Мария Теплинская - Дядька

• Название: Дядька
• Автор: Мария Теплинская
• Жанр: Фэнтези

---

А тут — гляди только, как шматки сена из-под зубьев выскальзывают! И спина затекает…

Вот он выпрямился, потянулся локтями кверху, расправляя затекшие мускулы.

— Устал, Ясику? — окликнула его Леська.

Она работала неподалеку, растрепанная, с горячими щеками. Славная все же девчина подрастает: здоровенькая такая, свеженькая, что твоя серебристая уклеечка, кровь горячая бьет струей, дыхание чистое. Худая, правда, еще, голенастая, как цыпленок-подросток, ну да ничего, нальется еще соком!

— Ты работай, работай давай! — подгоняет ее Савка. — Нечего лясы точить!

Ох уж, Савося! У самого еще над губой полторы волосины, а распоряжаться норовит, что твой глава семьи. Да и немудрено: в доме у Галичей, кроме него, мужиков почитай что и нету, а от старого да хилого деда Юстина проку в работе уж и немного. Да и никогда, помнится, не был Юстин работником особо добрым: на жене его, на Тэкле, почитай, и держалось все Галичево хозяйство, она подпирала его могучими, истово терпеливыми своими руками, дабы совсем не развалилось. Теперь вот только, как Савка подрос, понемногу наладилось, и достаток кое-какой появился. А то, бывало, в марте уже, почитай, без хлеба сидели, и маленькая Леська от голода плакала. У нее уж и сил не оставалось тогда в голос реветь, и она лишь чуть слышно всхлипывала, размазывая слезы по неумытым щекам. Несколько раз Янка тогда приводил ее к себе обедать, однако скоро ему пришлось от этой затеи отказаться — исключительно из-за тяжелой и злобной воркотни отца, что всегда сводилась к тому, что они-де сами не так богаты, чтоб свое добро на ветер пускать, и не для того он с себя жилы тянет, чтобы тут всяку сопливу босоту его горбом кормить. Но все равно частенько утаивал для нее Янка какую-нибудь краюху. А Савося, похоже, и тогда уже супился: почему это одной Аленке, почему не ему?

Cавка родился поздно, он всего на четыре года старше своей тринадцатилетней племянницы; в ней еще свежа память, о прежнем босоногом, покрытом ссадинами мальчишке, и она оттого упорно не желает признавать его главенства, часто артачится, даже когда его доводы совершенно справедливы, и они постоянно цапаются. Был бы он ей просто братом — может, тогда бы обоим спокойнее жилось…

Вот и теперь, на лугу, все корчит из себя строгого и бдительного надзирателя, пыжится так, что без смеха и не взглянуть.

— Савося, полегче! — улыбнулся Горюнец.

Но Савка сдвинул белесые бровки и, набычившись, в упор поглядел прозрачно-желтоватыми глазами и пробормотал сквозь стиснутые зубы что-то негодующее.

У Тэкли с Юстином было четверо детей. Вернее, на самом-то деле было больше, но выжило только четверо: три девчонки да хлопчик — младшенький. Зато уж те, что выжили, удались на славу: здоровые, ладные, с гибкими, сильными и подвижными телами и ярким, диким шиповником полыхающим, румянцем — никакая хвороба их не брала. Савка, правда, выдался белобрыс и мешковат, зато уж все Галичевы девчата — Ганна, Маринка и Зося — красавицами слыли: все, как одна, стройные, высокогрудые, с тяжелыми косами ниже пояса, с темными пологими бровями и большими глазами в оправе темных ресниц — серыми или слегка зеленоватыми, цвета чуть запыленной травы (голубоглазых в семье Галичей не водилось). Этих красивых, здоровых и работящих девушек очень быстро и охотно разобрали замуж и потом нахвалиться не могли на своих жен.

Только вот со старшей, Ганной, нехорошо сложилось: умерла она совсем молодой, будто бы от горячки, да бабы меж собой гутарили, что, вернее, с тоски сгорела.

Вышла она замуж за украинца. Нездешний он был, из-под самого Брест-Литовска, а сюда уж никто и не помнит, каким ветром его занесло. Родители Ганны были решительно против этого брака: темноглазый чужак-хохол с лихими усами и вызывающими, на их взгляд, манерами, едва ли мог расположить их к себе. Оба они, а особенно Тэкля, даже и слышать не хотели про того Микифора. Из-за этого, помнится, какие-то жуткие страсти разыгрались. Янка тогда еще маленький был, не все понимал; помнилось только, что Ганнуся была отчего-то бледная и заплаканная, и пугающе сердитыми, озабоченно-неприветными стали вдруг старшие Галичи. Нередко теперь по вечерам доносились из Галичевой хаты неясные вопли и плач в ответ, видимо, на родительскую брань, да иногда — звон пощечин. И уж совсем удивило маленького Яся, что ни с того ни с сего старики вдруг сразу сдались, осели, смирились. Никто на свадьбе не радовался; больше вздыхали да всякие беды молодым пророчили. Увез Микифор Ганну в свое дальнее село, и на несколько лет она словно в воду канула.

И в самом деле, сбылось все худшее, что бабы напророчили. На четвертом году после свадьбы Микифор помер, отравившись грибами, а Ганна, не поладив со свекровью, нежданно-негаданно домой воротилась. Вернулась не одна: привезла с собой малую дочку.

Юстин не хотел сперва ее принимать:

— Мы, доню, говорили тебе: не ходи за него — ты не слушала, по-своему сделала. Вот сама теперь и расхлебывай, а нас не срами.

Мать и сестры сурово молчали, уставясь в пол. Ганна стояла у дверей, взгляд ее метался по всем углам, словно ища поддержки, а потом вдруг рухнула, как подкошенная, на лавку, и разрыдалась.

— Ну куда мне теперь деваться? — проголосила она, захлебываясь слезами. — Куда я подамся? Только в Буг и осталось!

— А девчонка? — ахнула тихо одна из сестер.

— Я с девчонкой кинусь! На что ей, горемычной, и жить теперь!

Девчонка испуганно цеплялась за ее подол, не подозревая, видимо, какая ей грозит участь, и глядела на всех круглыми ошеломленными глазами, полными страха и беспомощной детской мольбы.

И тут не выдержала Тэкля: кинулась, сгребла внучку в охапку, прижала к своей большой, возмущенно колыхавшейся груди и решительно заявила:

— Еще чего! Топись сама, коли жить надоело, а девчонку не дам!

Так и остались они обе в родительской хате. Первое время Леська всех дичилась и большую часть времени проводила под лавкой, в обществе большой пестрой кошки, которая терлась об нее бархатным бочком и тыкалась мокрым носиком. Оттуда Леська с большим интересом наблюдала за всеми, но выбраться отчего-то не решалась. Иногда к ней под лавку забирался Савося, но скоро ему надоедало там сидеть, разглядывая чужие ноги, и он опять вылезал.

Потом Леська понемногу освоилась, из-под лавки выбралась и стала сосредоточенно бродить по хате и по двору, молча и деловито совать нос во все углы — знакомилась с обстановкой. Взрослые обеспокоились, как бы она не опрокинула на себя какую-нибудь крынку или, еще того хуже, чугунок с кипятком, да и мешало всем, что она тут под ногами путается, и Леську стали выпроваживать на улицу, под Савкин надзор, однако семилетнему дядюшке куда больше нравилось гонять с мальчишками, чем нянчиться с новоявленной племянницей. Поэтому он сажал ее на врытую возле калитки скамеечку, а сам удирал к дружкам.

Поначалу девчонка сидела смирно, как и было ей велено; однако вскоре ей становилось скучно, она сползала вниз и расхаживала по деревне. Вот тогда-то и подманил ее Янка: посвистел в глиняный маночек. Она подошла, протянула маленькую оучонку:

— Дай!

Взяла маночек, сосредоточенно повертела в пухлых пальчиках, не понимая, что с ним делать. А он опять ей посвистел. Так и подружились.

Сестры и братья у Янки были, но долго почему-то не заживались: или рождались мертвыми, или умирали в первый месяц жизни. Мать плакала, отец же озлобленно ворчал, считая во всем виноватой жену, тем более, что Янка, которого он по никому не понятным причинам тоже не очень-то жаловал, как будто назло, рос на редкость жизнеспособным и почти никогда не болел.

Мальчику тоже очень хотелось иметь сестру или брата, тем более, что почти у всех его приятелей они были. В деревне редко можно было встретить семью даже с двумя детьми: самое меньшее — трое-четверо, а нередко и больше.

А тут вдруг эдакая хорошенькая смугленькая девочка, совсем ничейная, бродит по деревне без всякого присмотра — отчего бы ему не взять ее под свое попечение?

Янка и в самом деле очень добросовестно за ней приглядывал: носил на руках, рассказывал сказки, они вместе ходили по ягоды. Все были очень довольны таким оборотом дела, а уж Савка, бывало, теперь сам тащил ее к Янке, передавал с рук на руки:

— На тебе твою кулему! — и с чистой совестью убегал играть.

А маленькой Лесечке оченьскоро показалось: Ясик был всегда. Вот так же, как земля, трава, солнце, заросли ромашек у реки. Он был ее заботливой и бдительной нянькой, все могли быть уверены, что Лесечка у него не утонет в Буге, не упадет в канаву, никуда не убежит и не заблудится, и никакой великовозрастный забияка ее не обидит. И в то же время Ясик был очень спокойным, покладистым, никогда не кричал, не срывался, не дергал малышку по пустякам. Если увидит, что она куда не туда полезла — только вздохнет, а потом молча возьмет ее за руку и так же молча оттащит подальше. А еще его можно было как угодно трепать, тормошить, карабкаться к нему на колени, мять ему пальцами уши — он и бровью не поведет. Иногда, правда, если она уж очень его допечет, он отвернется от нее, закроет лицо ладонями и вздрагивает всем телом, будто плачет. А то еще опрокинется на спину, руки на груди крестом сложит, глаза закатит и говорит: