Жюльетта Бенцони - Талисман Карла Смелого

• Название: Талисман Карла Смелого
• Автор: Жюльетта Бенцони
• Жанр: Исторические любовные романы

В 1476 году Карл Смелый, спасаясь бегством от швейцарских войск, оставляет свои драгоценности. Среди них и талисман Карла – брошь, украшенная тремя рубинами, именуемыми "Три Брата", и бриллиантом "Великий Алмаз Бургундии". С тех пор никто не видел потерянных драгоценностей. Лишь пять веков спустя камни Карла попадут в руки к князю Альдо Морозини и перевернут всю его жизнь с ног на голову... Окажется, что он не единственный обладатель знаменитых драгоценностей. В коллекции тестя Морозини – Морица Кледермана – уже есть камни Карла Смелого. Альдо Морозини предстоит выяснить, чьи же настоящие, а чьи лишь искусная подделка...

---

– У меня в гостях полиция? Как забавно! Садитесь, инспектор... А вас в самом деле положено так называть?

– В самом деле, мадам.

– Я заставила вас ждать? Извините. Но я никак не могла решить, какой цвет мне сегодня к лицу... Так вы хотели меня видеть? Полагаю, речь о каком-то мелком штрафе? Я постоянно забываю их платить! Очень глупо, не правда ли? Но я надеюсь, вы не отправите меня в тюрьму? – добавила она с кокетливой улыбкой.

Соважоль поспешил воспользоваться паузой в ее болтовне.

– К несчастью, мадам, не...

– Что значит, к несчастью, не?.. Я не думаю, что вам позволено шутить с серьезными вещами! Я не...

– Не в штрафе дело. Речь идет о госпоже графине де Гранльё, вашей свекрови, и...

– Господи! Что могла натворить эта святая женщина? Вообразите себе, всего два месяца тому назад...

– Она мертва, мадам! – в полный голос объявил потерявший терпение Соважоль. – Смерть настигла ее сегодня утром! И если вы не знали, какого цвета платье вам сегодня надеть, то, думаю, траурное будет самым подходящим!

Ему удалось остановить словесный поток. Графиня Изолайн была потрясена, она села на свой муслиновый шарф, а потом стала его потихоньку из-под себя вытягивать.

– Умерла? Наверное, несчастный случай, раз вы из полиции? Но я понятия не имела, что она в Париже...

– Нет, не несчастный случай! Убийство! В исповедальне церкви Святого Августина, совсем неподалеку от вас!

На этот раз инспектор добился полной тишины. Потрясенная графиня смотрела на него, не сводя глаз. И наконец заговорила.

– Убийство? В исповедальне? Неподалеку? Этого не может быть. Что ей могло понадобиться в исповедальне этим утром?

– Примерно около шести часов утра.

– Она же постоянно живет у себя, в родовом замке, в горах, в снегах, неподалеку от границы со Швейцарией! Но там тоже есть церкви! Зачем ей понадобилось ехать в Париж, чтобы тут исповедываться?

– Этого я не смогу вам сказать, мадам, и признаюсь честно, что рассчитывал узнать это от вас.

Соважоль вооружился своей самой ослепительной улыбкой. Красивому молодому человеку южного типа было немногим за тридцать, и он за свои недолгие годы работы в полиции успел убедиться, что на некоторых женщин она оказывает положительное воздействие. Оказала и на графиню: дама уселась рядом с ним на канапе, поиграла немного своим зеленым шарфом и жалобно простонала:

– Как я могу вам что-то сказать, если даже не знала, что свекровь в Париже! Вы первый сообщили мне об этом. История для меня крайне волнительная, ведь моя дочь так часто гостит у нее... Разумеется, с ней всегда гувернантка, и все-таки... Знаете, этот их замок, он продувается всеми ветрами!..

– Сколько лет девочке?

– Гвендолен? Восемь... Да, кажется, так. В общем, она совсем еще маленькая, но она обожает свою бабулю, и у нее проблема с бронхами, так что я была вынуждена смириться и отправить ее подышать чистым горным воздухом. Там очень много сосен и питание гораздо здоровее, чем у нас здесь.

– Кажется, "чрево Парижа" снабжает нас всем самым лучшим, что есть во Франции, и не только во Франции, – возразил Соважоль несколько растерянно.

– Вы хоть и работаете в полиции, но не во всем разбираетесь. Тем более в тонкостях кухни. Во Франции она слишком сложная. Вот у нас, в Англии...

И затем последовала хвалебная речь, которая должна была утвердить превосходство содержимого британских кастрюль над содержимым кастрюль всей Европы. Соважоль, изумившись про себя, как они могли договориться до поварских изысков, поднялся, собираясь уходить. Но перед уходом достал из бумажника визитную карточку.

– Настоятельно прошу вас, перед тем как вы поедете за мадемуазель де Гранльё во Франш-Конте, предупредить нас, поскольку, как я понимаю, вы отправитесь туда в самое ближайшее время.

Графиня посмотрела на него большими удивленными глазами.

– Я? В эту богом забытую дыру? Но у меня такое слабое горло! Доктор сказал, что я не должна обманываться свежим цветом лица... Нет, я не поеду ни в коем случае! Да у меня в этом нет никакой необходимости. Мисс Фелпс совсем недавно увезла Гвендолен из Франш-Конте в Англию. Попросила разрешения, и я разрешила. У нее там какие-то дела. По родственной линии, кажется... Мой butler[5] вас проводит, – прибавила Изолайн и позвонила.

Еще несколько взмахов зеленого муслина, и Соважоль уже спустился в вестибюль в сопровождении вызванного butler, в котором не было ничего британского, кроме прямой спины. Но чтобы держаться так прямо, тренировался он, похоже, не один месяц... Еще butler уснащал свою речь особыми ударениями, размещая их весьма произвольно. Но он тут же забыл о них, когда шепнул уголком рта.

– На тот случай, если вы не заметили, хозяйка у нас совсем чокнутая.

– Не могли бы мы поговорить поподробнее?

– Не здесь.

Помогая полицейскому надеть плащ, слуга шепнул ему на ухо:

– Записка... У вас в правом кармане.

Соважоль опустил веки, давая знать, что понял, надел фуражку и направился к оставленному неподалеку мотоциклу. Прежде чем устроится на сиденье, он прочитал записку. Всего одна строчка.

"Сегодня вечером в восемь в кафе "Виктор Гюго" на площади его же имени".

Соважоль вернулся на набережную Орфевр и нашел своего начальника весьма озабоченным.

Пьер Ланглуа, столкнувшись с проблемой, которая его всерьез занимала, не имел привычки советоваться или обсуждать ее со своими коллегами. Он ограничивался конкретными заданиями, не объясняя их. Выполнив задание, подчиненный возвращался к исполнению своих обязанностей, а комиссар усаживался у себя в кабинете в удобное кресло "Честерфилд", обитое черной кожей, и предавался размышлениям. Кресло было собственностью комиссара точно так же, как большой и очень красивый персидский ковер на полу и небольшая хрустальная ваза с гравировкой "Лалик", где обычно стояли три кремовых розы в соседстве с васильком, гарденией или веточкой вереска, смотря по времени года и обстоятельствам. Цветы, соседствующие с розами, предназначались для бутоньерки безупречно скроенного пиджака комиссара.

На этот раз, отправляясь к госпоже де Соммьер, комиссар позабыл о бутоньерке, слишком уж непростыми были обстоятельства, и василек по-прежнему красовался в вазе. Комиссар рассеянно взял его, поднес к носу и тут же чихнул. Сердито сунул невинный цветочек обратно в вазу к кремовым розам и вытащил трубку и кисет с табаком. Он хорошенько набил ее, раскурил и выпустил два или три клуба дыма, что обычно очень его успокаивало.

Но сейчас он знал, что успокоиться ему будет нелегко. Он давно предчувствовал, что рано или поздно кто-нибудь из членов странного семейства, которое за долгие годы знакомства стало отчасти и его семьей, пропадет, и ему придется его разыскивать. Он ждал этого и опасался. И вот вам, пожалуйста!

Беспокойство комиссара только возросло, когда на следующее утро к нему явился Жильбер Соважоль и рассказал, что дожидался мажордома Изолайн де Гранльё, сидя в кафе "Виктор Гюго" до закрытия, после чего в первом часу ночи нанес визит на улицу Веласкеса. В доме графини люди были обеспокоены: Доменик Мареска вышел из дома вечером около половины десятого и не вернулся. Никто не мог сказать, где он и что с ним случилось. О Мари-Анжелин дю План-Крепен тоже не было никаких новостей.

Их отсутствие плохо сказывалось на атмосфере дома госпожи де Соммьер. Адальбер переночевал у маркизы и теперь завтракал за столом в одиночестве. Завтрак подавал Сиприен. Судя по красным глазам, ночью он не спал и сейчас тоже с трудом сдерживал слезы. Гость заметил старику, что слезами горю не поможешь и вряд ли стоит так изводить себя. Образец безупречных манер, Сиприен сдержанно ответил:

– Сразу видно, что господину Адальберу не в чем себя упрекнуть.

– Я бы охотно сделал вам удовольствие и упрекнул бы себя, но пока действительно не в чем. Но я полагаю...

– Я вам завидую, господин Адальбер! Если бы не глупая ссора с мадемуазель Мари-Анжелин, она бы не опоздала на утреннюю мессу и знала бы о преступлении в исповедальне ничуть не больше других!

– Так вот, что мешает вам спать! Ну так я немедленно отпускаю вам грех. Мы все прекрасно знаем мадемуазель, и, поверьте, она сразу же заметила бы, что в церкви происходит что-то странное, и непременно сунула бы свой нос в исповедальню!

– Напрасно вы так говорите, господин Адальбер! Как можно заподозрить мадемуазель Мари-Анжелин в подобной суетности! Она верует всей душой и приходит в церковь, чтобы молиться.

– А полная кошелка сплетен, которую она приносит после мессы? Где она их берет, а?

– Ну уж не во время самой мессы, это точно!

– Ох уж эта ангельская Анжелин! – вздохнул Адальбер, возводя глаза к потолку и одновременно поднимая чашку, чтобы отхлебнуть второй глоток душистого кофе. – Лично у меня куда более земные причины для беспокойства. Предупреждать Морозини или нет? Вот вопрос, который меня волнует. Предупреждать его мне запретили строго-настрого, но если он узнает, что у нас творится, от кого-то постороннего, то мы поссоримся. Конечно, вы мне скажете, что поссоримся мы не в первый раз и, конечно, не в последний, и все это пустяки...