Наталья Лебина - Cоветская повседневность: нормы и аномалии от военного коммунизма к большому стилю

• Название: Cоветская повседневность: нормы и аномалии от военного коммунизма к большому стилю
• Автор: Наталья Лебина
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-4448-0385-1

Новая книга известного историка и культуролога Наталии Лебиной посвящена формированию советской повседневности. Автор, используя дихотомию «норма/аномалия», демонстрирует на материалах 1920—1950-х годов трансформацию политики большевиков в сфере питания и жилья, моды и досуга, религиозности и сексуальности, а также смену отношения к традиционным девиациям – пьянству, самоубийствам, проституции. Основной предмет интереса исследователя – эпоха сталинского большого стиля, когда обыденная жизнь не только утрачивает черты «чрезвычайности» военного коммунизма и первых пятилеток, но и лишается достижений демократических преобразований 1920-х годов, превращаясь в повседневность тоталитарного типа с жесткой системой предписаний и запретов.

---

Деятельность коммун носила политизированный характер. При приеме новых членов спрашивали: «Хочет ли вновь вступающий строить новую жизнь или он просто заинтересован в жилой площади?»188 Молодежь ленинградского завода «Красный путиловец» в 1930 году вообще решила создать на Елагином и Каменном островах «остров коммун для воспитания в условиях нового общественного быта настоящих коммунистов»189. По воспоминаниям одного из первых строителей Сталинградского тракторного завода Я. Липкина, там тоже спешно создавались коммуны. Не участвовать в этом мероприятии было невозможно, отказ рассматривался как проявление ярого индивидуализма190. В 1930 году в стране насчитывалось примерно 50 тысяч участников бытовых коллективов191. Однако, кроме наивного желания «перескочить к коммунистическим отношениям», ни у руководящих работников, ни у рядовых коммунаров не было ничего – ни материальных условий, ни элементарных знаний психологии. Не случайно сами коммунары писали: «Позднее, когда мы лучше познакомились друг с другом, пожили буднями, мы увидели, какие мы разные люди и как калечилась инициатива ребят из-за скороспелого желания быть стопроцентными коммунарами»192.

Официально коммуны существовали до 1934 года, а точнее, до XVII съезда ВКП(б), охарактеризовавшего движение по их созданию «как уравниловско-мальчишеские упражнения “левых головотяпов”»193. К этому времени в контексте большого стиля в СССР уже сформировались устойчивые элитные слои, которым требовались достойные условия жизни. Правда, люди, приближенные к власти, по-прежнему пытались эксплуатировать идею коллективного жилья для того, чтобы устроить себе социализм в отдельно взятом доме. В 1929–1933 годах в Ленинграде, например, развернулось строительство дома-коммуны Общества политкаторжан и ссыльнопоселенцев по проектам архитекторов Г.А. Симонова, П.В. Абросимова, А.Ф. Хрякова. В доме были не только жилые помещения (145 квартир по две-пять комнат) с горячим водоснабжением и ванными, но и столовая-ресторан, амбулатория, продуктовый спецраспределитель, необходимый в условиях карточной системы, механическая прачечная. После XVII съезда ВКП(б), судя по недавно обнаруженным архивным документам, планировалось построить дополнительный корпус дома-коммуны – здание на 200 квартир. Помимо них, как зафиксировано в протоколе заседания комиссии по строительству от 18 декабря 1934 года, «при доме должны быть столовая, клубный зал, читальня, детсектор, амбулатория, стационар, аптека, кооператив, гараж и т.д.» Особенно вызывающим выглядело заявление о жилищно-санитарных нормах в проектируемом доме: «Емкость каждой квартиры устанавливается по тому же принципу заселения, что и ныне существующие дома, то есть из расчета 1 человек на комнату»194. Судьба первых жителей дома-коммуны для политкаторжан в годы Большого террора была печальной: многие из них оказались узниками сталинских лагерей.

К идее коллективного жилья как средству конструирования «коммунальных тел» власть не возвращалась, а советские фаланстеры превратились в обыкновенные общежития, испытание жизнью в которых прошли представители различных слоев населения. В большинстве случаев это были молодые люди, приток которых в города с начала 1930-х годов становился постоянным в связи с разворачивающимся индустриальным строительством. В июне 1931 года ЦИК и СНК РСФСР приняли постановление «Об отходничестве», ознаменовавшее введение организованного набора рабочей силы на фабрики, заводы и стройки195. Считалось, что ввоз дополнительной рабочей силы может осуществляться только при условии обеспечения приезжих жильем. Не случайно в решении ЦК ВЛКСМ о мобилизации 1500 комсомольцев на очередную ударную стройку осенью 1930 года указывалось: «Молодежь, изъявляющая желание выехать, обеспечивается жильем, в каменных домах постоянного типа…»196. Примерно такими же обещаниями, судя по воспоминаниям, завлекали молодых строителей и вербовщики конкретных предприятий, например Сталинградского тракторного завода. Они уверяли, что «уже к зиме 1931 года… будет выстроен социалистический город. Каждый рабочий будет иметь отдельную квартиру… комнаты будут разделены передвижными перегородками. В социалистическом городе будут клубы, гигантские бассейны… в домах будут ванные комнаты. Комнаты будут убираться пылесосами»197. В действительности же основной массе мобилизованных пришлось жить в общежитиях барачного типа, где было по щиколотку воды и одно одеяло на бригаду198. Проблемы с жильем в начале 1930-х годов существовали на всех «ударных объектах индустриализации». Это отмечали, в частности, участники совещания при НКТ РСФСР в феврале 1931 года, указывая, что даже в Московской области с трудом удалось обеспечить жильем половину рабочих, прибывших на новое строительство199. Сложности быта были настолько очевидны, что их отразили даже апологетические литераторы 1930-х годов. В романе В.К. Кетлинской «Мужество» (1938), посвященном строительству Комсомольска-на-Амуре, ударная стройка и ее энтузиасты проходят тяжелейшее «испытание жильем». Действительно, большинству приезжих приходилось жить в лучшем случае в фабрично-заводских бараках. В них, как, например, на Челябинском тракторном заводе в начале 1930-х годов, кроме двухъярусных нар, не было никакой мебели, отсутствовали столовые и прачечные, на 50 человек имелся всего один водопроводный кран200. Немногим лучше было положение и в Магнитогорске, куда в 1931 году прибыла комиссия ЦК ВЛКСМ во главе с А.В. Косаревым201.

В Ленинграде обследование общежитий Ленжилстройтреста, Водоканализации и Жилстроя выявило безобразное состояние этих видоизмененных коммун. «Красная газета» весной 1932 года писала: «Из-за отсутствия топчанов и матрасов в общежитиях спят по двое на одной постели. Имеется много случаев, когда спят прямо на полу. Семейные и одиночки помещаются в общей комнате… на 35 200 проживающих в общежитиях 212 строительных организаций имеется всего лишь 2600 одеял…»202. Такие условия жизни в большинстве бараков выглядели аномалией даже с точки зрения ЦК ВЛКСМ. В срочном порядке было решено во всех крупных промышленных городах провести конкурсы на лучшее содержание рабочих общежитий. VII Всесоюзная комсомольская конференция в июле 1932 года постановила «систематически бороться за создание уютного рабочего жилища, за чистоту в бараках и общежитиях!»203 И хотя решение комсомола носило лишь нормализующий характер, кампания «борьбы за порядок в бараках» возымела некоторый эффект. Где-то появилась мебель, общие прачечные, столовые. Однако повседневным заботам идеологические структуры постарались придать политический оттенок. Секретарь ЦК ВЛКСМ Косарев, призывая организовать нормальные условия для жизни рабочих в фабрично-заводских общежитиях, писал: «Борьба за теплый барак – это борьба с классовым врагом и его агентурой, использующим наши слабые места во вред социалистическому строительству»204.

В контексте бытовой политики большого стиля в середине 1936 года благоустройством барако-общежитий попытались по предложению Г.К. Орджоникидзе заняться жены крупных хозяйственников и руководящего инженерно-технического состава. Парадный, печатавшийся на шикарной глянцевой бумаге журнал «Общественница» публиковал статьи о том, как окультурить быт жителей бараков и ввести новые нормы организации пространства в общежитиях: «Одна кровать с другой не должны соприкасаться даже изголовьями, совершенно недопустимы общие нары. Сидеть на кроватях или хранить на них какие-либо вещи следует строго воспретить. К… каждой кровати нужно оставить свободный проход шириной не менее 0,35 метра; кроме того, вдоль кроватей должен быть общий проход шириной не менее 1,5 метра»205. В Магнитогорске удалось внедрить этот проект в жизнь. Однако в подавляющем большинстве общежитий во второй половине 1930-х годов бытовые условия были крайне тяжелыми. В Костроме, например, перед Великой Отечественной войной девушек-работниц, нанимавшихся на фабрику «Знамя труда», селили в бараки, где вообще отсутствовала мебель206. Ярким свидетельством убожества общежитского быта являются материалы обследования 1700 рабочих ленинградских общежитий, проведенного в феврале 1937 года. Участники обследования отметили: «Общежития не оборудованы в соответствии с минимальными требованиями, содержатся в антисанитарных условиях…»207. На деле это означало следующее. Руководство фабрики «Рабочий» селило молодежь, принятую на предприятие, на территории Александро-Невской лавры. Люди жили по 80 человек в одном помещении, которое не проветривалось. Никакой мебели, кроме кроватей, не предоставлялось, белье не стиралось208. Не лучше была обстановка и в жилье для рабочих мясокомбината. Там на 46 человек имелось всего 33 койки и один водопроводный кран, отсутствовало кухонное помещение. Общежития фабрики «Возрождение», по свидетельству членов комиссии, были «уплотнены сверх всякой нормы: норма, установленная Ленсоветом на одного человека, 4,25 кв. м, а в комнате 30 метров поселены 20 чел. Им даны лишь 14 коек. В общежитии нет уборных, нет умывальников»209. По сути дела, это были настоящие петербургские трущобы, но советского образца. Здесь отсутствовала характерная для бытовых коммун насильственная, но в большинстве случаев искренняя забота коллектива о своих членах, но оставалась унижающая человека публичность быта и зачастую его полная неустроенность.