Георгий Ушаков - Всемирный следопыт, 1930 № 05

• Название: Всемирный следопыт, 1930 № 05
• Автор: Георгий Ушаков
• Издательство: Государственное Акционерное Издательское Общество «Земля и Фабрика»
• Жанр: Публицистика
• Год: 1930

СОДЕРЖАНИЕ

Обложка худ. A. Шпир. — Три года на о. Врангеля. Очерк Г. А. Ушакова. — Степь пробуждается. Рассказ Михаила Ковлева. — Охотники за пшеницей. Биографические рассказы Поля Крюи. — Погоня за куном. Рассказ Петра Ширяева. — На заводской трубе. Рассказ М. К. — Как это было: В гостях у обезьян. Очерк Ал. Смирнова-Сибирского. — Длинноносы. Рассказ-быль В. Сытина. — Смерть лихого. Рассказ-быль В. Савина. — Крысиный царь. Рассказ-быль К. Алтайского. — Из великой книги природы. — Очаги социалистического строительства СССР. Турксиб. — Об'явления.

С 1927 по 1930 годы нумерация страниц — общая на все номера года. В № 5 номера страниц с 321 по 400.

Орфография оригинала максимально сохранена, за исключением явных опечаток — Гриня

---

— Не веришь? Ей-богу упустил! — повторил Степан Максимыч. — Да ку-ун какой! Старый, червонца четыре стоит!

Слово за словом он пересказал все перипетии нашей неудачной охоты; мой позорный промах смягчил, упирая на темноту, в которой мне пришлось стрелять. Я отметил, что в подробном рассказе своем Степан Максимыч не обмолвился ни одним словом, которое могло бы служить указанием места нашей охоты на куницу. Не опросил об этом и Кузьма Петрович. Следующий день подтвердил мое предположение: в рассказе о неудачливой нашей охоте Кузьму Петровича больше всего интересовал вопрос: где?

Обогнув пчельник, мы пробирались густым ольшанником к буграм, в ельник, где, по нашим рассчетам, непременно должны были быть русаки…

— Куна этого я все одно добуду, — упрямо говорил мне Степан Максимыч, шагая впереди меня и зорко присматриваясь к каждому следу. — Ежели бы не к вечеру вчера дело было, непременно нашел бы!.. Денька через два пойду и добуду. Кормится он в том месте. Сегодня бы пошел, да охота очень русаками с тобой побаловаться…

Я ни у кого не видел такой походки, как у Степана Максимыча. Он шагал «в разметку», выворачивая наружу носки ступней и почти не сгибая в коленях ног. Со стороны казалось — он идет медленно, но я знал но горькому опыту как трудно поспевать за ним. В лаптях, в толстых суконных онучах, густо перевитых оборками, его короткие ноги всегда казались мне литыми из чугуна. Расстояний для него не существовало, а его «версты» я всегда расценивал километров по пяти. В сумке с патронами у него всегда была краюха хлеба. Он ел на ходу. Пройдет километр-два, отломит небольшой кусочек и съест, через два-три — еще. «Чтоб время не терять и не отощать чтоб», — объяснял он…

В этот день охота сложилась для нас удачная: к полудню мы взяли трех русаков. Взяли бы наверное и еще, но на мое несчастье Степан Максимыч снова наткнулся на куний след и, мгновенно забыв о русаках, исчез в осиннике. Некоторое время до моего слуха доходил хруст веток под его шагами, шорохи раздвигаемых осинок, потом все смолкло. Я остался вдвоем с Султаном на просеке. Хотя Степан Максимыч и заверил меня, что он сейчас вернется, я решил его не ждать и медленно двинулся к дому. Султан бежал впереди, сразу сообразив, что работа кончена и в избушке его ждет еда. С большой неохотой подошел он ко мне, когда, заметив свежий след беляка, я начал подзывать его, ткнул мордой в отпечаток заячьих лап, посмотрел на меня, ткнул еще и опять посмотрел на меня, как бы говоря: «Стоит ли? Не лучше ли домой?» Настаивать я не стал: сетка с двумя русаками уже изрядно оттянула мои плечи. Мы двинулись дальше, но в следующий момент Султан метнулся с просеки в кусты и погнал. Я отчетливо увидел темное гибкое тело быстро ускользавшее от Султана к груше сосен, вправо от меня. И первая мысль была: «Куница!» Я побежал следом за Султаном. У сосняка он остановился и, подпрыгивая, начал лаять вверх, на одну из сосен. Сколько я ни пытался увидеть что-нибудь в густой зеленой хвое, я ничего не увидел, хотя и был уверен, что куница именно здесь. И боясь, что от меня одного она уйдет, закричал во всю мочь:

— Степа-а-ан, го-оп! Сте-па-а-ан, сю-да-а-а!..

Держа ружье наготове, я безрезультатно шарил глазами по верхушкам сосен и не переставал звать:

— Сте-па-ан, о-го-го-го-о!

И был несказанно удивлен, когда вместо Степана Максимыча, ко мне неслышно вдруг подошел Кузьма Петрович. За плечами у него было ружье, а за веревочным поясом топор. Я сразу догадался, что он все время крутился по нашим следам в надежде установить место, где мы нашли вчера куницу.

— Что кричишь? Ай нашел что? — спросил он, осматривая сосняк.

— Белка! — солгал я.

Кузьма Петрович еще раз подозрительно осмотрел сосняк и равнодушно проговорил:

— Белки тут много. Ты что ж, видал ее?

— Видел. Собака по земле гнала.

— По земле?! — переспроси Кузьма Петрович.

В это время я заметил на одной из сосенок беличье гнездо, «гаюшку», как называют его здесь охотники. От Степана Максимыча я знал, что куница часто скрывается в беличьих гнездах, и боясь, что Кузьма Петрович догадается в чем дело, я, не желая уступать ему честь открытия убежища куницы, сказал:

— Может быть это совсем и не белка, а куница?

Но Кузьма Петрович уже догадался. Я заметил это по быстрому воровскому взгляду, брошенному им сперва на гаюшку, потом на меня.

— Куницы здесь не должно быть! — проговорил он смиренным отеческим голосом и опять украдкой вскинул глаза к гаюшке.

— На всякий случай ты постучи по этой вот сосне топором, — предложил я. — Проверим!

— Да зря стучать; куницы тут не должна быть! — повторил Кузьма Петрович.

— Сте-па-а-ан, го-го-оп, сю-да-а!.. — закричал я.

Кузьма Петрович вынул из-за пояса топор, подошел к сосне, но не к той, на которой была гаюшка, и начал рубить.

— Не эту! — поправил я. — Вон ту, с гнездом!

Словно на пытку его толкали, неохотно подошел Кузьма Петрович к сосне с гаюшкой и только стукнул раза два топором, как из гаюшки выкинулась великолепная куница, перескочила на другую сосну и затаилась в зеленой гуще хвои. Я видел ее совершенно отчетливо в момент прыжка, но выстрелить не успел. Держа ружье у плеча, пытался разыскать ее снова и не мог. Чуя смертельную опасность, куница затаилась. Я отошел в сторону на несколько шагов, чтобы увеличить таким образом поле наблюдения, и лишь только выбрал позицию, притаившийся хищник не выдержал и огромным чудесным прыжком хотел переброситься на следующее дерево. Мой выстрел оборвал прыжок. Убитая наповал куница упала в трех шагах от меня.

Завистливо рассматривал ее Кузьма Петрович и, передавая мне, сказал;

— Самец, кун. Ореховый кун.

Ореховые куницы, по его словам, были самые ценные.

На просеке к нам присоединился Степан Максимыч.

— В кого стреляли? — спросил он, здороваясь с Кузьмой Петровичем и подозрительно косясь на него.

Я вынул из кармана куницу.

Степан Максимыч как стоял, так тут же сел на снег и стянул с головы шапку. Я никогда не видел так быстро поглупевшего лица. Брови у него ушли вверх, набирая на лоб морщинки; рот полураскрылся, покруглели глаза — бессмысленные, пустые, ничего не понимающие в этой жизни, где куница сама лезет в руки охотнику-новичку, в то время как завзятые охотники попусту тратят дни и целые недели в поисках за ней…

— Ну что ж это такое, ты подумай только, — рассуждал он с Кузьмой Петровичем, идя сзади меня. — Тут, можно сказать, не жалея себя, ходишь-ходишь за ней, а он вот только приехал — чик, и готово! Ах, ты, история-то какая, прямо даже чудно!

— Я то с топором был; стукнул, она тут и есть! — отвечал Кузьма Петрович и в третий раз начинал свой рассказ о том, как услыхал мой крик, как подошел, как сразу увидел гаюшку, и из его рассказа выходило так, что если бы не он — куницы мне не видать как своих ушей.

Я слушал и решал неразрешимый вопрос: кому из них отдать куницу?

На заводской трубе. Рассказ М. К.

I

Покинутый завод стоял на отлогом, ветренном и солнечном склоне длинного сутулого холма. Узкая лента зарастающей ковылем булыжной дороги взбегала от шоссе к приземистым баракам сушилок. Дощатые крыши сушилок чернели дырами, навесы обваливались. Изрезанные лопатами края глубокого каррьера сползли и обрушились. Рыхлые осыпи черной земли прикрыли светлевшие на дне ямы липкие пласты голубоватой глины. Лопух и крапива лохматили склоны. Дорога обогнула каррьер и заметно круче поползла вверх.

Тяжело ступая, Петр Спирин вытер потный лоб и хмуро сказал:

— Пропал заводишко-то!

С трудом поспевающий за ним, запыхавшийся от жары и подъема, человек в кургузом пиджачке горестно и утвердительно закивал косматой головой и со вздохом проговорил:

— Пропал, паря… Это ты верно.

— А кто виноват? — почти злобно спросил Спирин. — Сохранить надо было. Себе же, небось. Эх, вы!..

Человек в пиджаке негодующе взмахнул рукой.

— Ты, товарищ дорогой, не агитируй, не агитируй! — хитро прищурясь, заговорил он. — Мы и сами понимаем, что и как. А только тут нельзя было сохранить…

— Это почему же нельзя?

— А потому. Ты послушай сначала.

Ловко загородившись от ветра, рассказчик зажег погасшую было трубку и, глубоко затягиваясь, начал:

— Был тут у нас, еще в одиннадцатом году, купчик такой, Ерофеев звали. Затеял он себе дачу ставить. Согнал народ, начали под фундамент рыть. Глядь — глина. Хорошая глина. Туда-сюда, душонка-то купецкая сразу и про дачу забыла. Почуял, значит, поживу. Немца-инженера позвал. Немец понюхал глину, помял, говорит — точно, годится. Начали строиться. Лес у нас не близко, материал за двадцать километров подвозили. Стукнуло Ерофеева по мошне. Вексельки выдать пришлось. Однако терпел, думал сторицей вернет. Выстроился, дорогу провел, рабочих нанял. Заработал завод. Все честь-честью. Недели три прошло, стали под шестой миллион кирпичей подходить, как вдруг яма дно показала. Понял? Глина-то вся. Ну Ерофеев туда-сюда, здесь рыл, там рыл — нету глины, вся вышла. Пропал толстопузый! Вексельки к протесту, завод с торгов за двести рублей купил кто-то, да и тот потом прикинул, что разбор дороже материалов станет — и отступился. С той поры и стоит завод, почитай двадцать лет! Вот что.