Мария Теплинская - Дядька

• Название: Дядька
• Автор: Мария Теплинская
• Жанр: Фэнтези

---

Но была и другая причина. Говорить о ней избегали; похоже, какой-то первобытный ужас перед чем-то грозным и недоступным простому разуму человека не позволял людям бросать слова на ветер. Ясно было только одно: так или иначе в этом замешан пресловутый идол, почему-то внушающий шляхте в тысячу раз больший ужас, чем простому люду. Очевидно, в глазах шляхты таинственный Дегтярной камень был незримым покровителем длымчан.

Но гайдучье племя, озлобленное на этих независимых гордых людей еще пуще своих господ, если встречало где одинокого длымчанина, зверски на нем отыгрывалось, с особенным же удовольствием — на детях и молодых женщинах. Взрослых же мужчин задевать опасались, даже если попадался один длымчанин на пятерых гайдуков, ибо знали, что мужик дорого продаст свою жизнь и хоть одному гаду непременно отшибет печенки.

Тут надо сказать, что длымчане славились по всей округе еще и своей особой наукой тайного боя — целой системой приемов и захватов, которым отцы и старшие братья добросовестно обучали совсем еще юных подлетков. При этом все длымчане были намертво связаны негласной клятвой: никому со стороны не показывать ни единого приема, ни единой подсечки, чтобы, упаси Господи, не оказалось тайное знание в руках лютых недругов. Даже своих же соседских мальчишек запрещено было посвящать в заветные тайны — разве что в самом последнем случае, если у мальца не осталось ни брата, ни отца, ни дяди — никого, способного обучить. Митрась уже знал, что его дядю Ваню тайному бою обучал отец, а после его гибели взялся доучивать дядька Рыгор. А скоро, очень скоро придет время, когда и самого Митрася дядя Ваня будет учить хитрой науке: как голыми руками защититься от вооруженного недруга.

Кое-что Митрась, конечно, знал об этом уже и сейчас — слыхал от дружков-проказников, которые, хоть и не показывали ничего вживе, однако ж болтали охотно. Главным в этой науке было то, чтобы как следует проучить обидчика, возможно, даже серьезно изувечить, но при этом ни в коем случае не убить. Последнее, впрочем, исходило отнюдь не из жалости или милодушия; ни о какой жалости к лиходею даже речи быть не могло. Чего стоил, к примеру, жуткий захват, которым издревле защищались от сабли, а позднее — от нагайки; этим захватом рука просто выламывалась из плечевого сустава, после чего вражина надолго оставался калекой, если не на всю жизнь.

Нет, соль здесь была в другом. Дело в том, что корень этой тайной науки крылся в тех суровых годах, когда селянин перед любым шляхтичем был беззащитен и, хуже того — бесправен. Шляхтич мог невозбранно убить селянина, обесчестить его жену или дочку, угнать или порезать скот, в то время как селянину за убийство шляхтича полагалась самая жестокая казнь. Более того, селянам даже оружие запрещалось держать в домах. Да что там оружие: сапоги на железных подковах — и те были под суровым запретом. Пожалуй, что и топоры с вилами поотнимал бы у них шляхетский закон, кабы те в работе не нужны были. Вот и сыскали длымчане себе лазейку: убить, мол, не убьем, да и в обиду себя не дадим! А судов длымчане не боялись. Да и то сказать: какой шляхтич, с его-то безмерным гонором, судиться станет, что его, орла и героя, какой-то мужик сиволапый голыми руками заломал! Его в любом суде на смех поднимут, а доблестные предки со сраму в своих гробах перевернутся!

А впрочем, наука тайного боя никого не обязывала защищаться непременно голыми руками; можно было драться и палкой, и камнем, и даже метнуть горсть песку в глаза недругу — оказался бы только под рукой песок, да нашлось бы время за ним нагнуться. Голыми руками защититься можно от одного злодея, но вот когда на тебя дружно навалится целый гурт — тут-то и выручала хорошая крепкая палка. В этом, кстати, состояло особое искусство: хитро вращая ею кругом себя, обезоруживать недругов, вырывать нагайки из гайдуцких рук, подцепляя и наматывая на палку их ременные плети. И любой длымский хлопец-подлеток, прежде чем будет признан за взрослого, должен пройти нелегкие испытания. Молодые мужики и старшие хлопцы уводили его в лес и там, не щадя, пытали, насколько хорошо усвоил он дедовскую науку. За испытаниями наблюдал особый «батька», выбранный из числа взрослых длымчан и призванный следить, чтобы все шло по чести, чтобы испытуемый показал все свое умение, да при этом чтобы взрослые здоровые ухари — чем бес не шутит? — не изувечили бы парнишку. Возраст «батьки» значения не имел: ему могло быть и семнадцать лет, и семьдесят, лишь бы знал как следует заветную науку да имел бы спокойный и твердый разум. Кроме того, на испытания не допускались ни близкие родичи, ни заклятые враги испытуемого.

Хведьку Горбыля должны были пытать на будущий год, и он со всей ответственностью готовился к этому великому дню; во всяком случае, напускал на себя большую важность и много рассказывал о тайной науке и длымских героях далекого и недавнего прошлого, что в одиночку отбивались от целой своры гайдуков — и конечно же, все они сплошь происходили из достойного и славного рода Горбылей. Петушился он, разумеется, прежде всего перед Митрасем — свои-то хлопцы и так давно все знали. Однако же, когда Митрась попросил его показать хоть что-нибудь из дедовской науки, Хведька со всей солидной важностью ответил:

— Нет-нет, это тебе не в бирюльки играть и не в жалейку свистеть! Тут знаешь что мне будет, если хоть самая малость за околицу выйдет? Не знаешь? А я про то и знать не хочу!

Сколько просил Митрась и дядьку, чтобы тот обучал его понемножку заветной науке, да только Горюнец не то чтобы не хотел, а все как-то отмахивался:

— Ты погоди, Митрасю, вот в поле управимся, по осени с тобой и займемся…

Девочек тайному бою не обучали; и не только потому, что не женское это дело — кости ломать, но прежде всего по той причине, что большая часть приемов была разработана именно для мужчины приличного роста и немалой силы, с длинными руками и ногами и цепкими, длинными, ухватистыми пальцами. Таким образом, в женских или девичьих руках эти приемы оказались бы попросту бесполезны. Вот почему, к примеру, Леська, собираясь по грибы, по ягоды, или, поздней осенью, за терном, всегда брала с собой нож — если не для пользы, то хотя бы для храбрости.

А впрочем, все они понимали, что коли и впрямь дойдет до беды — не спасут ни быстрые ноги, ни острые когти, да и нож не всегда выручит. А потому длымские дети с самых пеленок привыкали себя беречь, в лесу ежеминутно помнили о грозящей опасности и великолепно умели прятаться при первом же подозрительном шорохе.

Кстати говоря, трагедии случались не столь и часто. И последней жертвой гайдуцких изуверств пала отнюдь не девушка. Это был дед Василь, кроткий и добрый старик, любимец всей детворы на селе. Его нашли уже мертвым; маленькое, щуплое тело старика, все иссеченное багровыми рубцами, скрутила предсмертная судорога, страшно застывшее лицо посинело, изодранная в клочья одежда пропиталась кровью. И самое жуткое — судорожно скрюченные холодные пальцы мертвой хваткой зажали светло-оранжевый, чистый и гладкий кленовый листок с зелеными прожилками.

Но Митрась еще не научился смотреть на это серьезно: деда Василя он не знал, гайдуков никогда не видел, и они покамест казались ему немногим страшнее, нежели бродяги в ночлежке. А потому все эти полные ненависти рассказы воспринимал просто как страшную сказку, от которой, может быть, и не заснешь ночью, но в которую трудно всерьез поверить.

А однажды зашел в Горюнцову хату Хведька Ножки-на вису.

— Ясю, — обратился он к хозяину (Хведька помнил его еще подростком и потому обращался с ним без церемоний), — отпусти Митраньку с нами в ночное, а?

Дело в том, что Митрась уже не раз просил Хведьку взять его как-нибудь в ночное. Он не раз видел, как длымские ребята, сжав коленями вспотевшие, ходуном ходящие конские бока, птицами летели в ночное. Иногда они проносились совсем близко, опахнув его кисловатым ветром конского пота, и мальчик с завистью провожал их глазами. Он знал, что его дядя Ваня в свое время в ночное ездил, однако приемыша никогда не посылал, а свою Буланку, стреножив, выпускал пастись где-нибудь поближе к дому. Митрась плохо еще ездил верхом, и Горюнец беспокоился, что мальчишка упадет с лошади и убьется.

Но вчера, когда они вдвоем сидели у ворот, мимо них, верхом на гнедом жеребце с веющей по ветру черной гривой, промчалась Леська. Глаза у нее блестели, щеки распылались, по ветру пушистой змеей вилась темная прядь. Панева высоко взбилась вместе с рубашкой, оголив ноги выше колен. Пальцы ног и лодыжки у нее были совсем темные, а на икрах чем выше, тем светлее, бледнее становился загар. Колени же, обычно закрытые от солнца подолом, но смугловатые от природы, отливали нетронутой нежно-палевой желтизной, а теперь в лучах закатного солнца казались розовыми.

— Ты куда? — окликнул ее Митраня.

— В ночное! С хлопцами! — прерывисто крикнула она и похлопала гнедого по шее.