Алана Инош - Дочери Лалады. (Книга 3). Навь и Явь

• Название: Дочери Лалады. (Книга 3). Навь и Явь
• Автор: Алана Инош
• Жанр: Короткие любовные романы

Два мира, один – тёплый и светлый, другой – холодный и тёмный, долго шли разными путями, но настало время им схлестнуться в решающей схватке за выживание. Однако борьбой Света и Тьмы или Добра и Зла это противостояние назвать было бы слишком просто: у каждой стороны – своя правда, а у каждой тёмной тучи… некая изнанка.

Длинная у песни дорога: через поле брани, на котором восставший из Мёртвых топей полководец услышит голос смелой певицы; мимо твёрдого сердца женщины-оборотня, которую белогорская игла проведёт по трудной дороге к непокорной вершине; над Тихой Рощей, из которой ушедшие предки всё же иногда возвращаются…

Много земель облетит песня, чтобы вернуть родную душу из-за той грани, за которой открываются тайны богинь.

---

– Невзора! – закричала она с порога уже в человеческом облике. – Скорей открывай ход на чердак! Яснень-траву надобно достать!

Кошки сами спустили все сундуки с травой с чердака. Раненую звали Вяхной, а её соратниц – Олелей и Шульгóй. Невзора без вопросов вскипятила воду, и кошки заварили траву в горшке. От запаха Цветанку повело в предчувствии дурноты, и она старалась держаться от горшка подальше.

– Ему седмицу настаиваться, – сорвался с бескровных губ Вяхны сухой полушёпот. – Мне не протянуть столько…

Её лицо было белее наволочки, а во взгляде проступала та далёкая, спокойная нездешность, какая снисходит на умирающих. Соратницы не утешали её, не обнадёживали: их усталые глаза застилала тусклая поволока обречённости.

– Ну, хоть травы размоченной пожуй, – предложила рыжеволосая и веснушчатая, остриженная под горшок Олеля.

Она выловила ложкой несколько стебельков, остудила и поднесла ко рту Вяхны. Та пососала их, морщась от горечи, разжевала и выплюнула.

– Зря вы мчались, из сил выбивались, – еле слышно прошептала она. – Ничем мне уже не поможешь.

Цветанка сидела у стола, опираясь на него локтями и по-воробьиному нахохлившись. Ныло сердце, не хотело мириться с надвигающейся ледяной правдой, не желало отдавать эту светлую, отважную и красивую воительницу в объятия смерти… Темноволосая, чернобровая Шульга между тем подошла к оградке, за которой хлопала сонными глазёнками Светланка, разбуженная шумом и голосами.

– Какое славное дитя, – улыбнулась женщина-кошка. – Но это не Марушин пёс… Откуда у вас человеческий ребёнок?

– Это моя воспитанница, – ответила Цветанка. – Она сиротка. Невзора выкормила её своим молоком. Для неё я яснень-траву и собираю.

– У меня тоже дома дочурка маленькая, – с тёплыми лучиками улыбки в уголках глаз проговорила Шульга.

От неё Цветанка узнала, что Калинов мост закрыт, а кошки вытесняют навиев с захваченных ими земель. Весть эта отозвалась в душе светлой радостью, но её омрачала смертная тень, нависшая над Вяхной. Не дождётся её в Белых горах невеста, не сыграют они свадьбу, не родятся у них детки.

Недолго Вяхна промучилась: прогорели дрова в печке, задышали алым жаром угли – и её не стало. Хотела бы Цветанка заплакать, да давно высохли её слёзы, оставшись на сердце едкой солёной коркой.

– Благодарствуем за помощь, – поклонились ей Шульга с Олелей – посуровевшие, с колким блеском в очах. – Травку мы с собою возьмём, ежели позволишь: зело нужна она нам, дабы навиев гнать.

– Что ж, берите, коли такая нужда, – сказала воровка. – Светланке я ещё нарву.

Кошки забрали тело своей соратницы и сундуки с яснень-травой, ещё раз поблагодарили Цветанку с Невзорой и исчезли в воздухе.

Янтарно-золотым частоколом вспыхнули древесные стволы в лучах утренней зари, когда в домик вошла величавая женщина-кошка в алых, расшитых речным жемчугом сапогах, с виду – большая военачальница. Чешуя брони сверкала на её груди, по шлему мерцал узор из самоцветов, а на маковке покачивался пучок красных и чёрных петушиных перьев. Четверо охранниц встали у двери снаружи и внутри, перекрывая вход.

– Здравы будьте, хозяева. Мне доложили, что вы пытались оказать помощь моей дружиннице. – Спокойный, уверенно-властный блеск перстней на её пальцах дополнял переливы яхонтов и лалов на рукояти меча. – Моё имя – Дивна, я Старшая Сестра при княгине Лесияре.

– Доброго здравия и тебе, госпожа, – щурясь от лившегося в оконца и дверь света, ответила Цветанка. – Меня Зайцем кличут, а это – Невзора, моя названная сестрица.

Оробевший Смолко забрался под стол, а Светланка встала на ножки, держась за перегородку, и одарила гостью самой ясной и безмятежной улыбкой.

– Хм, а ещё говорят, что вы держите тут человеческое дитя… Так и есть, как я вижу. – Суровые, холодные искорки во взоре Дивны смягчились при виде девочки, она подошла к ребёнку и ласково коснулась темноволосой головки.

– Прости, госпожа, что значит «держим»? – Цветанка встала между Светланкой и гостьей, заслонив девочку собой. – Мы растим её, как можем. Невзора её кормит молоком, я прочую снедь добываю.

– Я была в Зайково, говорила с людьми, – сказала Дивна. – Сказывают, ты наладил снабжение деревни припасами и заставил навиев покинуть её. Мне это весьма удивительно… Отчего вы, Марушины псы, не примкнули к своим собратьям из Нави?

– Сказать тебе откровенно, госпожа? – прищурилась Цветанка. – Изволь, я скажу. Вот это всё, – она обвела рукой вокруг себя, – моя родная земля. И я ненавижу, когда грабители и убийцы топчут её и губят женщин и детишек. Неважно, откуда они пришли, важно, что они творят. Не приемлет сего моя душа.

Молчаливая Невзора не вмешивалась в разговор, но Цветанка чувствовала её поддержку, твёрдую, как сильное плечо. Вытащив Смолко из-под стола, женщина-оборотень прижала его к себе с таким грозным, гордым и величавым достоинством, что ни у кого не достало бы смелости приблизиться к матери и сыну с дурными намерениями.

– Человеческое в вас крепко сидит. Не встречала доселе таких, как вы, – молвила Дивна, и в её взгляде проступило нечто похожее на уважение. – Однако же вы всё-таки Марушины псы, и девочке опасно находиться с вами. Одна царапина – и всё!

– До сих пор как-то обходилось. – Цветанка, чуя, к чему знатная кошка клонит, подхватила Светланку на руки и крепко сжала в защищающем объятии.

Дивна с улыбкой заглядывала в личико малышки.

– Чудесное дитя… Послушайте, отдайте её мне на удочерение, – предложила она вдруг. – Что её ждёт с вами в этой глуши? Даже каким-то чудом избежав обращения в Марушиного пса, она вырастет тёмной, неграмотной дикаркой. У меня же она будет расти в любви и сытости, в холе и неге, я дам ей всё наилучшее. В Белогорской земле ей будет хорошо.

– Тогда лучше сразу убейте меня, – твёрдо ответила Цветанка, вороша пушистые волосики на головке Светланки и прижимая её тёплое тельце к сильно и горько бьющемуся сердцу. – Я не могу и не стану жить без неё, она – мой свет в окошке.

Дивна покачала головой и вздохнула.

– Смерть была бы плохой наградой за всё, что ты сделал, Заяц. Но ты должен понимать, что благо девочки – выше твоих желаний. Коли ты так любишь сие дитя, то отпустишь туда, где его ждёт лучшая доля.

– Её дом – здесь, – веско вставила своё слово Невзора. – Пойми и ты, досточтимая госпожа: Светланка послана Зайцу, дабы сохранить его душу человеческой. И ежели ты заберёшь её, того Зайца, которого ты перед собою видишь – доброго, любящего, отважного и светлого сердцем – не станет. Ты убьёшь человека своими руками, и его место займёт зверь. Ты хочешь блага нашему дитятку, и мы кланяемся тебе за это, но нельзя сделать добро одному человеку, разбив при этом сердце другого.

Дивна задумалась. Теребя красиво очерченный, волевой подбородок, она прошлась по горнице; поскрипывали половицы, богато расшитый по плечам плащ княжеской дружинницы покачивался мягкими складками. Повернувшись к Цветанке, она вдруг широко улыбнулась.

– Ты сейчас обнимаешь дитя так, как может обнимать только мать. Признайся: ведь Заяц – девушка? Я никому не скажу, даю слово.

Губы Цветанки вздрогнули и поджались, но улыбка женщины-кошки коснулась её сердца, как солнечный луч.

– Ты угадала, госпожа, – проронила воровка.

– Непростая у тебя, должно быть, судьба, – молвила Дивна. – Расскажи мне всё без утайки. У меня есть свободный часок, и я готова послушать.

Зашелестели страницы жизни Цветанки. «Часок» затянулся: солнце поднималось всё выше, ярко струясь в окошко, и Невзора задёрнула занавески. Неприметно хозяйничая, она принесла для гостей квас, достала из погреба солёную рыбу, поставила вариться кашу, а Цветанка всё рассказывала, открывая перед Дивной свою душу, как когда-то перед Радимирой. Вот уж перевалило за полдень, Светланка запросила кушать, да и кошки проголодались, и Невзора достала из печки готовую овсянку, приправленную сушёными лесными ягодами, мелко растолчёнными орехами и мёдом. Пахло густое варево теплом домашним и сытостью, летом богатым и духовитым, солнечным.

– Благодарствуем на угощении, знатная каша, – похвалила Дивна. – И за рассказ твой, Заяц, благодарю тебя: крепко он меня за душу взял. Не хватает у меня духу разлучить вас… Так тому и быть, пускай Светланка живёт с вами, но при одном условии: я беру её под свою опеку. Каждый день принимайте теперь от меня проверяющих, да и сама я буду к вам заглядывать. Всё нужное для жизни дитя будет получать от меня: пищу, одёжу и прочее. Как подрастёт – учить грамоте и наукам станем.