Нина Пицык - Богомолец

• Название: Богомолец
• Автор: Нина Пицык
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1964

Книга посвящена советскому патофизиологу и общественному деятелю, академику (1932) и вице-президенту АН СССР (1942), академику АН УССР (1929), АН БССР (1939) и АМН СССР (1944), почётному члену АН Грузинской ССР (1944), заслуженному деятелю науки РСФСР (1935), Герою Социалистического Труда (1944) Александру Александровичу Богомолец (1881 — 1946).

---

— Спасибо и еще раз спасибо! — и почтительно склоняет голову.

Вопрос о доцентуре Богомольца решен. Попечитель Одесского учебного округа в феврале 1910 года, после второй пробной лекции на тему «Экспериментальная гликозурия», разрешил принять его в число приват-доцентов по кафедре общей патологии. С осени ему предстоит вести два курса. Один — по патологии желез внутренней секреции, другой — практический: по методике бактериологического исследования.

Правда, звание приват-доцента не сулит молодому ученому никаких материальных благ. Курсы лекций приват-доцентов считаются необязательными, и труд их оплачивается из грошовых сумм, внесенных слушателями. Слишком скромный для семейного человека заработок вынуждает Богомольца принять предложение о чтении нескольких обзорных лекций по общей патологии и терапии слушателям курсов фельдшеров при Черниговской земской больнице, а позже — в Одесской зубоврачебной школе.

Под руководством Н. Г. Ушинского Богомольцу пришлось поработать недолго, так и не удалось полностью пройти его школу. Впрочем, ему везло на учителей. В конце ноября 1908 года на место Ушинского прибыл профессор Воронин. Он сразу же, по словам Богомольца, произвел на него впечатление «человека порядочного, добродушного, знающего и, несомненно, любящего науку».

Прошло немного времени, и взаимные симпатии профессора и приват-доцента переросли в дружбу.

Воронин писал жене:

«Сегодняшний день провел с Александром Александровичем. Я полюбил его глаза, искрящиеся лукавством, живость ума, сочный украинский язык — он им часто пользуется. Семья его бедствует, а он молчит. Отказался от мысли о поездке на Капри — денег не хватило. А с его легкими поездка так нужна! Хочу помочь — договорился с Головиным о передаче ему с осени ведения двух курсов.

А сколько лиризма в душе этого человека! По дороге домой рассказывал о жизни мурашек в травяных зарослях, о деловых музыкантах — кузнечиках. А потом вспомнил поручение студентов — выведать «коньки», на которых я режу на экзаменах. Примостились где-то на парапете и отобрали для передачи «под секретом» все ведущие темы патофизиологии. Попрощался, а потом вернулся.

— Читали Алексея Толстого? Интересный! Знаете, рождается новый талант!

Скоро я останусь один. А. А. собирается в Париж с целью обязательной для нас, русских, перед профессорской практикой стажировки у западных коллег. Не знаю, что только будет делать там этот уже зрелый, тонкий экспериментатор».

Часы отдыха Богомолец с Ворониным часто проводят вместе. Маршруты прогулок меняются: коллеги ходят то в порт, то на Пересыпь, то на Фонтаны.

Владимир Васильевич знает, что под влиянием Н. Г. Ушинского его молодой коллега проникся интересом к французской школе бактериологов, увлекся физико-химией и микробиологией. Ушинский с редкой щедростью помог ему обогатить свои знания в этих областях (настолько, что впоследствии Богомолец свободно читал в университетах курс бактериологии, заведовал бактериологическими лабораториями и большими серологическими отделениями).

Уже в первой работе из этой серии — «Роль сенсибилизирующих веществ нормальных и специфических сывороток в явлениях фагоцитоза» — ученый выступил против «засорения» учения об иммунитете, сделавшем такие успехи за последнее десятилетие. «Погоня за новыми открытиями в области учения о невосприимчивости к заразным болезням, — по мнению Богомольца, — все больше загромождает литературу недостаточно проверенными данными».

Он не побоялся «занести руку» на самого Мечникова — учителя своих учителей, не согласившись с некоторыми его утверждениями о сути механизмов, лежащих в основе иммунитета.

Позже по этому поводу он записал: «Как известно, развитие науки совершается диалектически, и для мечниковского учения об иммунитете также настала переходная пора появления антитез, столь необходимых для научного синтеза… Справедливая критика нисколько не умаляет значения работ великого ученого. Наоборот: разъяснение и устранение некоторых неправильных положений только выявляет яркие зерна истины в работах основоположников современной медицины, одним из которых был Мечников, и способствует торжеству истины».

Тогда же высказал оригинальное предположение, что разнообразные реакции иммунитета представляют лишь различные в зависимости от природы агрессивных агентов свойства веществ ферментативного характера.

Отцу он в то время писал: «Тебе не стоит повторять аксиому: в здоровом организме господствует суровая гармония физико-химических преобразований. Болезнетворные агенты ее нарушают. Каждая болезнь — это борьба за преодоление химических пертурбаций, химического хаоса. Перипетии этой борьбы определяют исключительно резервные силы организма. Не предоставлять же им свободу действий! Нужно подстегивать! Только надежные средства изменят потенциал неполноценной реактивности, существенно помогут людям».

Но управление химическими процессами в желанном для человека направлении станет возможным после проникновения в их сущность. Пока же на пути исследователя непреодолимые преграды.

Анафилаксия — парадоксальное явление, противоположное иммунитету. При повторном введении в организм чужеродного белка (антигена), когда согласно общепринятым схемам следует ожидать наступления иммунитета, иногда вдруг наблюдается повышенная чувствительность. Это явление недавно обратило на себя внимание ученых. Исследования постепенно проливали свет на ее загадочные и часто грозные явления. Но наряду с полным значения и интереса фактическим материалом сообщались и недостаточно проверенные данные. Вот почему, принимаясь за углубление проблемы, Богомолец намерен по достоинству оценить уже известное и в этой критической оценке искать указание путей дальнейших поисков.

Повышенную чувствительность организма к повторному введению в него чужеродного белка, оказывается, наблюдал еще Мажанди в 1839 году, заметивший, что кролики, легко переносившие двукратное введение чужеродного белка, погибли после следующих, произведенных спустя некоторое время. Но значение повышенной чувствительности в патологии во всем объеме выяснилось лишь только в начале девяностых годов прошлого столетия при массовой иммунизации животных для получения антитоксических сывороток.

В 1898 году Эрикур и Рише нашли, что собаки чрезвычайно чувствительны к сыворотке угря: животные гибнут при повторном впрыскивании. Спустя четыре года Рише обобщил свои наблюдения и предложил ныне общепринятое название явления — анафилаксия.

Честь открытия так называемой сывороточной анафилаксии принадлежит М. Артюсу. В 1903 году он описал случай, когда антитоксическая лошадиная сыворотка, совершенно безвредная для кролика при первом впрыскивании, вызвала тяжелые явления при повторном. Врачи, широко применявшие сывороточное лечение дифтерии, заметили, что и оно для пациентов не всегда безразлично.

Вопрос о химической природе веществ, способных вызывать повышенную чувствительность организма, большинством авторов решался в пользу чужеродных белков.

Свою работу «Гипотезы и факты в учении об анафилаксии» Богомолец заключил выводом о том, что оно «находится в зачаточном периоде своего развития. Но и того, что уже стало известным, достаточно, чтобы побудить к глубокому и всестороннему изучению явлений повышенной чувствительности».

Он тут же принялся за опыты. Шесть месяцев изо дня в день экспериментировал на морских свинках. Одним животным вводил в брюшину необработанное вещество яичного желтка, другим — тоже желток, только после удаления жироподобных веществ — липоидов.

В первом случае обязательно развивалось состояние анафилактического шока: сначала у свинок проявлялось сильное беспокойство, быстро сменявшееся изнеможением, затем наступали удушье и смерть. Во второй же серии опытов все животные остались здоровыми.

«Вопрос переходит, — заключил молодой ученый в своей очередной работе — «О липоидной анафилаксии», — в область физиологической и, быть может, также физической химии. Но какое бы решение ни получил он впоследствии, значение липоидов в проявлении повышенной чувствительности нисколько этим не умалится.

В липоидной анафилаксии мы имеем новое проявление той громадной роли, которая принадлежит липоидам в биологических реакциях организма и, в частности, в так называемых иммунных реакциях».

Открытие, бесспорно, большое, весьма ценное для практической медицины. Но целых десять лет оно будет оставаться без внимания.

В 1922 году Богомолец опубликует еще одну работу, посвященную механизму анафилаксии, несомненно, труднейшей проблеме теории иммунитета. Несмотря на обилие гипотез, медицина не имела еще сколько-нибудь удовлетворительного объяснения этого явления. Богомолец в новой работе заявит: «Никакого яда анафилаксии, по-видимому, не существует», — и объявит себя сторонником воззрения на анафилаксический шок, как на результат процессов, происходящих внутри клетки… Вся картина анафилактического шока указывает на остановку или резкое замедление физиологических процессов в клетках.