя. Намолотишь бункеров 30–40 и не падаешь с ног от усталости. А устаешь от разного рода безобразий… За всю уборку не было такого дня в бригаде, чтобы из-за поломок не стояли 3–4 комбайна».

Черный юмор адреса («лучшему комбайнеру») в том, что не-лучшему на такой машине и делать нечего. Середняку с двумя-тремя уборками за плечами, не говоря уже о первогодке из училища, нипочем не углядеть, что дорожка для масла не прорезана — и выжимной подшипник у него будет катиться к чертям методически, раз за разом, приводя в ярость и механика, и бригадира — про свою муку какой разговор. Не окажись дошлым следователем, не проверь опасливо, как минер, каждый узел, каждое крепление — уборка обернется наказанием. Кому флажки и заработок, а тебе ссадины на руках, немое сочувствие домашних и ненависть к железному мучителю.

Честно сказать, я допускал, что номер 320808 — мятый пар, давно обсужденный и осужденный случай. Может, поэтому и не торопился в ОТК. В многотиражке продрали с песком всех виновных, целиннику вместе с извинительным письмом послан новенький комбайн, какому износа не будет, — баста, что старое поминать. Приняты меры, приняты, дорогой товарищ, где «прибыл-убыл» шлепнуть? И логический конец командировке — отрадный, только слишком скорый.

Ведь он все-таки вышел отсюда, злосчастный номер 320808! И как ни грешна железная дорога — не она лишила смазки выжимной подшипник. Что ни говори про Сельхозтехнику, не она косо-криво сварила копнитель. Завод виноват! И это отборный, дареный конь, а что ж идет в ширпотребе?

Не без умысла приехал в лучшее, спокойное для цехов время: середина января, декабрьская штурмовщина позади, до уборки еще ого-го сколько. Недаром проницательный потребитель ищет всегда машину, выпущенную в середине месяца.

Обременять бюро пропусков так-таки не стал: для начала меня провезли на территорию приятели-киношники, их «рафик» примелькался; потом приходил с какими-нибудь проверяющими (к ним охрана почтительна, а сами они решительны). Случалось и с конструкторами попадать — как бы в пылу спора, «давайте-ка в цехах поглядим». Не без того, иногда спрашивали, потолковав уже минут пятнадцать:

— А вы, собственно, откуда?

— Из комитета, — приучился отвечать я. Из какого комитета? Народного контроля? Советских женщин? Еще какого-то там? Не уточняли. В сущности, и обмана с моей стороны не было: Гостелерадио — тоже ведь комитет. Ходил как на работу — загроможденными путями меж цехов, бойкой дорогой «на гору», куда трактора этакими челюстями влекли столкнутые с конвейера «Нивы», напоминая настырного муравья и безразличную ко всему личинку. Научился выбирать у главного конвейера безопасные места, завел знакомства…

Почему меня не выявили? Почему я мог в рабочее время спрашивать да расспрашивать, разводя этакую пресс-конференцию, где журналист один, а отвечают десятки?

Потому, что к массе проверяющих привыкли, они обыкновенны, как гром на сборке или очередь в столовой. Потому, что в цехах «Ростсельмаша» много не занятых делом. Работая, не покалякаешь — для этого нужен простой.

Белой вороной, инородным телом я, бывало, себя ощущал — но где? На поле у Вдовина в кулундинском совхозе «Степной». Вроде и десятилетия знакомства, надо бы и повспоминать, но Вдовин взял обязательство намолотить тридцать тысяч центнеров (жутко произнести!), а молодые давят по всем флангам, а лет Семену Вдовину столько же, сколько и мне, и единственный наш козырь — тягучесть, потому и разговору за целый приезд — три-четыре минуты с виноватым «ты не серчай» вместо прощания.

И еще кое-где. Но особенно — на комбайновом заводе фирмы «Джон Дир» в Иллинойсе. Там ты был весь как на ладошке! Даже ощущение наготы. Не потому только, что — русский (хотя глазок-смотрок, без сомнения, не дремал), а больше потому, что был не при деле, то есть не входил в какую-то «стейшн» конвейера, не носился на электрокаре, как уборщик-негр, не летал в люльке с респиратором на физиономии, обдувая металл распыленной фирменной краской, — только спрашивал. А спрашивать, естественно, мог только главного инженера, который и показывал линию (давно условлен день, отложено совещание). Безработные — они где-то там, за проходной, на которой наглядная агитация: шлюпка с дюжиной лихих гребцов плюс надпись насчет того, что «мы все здесь — одна команда, грести должны в одну сторону». Не гребущий, то есть склонный точить лясы или допускать прогулы, не только мастером будет выявлен, но и профсоюзом прижат — и выжат, ибо за коллективный договор с фирмой тягался тред-юнион, и ему прогулявший смену без предварительной просьбы — лишний козырь у фирмы в руках. Кому толковать о беспощадности капитализма? О безработице и т. д.? Но организация, четкость, синхронность работ слагаются в ту надежность, какая и компанию «Джон Дир» чуть не полтора века сохраняет на плаву, и нашими испытателями — при рабочих конкурсах в поле — подтверждается ежегодно.

Вот открытия, какие я сам для себя — с большим опозданием — сделал на «Ростсельмаше».

Комбайн не сходит с конвейера — его свозят. Самоходный он только по названию — учиться ходьбе ему придется в степи. А поскольку это «сырец», полуфабрикат, то и про ответственность завода можно говорить лишь условно. Хороши ли котлеты в кулинарии? Да как сам их приготовишь… Под предлогом сложностей с перевозкой доделка машины переложена на покупателя. Внедрена неведомая прежде форма аграрно-промышленных связей, когда село с явно неравным потенциалом делается финальным соизготовителем машины. Ни в тракторо-, ни в автомобилестроении ничего похожего нет. О самолетостроении не знаю.

Собирают «Ниву» не ростсельмашевцы, собственно, а завод вкупе с «привлеченными»: четыре тысячи временных, необученных и, следовательно, безответственных рабочих постоянно доставляются сюда изо всех регионов страны. За год сквозь завод протекает, таким образом, около 50 тысяч человеков со стороны — больше стабильного состава. Дисбаланс между планом на комбайны, производительностью труда «Ростсельмаша» и наличием рабочих рук покрывается за счет страдающего от малолюдья аграрного сектора.

Принимают готовую продукцию на заводской территории — не заводя, на глаз, уж точно «со стороны». Если с теми же котлетами сравнивать, то — как бы дегустация через стекло витрины. Принимает на отстойной площадке (таково название) Сельхозтехника, которой нужно потом эти же комбайны ремонтировать. Тени на плетень наводить не станем, но ведь в объемах ремонта эта система заинтересована, не так ли? Правда, и при такой расстановке приемщики относят к браку 30 процентов продукции. Это еще ничего, прежде бывало и за сорок… А если завести моторы и прокрутить молотилки? Уже здесь не дать смазки на подшипник для Ложкового?

Кстати, комбайн номер 320808 среди рекламаций не значился. Ни шуму, ни извинений. А «Литературка» так гордится тиражом. И письмо-то поставили в номер!

Явившись под конец в ОТК, я положенным образом представился, был принят заместителем начальника Юрием Федоровичем Милевским, инженером с двадцатипятилетним стажем работы на «Ростсельмаше», и выслушал лекцию — вариации на тему: «Все хорошо, прекрасная маркиза».

Массовый выпуск, семьдесят восемь тысяч комбайнов за один прошлый год — согласитесь, что какие-то экземпляры могут быть с недостатками. Индивидуальный подход немыслим, операции рассчитаны по секундам. Но коэффициент готовности СК-5 уже очень высок — объективно он равен 0,934. Это значит, что в 934 случаях из тысячи комбайн будет исправно работать и только в остальных шестидесяти шести попросит ухода или ремонта. Конечно, тут заслуга и технического контроля. Надо поднять этот коэффициент до 0,95 — и будет идеальная для реальности готовность. Во всех зерновых зонах созданы базы гарантийного ремонта, да-да, наши ростовские базы, их сто двадцать по стране. За год было только 156 рекламаций — согласитесь, мизер для 78 тысяч… Да, это получается по одной рекламации в год на базу — если огрублять, но там занимаются и профилактикой. История Ложкового не зарегистрирована. Наверно, ограничился газетой, а формальной рекламации не послал. Трудно сказать, с чем там у него действительно беда. Если жалобы на мост, вариатор ходовой, коробку — заранее согласен, это слабые места. Болтокрепеж — тоже можно согласиться. Ведь привлеченные — они те же комбайнеры, а комбайнером теперь берут и десятиклассника, и парикмахера. Возврат с отстойника — дело субъективное. В хорошем настроении приемщик — пропустит, в плохом — вернет. Но со второй сдачи машины, как правило, уходят. Словом, сложности есть — а где их нет? — но коэффициент готовности 0,95 будет достигнут.