Александр Матюхин - 13 маньяков

• Название: 13 маньяков
• Автор: Александр Матюхин
• Издательство: Литагент «АСТ»c9a05514-1ce6-11e2-86b3-b737ee03444a
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-17-090355-9

13 авторов.

13 рассказов и повестей.

13 серийных убийц и маньяков.

Создатели антологий-бестселлеров «Самая страшная книга 2014» и «Самая страшная книга 2015» представляют новый уникальный проект – сборник, целиком и полностью посвященный, пожалуй, самой ужасающей теме современности.

Писатели, работающие в жанре «хоррор», заглянули на свой страх и риск в кровавую бездну человеческого безумия – и готовы поделиться с вами теми кошмарами, которые в этой бездне увидели.

Не для слабонервных. Не для детей. Не для беременных.

Будь осторожен, читатель. Эта книга способна свести с ума.

Безумие – заразно…

---

Григорьев застыл, вертя головой. Поймал себя на мысли, что ничего – ничего! – не болит, и какое же это, черт побери, прекрасное чувство! А потом открыл окно, высунулся наполовину, посмотрел на небо.

А вдруг?

Но кляксы все еще лениво плыли среди звезд. И грома никакого не было. Не те люди. Простое, человеческое убийство.

Повернулся. В дверях стоял ошарашенный, окровавленный Вовка. Лицо у него было все в красных капельках, среди которых страшно выпученные глаза. Обеими руками сжимает нож.

– Как тебе, наигрался? – зло и устало усмехнулся Григорьев. – Молодец, сынишка. Что теперь делать будем?

Вовка подошел к женщине. Долго смотрел на нее, словно пытался понять, что же это такое – мертвые люди. Потом тихо спросил, переведя взгляд на Григорьева:

– Червоточины вырезать?

– А зачем? Это обычные люди. Не хуже других. Эти червоточины никому не нужны. Никакой мир они не спасут.

– Тогда… – Вовка вытер нос рукавом, – тогда пойдем отсюда, пап, а?

– Ох, Вовка. – Григорьев огляделся. – Натворили мы с тобой дел…

3

Они вернулись тем же путем, что и пришли, не встретив по дороге ни одного человека. Автомобиль терпеливо ждал, укрывшись тенью, словно одеялом.

Григорьев, вывернув все в бардачке, нашел сигаретную пачку, долго ломал в руках спички и, наконец, тяжело и глубоко закурил. Пальцы дрожали, но уже не от усталости, а от нервов. В голове крутилось лихорадочное: «натворили», и была какая-то сторонняя жалость от случившегося, будто он не убил только что двух человек, а лишь стал невольным свидетелем безобразной и кровавой сцены.

Вовка достал полотенце, вытерся, протянул Григорьеву. Тот стер кровь с рук, с шеи, с лица.

Вовка тем временем протянул бутылку-полторашку с питьевой водой. Григорьев выдернул изо рта сигаретку, глотнул жадно холодной и неприятной на вкус воды.

– Вот ты говоришь, что их червоточины никому не нужны, – сказал вдруг Вовка. – Будто они никакой мир не спасут. А почему так? Может, равновесие только поэтому и болтается из стороны в сторону, что мы мало людей зачистили? Может, надо не искать одного-двух совершенно грязных, а чистить всех подряд, кто хоть сколько-нибудь плохих дел натворил?

Григорьев помял зубами сигаретку:

– Тогда, Вовка, никого вокруг не останется.

– Только чистые, – пробормотал Вовка. – Это же не самая плохая идея, да?

– На самом деле очень плохая. Невероятно. А вдруг тебе понравится убивать? Просто так. Независимо от того, плохие вокруг люди или нет?

– Но если не забирать у них червоточины, то, выходит, мы их убили просто так.

Григорьев докурил, обошел машину и сел за руль. Дождался, пока Вовка пристегнется. Завел мотор. Машина проехала тяжело, с метр, и подпрыгнула, словно на кочке.

Григорьев чертыхнулся, высунулся через окно и обнаружил, что лопнуло переднее колесо. И когда успело?

– Пойдем, – буркнул Вовке, – поможешь.

В багажнике валялась старая запаска. Года два уже валялась. Вот и пригодится.

Вернулся в ночную прохладу улицы, обогнул машину.

Хлопнула дверца. Вовка, притихший, ошарашенный, показался с обратной стороны. Он успел надеть рюкзак, да так его и не снял.

В животе что-то неприятно перевернулось, вырвалось гнилой отрыжкой. Желудок сжался болезненным спазмом. Григорьев поморщился.

– Болит что-то? – спросил Вовка.

– Да уж помирать скоро, – привычно отмахнулся Григорьев. – Всегда что-то болит.

Он открыл багажник и несколько секунд всматривался, пытаясь понять, что внутри изменилось. Потом вдруг понял, что. Багажник изнутри был весь в крови. В размазанных, чуть просохших темно-бурых разводах. А на дне его лежал черный пакет, раскрытый, как пасть зверя, и вокруг этого пакета валялись человеческие внутренности.

«Печень. Это же, черт побери, печень», – как-то отрешенно подумал Григорьев и внезапно еще раз болезненно отрыгнул. Горло свело судорогой, Григорьев наклонился, и его стошнило, да настолько сильно, что потек через нос темно-зеленый желудочный сок. А желудок не останавливался, сжимался спазмами и вспыхнул болью так, что Григорьев заскулил.

– Что это? – выпалил он, падая на колени около багажника. – Что это? Что происходит? Как это?

– Это, пап, еще один человек с червоточинами, – сказал Вовка тихо, подошел ближе, запустил руку в багажник, вытащил что-то и на ладони протянул Григорьеву блестящие белые глаза. – Смотри. Это глаза плохого человека. Без него мир стал лучше, я в этом уверен. Вернее, без нее.

– Ты кого-то убил?.. Как ты… – Григорьев не договорил, очередной спазм свел мышцы, и из горла и носа снова хлынул зловонный желтый поток вперемешку с кровью. Заболела голова, перед глазами поплыли круги.

«Неужели?» – подумал Григорьев, сжимая болезненно пальцы, не мог пошевелить головой.

– Ты какой-то слишком нерешительный, – продолжил Вовка. – Зациклился на книге, все эти твои дурацкие ритуалы – денег не бери, чисти только избранных… А я, может, так считаю – зачистить надо всех, у кого червоточины. И дело с концом. В чем я не прав, скажи, в чем?

– Небесный… – Григорьева стошнило снова. – Небесный тебе не позволит!..

– А хотя бы и позволил, – усмехнулся Вовка.

Боль пронзила голову, а затем, запоздало, в ушах раздался звон битого стекла, и запахло пивом. Григорьев упал на бок, больно ударившись затылком о край багажника. Где-то в животе словно втыкали спицы. Краем глаза увидел знакомое лицо с острым подбородком, кепку и поломанный надвое козырек.

Небесный стоял рядом, держал в руках уцелевшее бутылочное горлышко и улыбался.

4

Вовка посмотрел на Небесного, ожидая, что тот скажет.

– Мы, это, чтобы сразу разъяснить ситуацию… – начал Небесный, – пойми, не со зла. Это самое, я наблюдал за пацаном год, потом пообщался, ну, стало быть, разговорились, и, знаешь, хха, сообразительный он у тебя. Сто очков вперед, да!

Затем он перевел взгляд на Вовку, кивнул, мол, действуй, сам выбросил бутылочное горлышко в траву, отошел к автомобилю и облокотился задом о багажник.

Григорьев был в сознании, дрожал сильно, хрипел и пытался что-то сказать.

Вовка подошел ближе, присел перед Григорьевым на корточки. Полгода назад он уволок с рынка под Владимиром четыре квадратные пачки крысиного яда, похожие на сигаретные, а потом еще две на другом рынке. Все ждал подходящего случая. Думал применить на зачистке, но вот ведь как все обернулось? Высыпал полтора часа назад в полуторалитровую бутылку. Здорового человека должно убить, разве не так?

– Что ты со мной?.. – тихонько взвыл Григорьев. Он походил сейчас на старого умирающего пса. Его не было жалко ни капельки. Даже наоборот – хотелось добить. Но Вовка-то понимал, что лучше не приближаться.

– Не мог я тебя убить просто так, – буркнул он. – Я видел, во что ты превращаешься, когда чистишь. Ты бы меня одной левой.

– Шею бы тебе свернул, стало быть, – уточнил Небесный.

Вовка вытащил из рюкзака книжку в газетной обложке. Встряхнул так, что посыпались страницы, которые давно уже держались на честном слове. Посыпались и разлетелись в стороны, словно подбитые белые птицы.

– Во-первых, знал бы ты, как мне надоела вся эта чушь с книжкой, – продолжил он. – Я два года терпел, терпел. Устал. Небесный тебе говорил, а ты не слушал его. Книжка – это всего лишь портал. Не надо на нем зацикливаться.

– Верно говоришь, пацан, не следует, – поддакнул Небесный из-за спины.

– От книги одна польза – она вызвала в этот мир ангела. А дальше можно хоть в туалет с ней. Честное слово.

Григорьев вздохнул или всхлипнул, перевернулся на спину и тяжело, натужно захрипел. Не умер бы раньше времени. Из уголков его рта потекла желтая рыхлая пена.

– Во-вторых, – Вовка заторопился, заговорил чуть громче, – ты нерешительный. Мелкий неудачник, который чистит мир раз в месяц, не думая о том, что клякс становится все больше!

– Пацан, ты, стало быть, самую суть видишь! – снова подал голос Небесный. – Я даже больше скажу! Ты, Григорьев, не та кандидатура. Ты трус. Я-то думал, это самое, человек из тюрьмы, душа как камень, хха, а что в итоге? Увидел, блин, тысячное обличье дьявола и испугался так, что в штаны наложил! Не пойдет, брат!

– Не пойдет, – согласился Вовка. Нравилась ему эта игра. Ангелы и демоны, все дела… – Нехороших людей надо чистить без разбору. И в первую очередь тех, кто пустил в свою душу дьявола. Вот я бы так и сделал.

– Иначе что же это получается, а? Вхолостую работаем! – встрял Небесный. – Я, знаете ли, против. Да и голод не тетка…

– И в-третьих… – Вовка склонился ближе, не зная, слышит еще Григорьев или нет. Тот дышал часто, и по лбу и щекам катились градинки пота вперемешку с темными пивными каплями. – В-третьих, прости, конечно, но меня зовут совсем не Вовкой.

Тут Григорьев дернулся, склонил голову набок – слышит!

– Ага. Меня Пашей зовут. – Пацан отбросил книгу, снова порылся в рюкзаке и вытащил старую ломанную по углам фотокарточку. Положил перед носом Григорьева, чтобы тот разглядел – наверняка разглядел! – и узнал тех, кто на ней изображен. Рыженькая женщина (конечно, тут ей еще не сорок) и мужичок с золотыми зубами (а он-то как раз совсем не изменился). Фотографии не могли запечатлеть червоточины, но пацан знал, что уже тогда они были. Иначе бы родители не отправили его в детский дом и не спились бы до безобразного конца своих сгнивших жизней. Вернее, сложно называть их родителями. Так, оболочки.