Арман Лану - Майор Ватрен

• Название: Майор Ватрен
• Автор: Арман Лану
• Издательство: Журнал “Иностранная литература”, №№ 8–10
• Жанр: Проза
• Год: 1957

Роман «Майор Ватрен», вышедший в свет в 1956 году и удостоенный одной из самых значительных во Франции литературных премий — «Энтералье», был встречен с редким для французской критики единодушием.

Герои романа — командир батальона майор Ватрен и его помощник, бывший преподаватель литературы лейтенант Франсуа Субейрак — люди не только различного мировоззрения и склада характера, но и враждебных политических взглядов. Ватрен — старый кадровый офицер, католик, консерватор; Субейрак — социалист и пацифист, принципиальный противник любых форм общественного принуждения. Участие в войне приводит обоих к тому, что они изменяют свои взгляды. В романе ярко показано, как немногословный, суровый майор Ватрен вынужден в конце своего жизненного пути признать несостоятельность своих прежних убеждений. Столь же значительную эволюцию проделывает и Франсуа Субейрак, который приходит к выводу, что в мире, где он живет, нет места пацифистскому прекраснодушию.

Многие проблемы, над которыми так мучительно бьются герои романа Лану, для советских читателей давно решены. Это, однако, не снижает интереса и значения талантливой книги Лану; автор сумел убедительно показать поведение своих героев в условиях, когда каждому из них пришлось для себя и по-своему решать, как говорят, французы, «конфликты совести», поставленные перед ними войной.

---

Анни смотрит невозмутимо и безмятежно на страстного и беспокойного любовника, которого ей отдавал жадный город и которого война столь быстро должна была отнять у нее. Она говорит ему чуть насмешливо:

— Ты влюблен?

Настроение Франсуа сразу упало. Анни так легко вжилась в это растительное бездумное существование, так спокойно держалась, так неторопливо двигалась… Нет, тон ее вопроса не был случайным. Анни не прониклась ощущением происходящей трагедии. Она не понимала Франсуа. Романтические мечты Франсуа о коротком счастье вопреки судьбе — «Еще мгновение счастья…» — разбились: Анни не желала стать его партнером в этой игре.

Впрочем, они неплохо провели этот отпуск, предоставленный им: судьбой. Правда, Франсуа мучило ощущение подрезанных крыльев. Драма их любви заключалась в том, что хотя Анни любила его, но любила не так, как хотелось, да и его чувство тоже было не на высоте. Прежде она часто упрекала его в обычном для молодого человека отсутствии нежности, а ему не хватало в ее любви простоты и товарищества. Сами того не подозревая, они разыгрывали плохой водевиль. Он ехал в Коллиур полный нежности к Анни, а ей его порыв казался если не нарочитым, то во всяком случае преувеличенным, хотя она сама старалась стать ему товарищем во время этих каникул, наполненных радостным ощущением здоровья, воды, соли и солнца. Грустная игра в прятки!

Фургоны бродячего цирка отражались в море всеми своими яркими красками. Франсуа, немножко занимавшийся живописью, писал пейзаж, Анни вязала. Внезапно до них донеслись крики: в одном из фургонов в цыганской семье происходила бурная сцена расставания. Молодой рыбак вместе с цыганом уходили с солдатскими мешками на спине от своих. Цыган с театральным отчаяньем прощался со своим фургоном, рыбак — со своей хижиной. Франсуа бросил кисть. Анни отложила вязание. Она подошла к нему и села рядом. Лицо ее стало серьезным, вопросительный взгляд обратился к нему. Но Франсуа покривил душой:

— Совсем как в учебниках по литературе, — сказал он.

Они так и остались сидеть, тесно прижавшись друг к другу, плечом к плечу.

Тогда к ним подошел седой старик, с кожей цвета обожженного кирпича. Он долго разглядывал их, Франсуа снова взялся за краски, а Анни за спицы. И наконец, старик бросил им с резким каталонским акцентом:

— Эй, вы! Да, вы! Если война — это вы, то к черту мир!

Субейрак взял Анни за руку. На глади воды не было ни единой морщинки, в знойном воздухе парила огромная чайка.

Майор Ватрен проснулся. Взгляд его задержался на бумагах, выпавших из кармана Субейрака. Франсуа понял, что привлекло внимание майора. Это были страницы из старого журнала «Зеркало мира», которые он подобрал в лавке с намерением показать их Эль-Медико. Пожелтевшие фотографии рассказывали о победе 1918 года и, в частности, показывали французских солдат, проходящих под Триумфальной аркой. Франсуа подошел к неподвижно сидевшему майору. Вдвоем они стали разглядывать изнуренные лица, длинные усы, долгополые плащи, генералов, похожих на священнослужителей, гарцующих капитанов, флаги, знамена, высокие воротники, узкие сюртуки и котелки в толпе.

Вдруг Ватрен резко отвернулся и встал.

Последовала долгая пауза.

Наконец майор сказал не оборачиваясь:

— Что касается перевода Пуавра, Субейрак…

— Слушаю, господин майор.

— Это бесполезно.

— Но, господин майор, ведь мы… вы сами решили…

Майор кашлянул и добавил:

— Я вам не обещал, что Пуавра не убьют.

Где-то в стороне Бьерма снова застрекотали автоматы.

— Вы свободны в течение часа, — добавил Ватрен.

Майор обернулся. Лицо его было бесстрастно. Он наблюдал, как Субейрак собирается, затягивает ремень, аккуратно перекладывая кобуру так, чтобы она не мешала ему при ходьбе. Офицер открыл кобуру, вынул револьвер, осмотрел его, покрутил барабан, положил оружие на место, молча отдал честь и вышел.

Франсуа снова пошел той же дорогой, что и утром, почти в такой же темноте. Он переправился на остров тем же путем. Взвод его оставался на прежнем месте. Пуавр умер за два часа до его прихода. Сержант Бодуэн, таможенный контролер, рассказал ему тут же, у тела Пуавра, как было дело. Немецкие мины обрушились на земляную насыпь, за которой залегли французы. Раненный в голову Пуавр упал навзничь, при первых взрывах. Он ведь всегда проявлял крайнее легкомыслие, пренебрегая мерами предосторожности, не нагибался, не прятался, не полз. По-мальчишески непосредственный, он своим ясным взглядом обезоруживал гнев начальства. Издали все видели, как он упал, но во время бомбежки невозможно было прийти ему на помощь. Это случилось в десять часов утра. Вместе с Пуавром был старший сержант Бушё. Он-то и крикнул, что Пуавр убит. Они не смогли тогда сразу же послать санитаров. С великим трудом, только к вечеру удалось унести трех раненых. И уже в сумерках Бодуэн услышал предсмертный хрип, доносившийся с того места, где упал Пуавр. Пуавр еще был жив! Бодуэн побежал туда, но, увы, уже ничего нельзя было сделать. Агония Пуавра длилась еще два часа.

Теперь его мучения прекратились.

Субейрак взял руку Пуавра. Она была холодна и не гнулась. На безымянном пальце, рядом с обручальным кольцом, Франсуа увидел самодельное алюминиевое. При слабом свете затемненного электрического фонаря Субейрак увидел на своем пальце точно такое же кольцо. Пуавр смастерил эти два кольца из обломка самолета, принадлежавшего прославленному английскому летчику Кобберу, который был сбит в марте. Пуавр выточил их тогда напильником, сделанным из своего швейцарского ножа, и сказал лейтенанту:

— Нужно будет изготовить еще одно для моей жены.

Франсуа снял с пальца покойного оба кольца, обручальное и алюминиевое, связал их веревочкой и положил в бумажник для жены Пуавра.

Пуавр! Вестовой был его лучшим товарищем, несмотря на разницу в звании и социальном положении. Перед Франсуа лежало мертвое тело, но он не мог думать о Пуавре как о покойнике. Он представлял его себе на привалах, в Вольмеранже, вспоминал, как тот любезничал с лотарингскими девушками, — вестовой был воплощением их мечты о голубоглазом блондине.

Шел третий месяц войны; их часть стояла у Валансьенна. Солдаты нервничали: вблизи — родные места, а отпуска отменены. В то воскресенье Пуавр, с большим трудом взяв себя в руки, целый день бродил по виноградникам, по полям, засеянным люцерной и свеклой. А вечером, прекрасным осенним вечером, он явился в сад, где Субейрак беседовал об искусстве с капитаном Леонаром. Пуавр принес огромное яблоко.

В его протянутой руке оно так и сияло — круглое, румяное, спелое.

— Я скучаю по жене и по моему мальцу, вот я и пошел и стал искать для вас самое лучшее яблоко, чтобы не думать о них.

В цветущем саду Пуавр стоял перед Субейраком и капитаном. Солнце бросало свои лучи на его затрепанную форму, и. казалось, человек сейчас заговорит с птицами.

Субейрак взглянул на умершего и стиснул зубы, чтобы не разрыдаться.

VI

Когда молодой офицер вернулся на кирпичный завод, надеясь забыться сном и уйти от мертвых и от живых, он нашел майора и «Неземного капитана» в компании батальонного адъютанта и писаря. При резком свете лампы они напоминали вырезанных из дерева святых, неизвестно почему облаченных в мундиры, на которых чуть блестело потускневшее золото. Их лица были серьезны.

— Подойдите сюда, Субейрак, — сказал Ватрен. — Есть распоряжение из штаба. Вы можете идти, Гондамини. Субейрак вас заменит. Возьмите кальку.

Субейрак подчинился. Он ненавидел кальки, цветные карандаши — все это делопроизводство смерти. Вражеские части помечались красными, стрелками, указывающими направление ударов.

Ну вот, слева немецкое наступление идет на Шато-Порсьен, Авансон, Таньон с клиньями в районе Сервельского леса и леса Буше. Рота Каватини соприкасается с противником на своем левом фланге.

— С противником. Но, а как же… батальон Экема?

— Батальон Экема получил приказ отойти к Таньону и Шатле.

— Но дивизии, которая была слева, ведь больше нет!

— Я… не знаю. Я ничего больше не знаю.

Майор опустил глаза; его указательный палец начертил на карте линию прорыва немецких войск — Шато-Порсьен, Авансон, Шатле…

— Ретурн, — сказал он вполголоса.

Это была речка, текущая параллельно реке Эн, в десяти километрах за их спиной!

Ощущение оголенного слева фланга, которому угрожает штык, то самое болезненное и уже испытанное им ощущение непреодолимого головокружения над пропастью снова овладело Субейраком. «Зов бездны, как сказано у Паскаля», — подумал он и горько усмехнулся над своими профессиональными ассоциациями.

Он собирался обозначить стрелками движение немцев к опорным пунктам батальона, но Ватрен сказал:

— Не надо. Не нужно стрелок в этом направлении. Пусть все они смотрят на юг, прямо на юг. Как будто нас не существует.