Георгий Ушаков - Всемирный следопыт, 1930 № 05

• Название: Всемирный следопыт, 1930 № 05
• Автор: Георгий Ушаков
• Издательство: Государственное Акционерное Издательское Общество «Земля и Фабрика»
• Жанр: Публицистика
• Год: 1930

СОДЕРЖАНИЕ

Обложка худ. A. Шпир. — Три года на о. Врангеля. Очерк Г. А. Ушакова. — Степь пробуждается. Рассказ Михаила Ковлева. — Охотники за пшеницей. Биографические рассказы Поля Крюи. — Погоня за куном. Рассказ Петра Ширяева. — На заводской трубе. Рассказ М. К. — Как это было: В гостях у обезьян. Очерк Ал. Смирнова-Сибирского. — Длинноносы. Рассказ-быль В. Сытина. — Смерть лихого. Рассказ-быль В. Савина. — Крысиный царь. Рассказ-быль К. Алтайского. — Из великой книги природы. — Очаги социалистического строительства СССР. Турксиб. — Об'явления.

С 1927 по 1930 годы нумерация страниц — общая на все номера года. В № 5 номера страниц с 321 по 400.

Орфография оригинала максимально сохранена, за исключением явных опечаток — Гриня

---

— Без куницы домой не пойдем! — твердо отрезал Степан Максимыч. — Вот если очень далеко ушла верхом, ну, тогда правда, не взять, потому поздно, смеркаться зачинает.

Для меня было совершенно непонятно, как можно определить направление, в котором ушла куница по верхушкам деревьев. В первый раз я усомнился в словах Степана Максимыча и с неохотой, разбитый мгновенно насевшей на меня усталостью, поплелся за ним.

«Куница пошла верхом, по деревьям, а он смотрит вниз, на снег, — думал я — Домой бы теперь, чайку бы…»

Лес стал реже. Чаще попадались дубы. Собака, бросившая гонять зайца, присоединилась к нам. Так же, как и я, она лениво плелась сзади. И посматривая на нее, я находил в ней молчаливого своего единомышленника: она тоже была измучена, ей тоже хотелось в избушку, где ее ждала еда и мягкая подстилка, на которой так приятно лежать после целого дня беспрерывного гона и лизать пылающие натруженные лапы, а потом уснуть крепким несобачьим сном и изредка вздрагивать во сне, нарушаемом лесными виденьями…

— Степан Максимыч, идем домой!

— Сейчас мы ее найдем, — выпрямился Степан Максимыч. — Здесь она… Сюда шла! — показал он рукой на группу старых дубов впереди.

— Почему?

— Видишь, когда она идет верхом, роняет на снег то кору, то сломит сучок, я и примечаю, это все одно что след. Теперь надо смотреть на дубья, если дупло приметишь — непременно тут.

Степан Максимыч осмотрелся и быстро направился к одному из дубов, корявому и старому, с искривленным стволом. И сейчас же крикнул.

— Здесь. Иди скорей сюда!

Я подошел, мгновенно забыв про чай и избушку. Метрах в десяти от земли в стволе дуба была длинная щель. Она показалась мне слишком узкой для того, чтобы в нее могла пролезть куница, но Степан Максимыч, оживившийся необычайно, повеселевший, уверенно сказал:

— Здесь! Готовь ружье! Султан, поди сюда!

Подошедшая собака подошла к дереву, обнюхала и, задрав вверх голову, начала прыгать и лаять. Держа ружье наизготовку, я не спускал глаз с щели. Степан Максимыч бросил ружье на снег, сломал сухую осинку и подошел к дубу.

— Ну, теперь смотри, как покажется — бей!

Он стукнул сперва осторожно, потом сильней по стволу дерева осинкой. До боли я напрягал зрение; боялся не только на миг отвести взгляд от таинственной дыры вверху, но даже моргнуть.

— Не видать? — то-и-дело спрашивал Степан Максимыч.

— Нет.

— Хитрая, стерва!.. Эх, топора не взял! Ты смотри, смотри, ежели выскочит — пойдет по сучкам, верхом…

— Я смотрю,

— Должно быть самец, кун старый, вот и не показывается. Нету?

— Нет.

— Собаку не отпущай от себя!..

— Султан, иди сюда!

Собака, вначале принявшая самое живое участие во всем этом, лаявшая и прыгавшая вокруг дерева, теперь стихла и успокоилась, не видя от этого никаких результатов. Отойдя шагов на десять, разрыла снег и улеглась, свернувшись в клубок.

«Никакой куницы наверное здесь нет, — подумал я, взглянув на нее. — Была, может быть, да ушла».

Смеркалось. По снегу легли фиолетовые нежные тени. Крепчал мороз.

— Вероятно ушла, — высказал я свое соображение.

Степан Максимыч был упрям.

— Обожди! Сейчас…

Вместо того, чтобы стучать, он начал водить по стволу палкой, подражая пиле. И лишь только провел раз-другой, я совершенно отчетливо разглядел, как что-то метнулось по щели снизу вверх.

— Есть! — крикнул я прерывающимся голосом. — Здесь!

— Смотри, смотри, обязательно должна сейчас выйтить! — торопливо ответил Степан Максимыч и еще ожесточеннее запилил по дереву.

— Может быть выстрелить туда? — предложил я.

Степан Максимыч бросил палку, взял ружье и стал рядом со мной.

— Бей.

Я выстрелил, целясь в трещину.

— Вдарь еще!

Второй выстрел тоже не дал никакого результата.

— Не иначе — старый кун… Теперь нипочем не выйдет, — озабоченно заговорил Степан Максимыч. — Потому смекнул: деваться некуда, вот и затаился… Как на грех и топора не взял я! Всегда с топором хожу, а ноньче как затмение нашло; в лесу без топора, как без рук. Ах ты, нечистая сила!.. Стреляй еще раз!

Кун не показывался. Лес темнел. И чудесная, заворожившая нас трещина вверху медленно исчезала, сливаясь в одно с темным корявым стволом дуба. Вправо от нас заскрипели по снегу полозья саней. Кто-то ехал. Степан Максимыч стремительно бросился туда, крикнув мне на ходу:

— Не отходи, смотри, собаку не отпущай!..

Было слышно мне как он остановил ехавшего, спрашивая топор. Вернулся с ругательствами, без топора.

— Ведь надо же такому случаю быть — нету!. Ах ты, господи! Никогда без топора не ходил, а тут вот поди ж ты, мать..! Ну, ладно! Обожди, собаку не пущай за мной, сейчас шолохом выгоним…

С ожесточением он начал ломать молодые осинки. Работая ножом и зубами, связал их в длинный шест лыками и подошел с ним к дубу. Без шапки, мокрый от торопливых усилий, он несколько раз безуспешно пытался попасть концом шеста в почти невидное теперь узкое отверстие дупла. Зыбкий шест гнулся, запрокидывался назад, ломался… Снова работали зубы, отдирая лыко, работал самодельный перочинный нож, опять поднимался зыбкий шест, шарил по стволу почта у самой щели, но в щель не попадал.

— Правей… чуть-чуть полевей… повыше! — направлял я, следя за концом шеста и до рези в глазах напрягая зрение. В один из каких-то моментов я увидел как зыбкая вершинка шеста всунулась змеей в щель, и в то же мгновенье оттуда метнулось в воздух гибкое живое тело. Я видел, как в полумраке наступивших сумерек оно перевернулось несколько раз в стремительном паденьи своем на землю, видел, как подпрыгнуло, мягко шлепнувшись в снег в пяти шагах от меня, и метнулось вперед. Раз за разом громыхнули мои два растерянные выстрела.

— Упусти-ил?! — с непередаваемым отчаянием и надрывом взвыл Степан Максимыч и заметался, и закружился, словно от смертельной раны, на месте падения куницы. — Султан, Су-лтан, сюда, Султан!..

И не видя собаки около себя, он вдруг сам бросился в припрыжку по направлению, в котором скрылась куница, и залаял по-собачьи, подражая гону:

— Гав-гав-гав!..

Собака помчалась следом за ним. На снегу осталась шапка, ружье, сумка с патронами и… я. Было почти темно. В небе зажигались морозные звезды. Густела тишина; вечер плавил деревья в темную массу. Старый огромный дуб передо мной менял свои очертания и казался живым — черные голые сучья шевелились. Справа дошел чуть слышный таинственный хруст, будто чьи-то зубы точили сухую корочку. Прошло пять и десять минут. Быть может полчаса. Давно смолк голос Степана Максимыча и обиженный лай Султана. Я подобрал ружье, шапку и сумку, оставленные Степаном Макоимычем, и медленно пошел в том направлении, откуда в последний раз дошел до меня ею голос. В мыслях было только одно: «про-ма-зал!» Выразительное и стыдное слово. А перед глазами — неотступное видение стремительного хищного тела, перевертывающегося в воздухе: смерть или жизнь?.. Из неравной роковой схватки с всесильными хозяевами леса зверь вышел победителем…

Мой выстрел оборвал прыжок, и убитая куница упала в трех шагах от меня.

Темная фигура Степана Максимыча очутилась рядом со мной совсем неожиданно и не с той стороны, откуда я ждал. Молча он принял от меня ружье и шапку с сумкой. В молчаньи двинулись к дому.

— Ты бы хоть обругал меня! — выговорил наконец я робко.

Степан Максимыч с остервенением сплюнул.

— Обоих нас застрелить не жалко за такие дела!..

Всю дорогу до избушки он не произнес больше ни слова и лишь, когда подходили к пчельнику Кузьмы Петровича, сказал:

— Никому и не говори об этом!

Разговор в этот вечер у нас не клеился. Степан Максимыч вздыхал, плевался, то надолго задумывался и, щуря глаза, устремленные в одну точку перед собой, часто-часто мигал веками. Раза два прерывал раздумье шопотным ругательством. И это был первый и единственный вечер, когда я заметил, что, слушая меня, Степан Максимыч думает о чем-то другом…

Кузьма Петрович пришел вскоре после нашего возвращения.

— Чего добыли?

Я скользнул глазами по лицу Степана Максимыча и поспешно ответил:

— Ничего, Кузьма Петрович, задаром проходили!

— Садись, Кузьма, чай пить! — пригласил Степан Максимыч. — Вьюнов-то ловишь?

— Поймал ноне утром.

— Много?

— Да нет… с полпуда, больше не будет,

— Крупный?

— Вьюн хороший, жи-ирный! Завтра утречкам принесу, поджарите…

— Знаменитая вещь, если поджарить! — облизнулся Степан Максимыч, отмахнул с потного от чая лба волосы, выпрямился и, смотря в лицо Кузьме Петровичу, неожиданно признался:

— А мы, Кузьма, куницу упустили!..

Кузьма Петрович, стоявший у двери, жадно шагнул к столу, сел и впился глазами в Степана Максимыча; на лице у него было и недоверие, и радость, и неодолимое желанье скорей узнать подробности.