Захар Петров - Чистилище

• Название: Чистилище
• Автор: Захар Петров
• Жанр: Научная Фантастика

---

Вере и раньше приходилось посещать каторги и допрашивать узников. Тогда к происходящему здесь она относилась нейтрально. С формальной точки зрения здесь не нарушался Уголовный Закон Республики, вернее те несколько кратких параграфов, которые регламентировали отбытие наказания, поскольку у узников было только одно право – право на жизнь, поэтому убийство узника надсмотрщиком тоже считалось преступлением. Во всём остальном они были бесправны. А обсуждать Закон претило следователям – безукоризненным смотрителям Закона. Теперь же, когда она знала, что в одной из камер среди сонма безликих узников находится один реальный человек, который когда-то много для неё значил, вид каторги производил на неё удручающее впечатление.

- Захадытэ, слэдоватэл, суда вот захадытэ.

Старший надсмотрщик открыл свою комнату, которая по размерам равнялась камере узников. Мебелью здесь были задние и передние сиденья автомобилей, поставленные на дощатые опоры. Полки под самым потолком были уставлены зловонными ёмкостями, источавшими запах брожения. В нескольких стеклянных банках, стоявших прямо на полу был разлит готовый продукт брожения – желтоватая брага. Зато все стены этого жилища были обклеены посеревшими и скукожившимися от влажности вырезками из древних порнографических журналов. На одном из сидений сидела женщина неопределённого возраста – узница, согласившаяся быть временной женой надсмотрщика. Её трудно осудить, учитывая те условия, в которые она всё равно рано или поздно попадёт, когда чем-нибудь провиниться перед своим господином или же просто ему надоест. И её трудно осудить за то, что она сейчас попивала брагу из банки, - достаточно было взглянуть на внешность и повадки её сожителя, явно держащего её здесь не для интеллектуальных разговоров. Посмотрев в стеклянные глаза пьяной женщины, выходившей из комнаты по требованию старшего надсмотрщика, Вера испытала к ней жалость. И это было совершенно необычным и неправильным чувством для следователя, который должен руководствоваться только двумя категориями: «законно» или «незаконно». Но пока Вере было некогда об этом думать, тем более что сам приход её сюда был явлением незаконным, пусть она и пыталась его для себя представить, как «проверку информации» о возможных незаконных действиях другого следователя.

Надсмотрщик с силой втолкнул Вячеслава, от чего тот едва удержался на ногах и чуть не ударился в стеллаж с самогонными ёмкостями. Надсмотрщик считал, что тем самым он зарабатывает баллы во мнении следователя, не догадываясь, что это вызовет обратно противоположную реакцию - Вере лишь усилием воли удалось подавить желание двинуть в его выдающуюся челюсть.

Пока надсмотрщик выходил, угодливо пятившись задом, и закрывая за собой дверь, Вера молча рассматривала Вячеслава. И вопреки здравому смыслу, всем прагматичным установкам, которыми зомбировала Веру её жизнь, вопреки обстановке, в которой они сейчас находились, снова эта необъяснимая аура спокойствия, тепла и уюта наполнила эту комнатушку, грязную, заставленную брагой и увешанную порнографическими картинками. И центром этой ауры, как когда-то давно в Университете был только что загнанный сюда узник каторжного поселения «Динамо».

За время пребывания на каторге Вячеслав похудел. На месте прежней аккуратной бородки росла густая борода, делавшая его чуть постарше. Униформа, которая выдавалась учёным и преподавателям, поизносилась. Но больше не изменилось ничего – те же спокойные добрые глаза, отсутствие и следа озлобленности или отчаяния. Он внимательно смотрел на Веру, как-будто силясь что-то вспомнить.

- Здравствуй…те, Вячеслав, - сказала Вера, стараясь говорить холодно, не добавляя в голос никаких личных эмоций. Она даже решила называть преподавателя на «вы», чтоб не дать ему соблазна нарушить дистанцию, которая разделяет каторжанина и следователя. – Я – Вера Пруднич, вы должны меня помнить по Университету. По заданию Республики я не так давно была вынуждена поменять свою внешность, поэтому вы, может быть, меня не узнаёте.

- Вера! Вера, это ты? Ну, конечно же ты… вы… Извините, следователь, я вас не узнал, - спохватился Вячеслав.

Он собирался было ступить шаг навстречу, но, не рассмотрев и следа теплоты, тщательно упрятываемой его собеседницей, он вовремя остановился. Конечно, та, о ком он думал каждый день, повзрослела, стала следователем и даже изменила внешность. И он совсем не вправе рассчитывать, что тот мимолётный интерес к нему молоденькой студентки растянется до сих пор. И всё равно он рад её видеть, какой бы она внешности сейчас не была, по какому бы поводу она сюда не пришла и как бы с ним не разговаривала. И заметно взволнованный Вячеслав и не думал вскрывать своей радости - в отличии от Веры ему это было не к чему.

- Вы, Вячеслав, искали меня? - в конце затянувшейся паузы спросила Вера.

- Искал вас? Нет, я думал о вас, спрашивал про вас у Джессики, надеялся, что когда-нибудь вас снова увижу. Но искать воина и следователя мне, эдакому книжному червю, – это уж слишком.

Очевидно, он не понял, о чём Вера его спрашивала и та уточнила:

- Я имею в виду то, о чём мне сообщила Татьяна.

- Какая Татьяна? - снова не понял Вячеслав.

- Татьяна Кривец.

- Кривец Татьяна, инспектор по делам Университета? А что она могла сообщить?

- Она мне сообщила, что месяц назад к вам приходил следователь, допрашивал по подозрению в государственной измене. Она ещё говорила, что вы просили в случае ареста сообщить об этом мне.

Недоумение на лице Вячеслава внезапно сменилось прозрением:

- А, я понял! Вот добрая девочка эта Танюша! Не даром её даже среди преподавателей называют не инспектором, не по имени-отчеству, не даже Татьяной, а именно «Танюшей». Конечно же, она узнала о моём аресте, приняла близко к сердцу и сама решила вас разыскать. Очевидно, это золотое дитя выдумало историю о том, что я просил о помощи, чтобы вы не отказались меня найти и спасти. Наивный ребёнок… Наивный и добрый… Нет, Вера… извините, следователь. Я никогда и не за что не звал бы вас на помощь. Я очень рад вас видеть и мне плевать на то, что вы поменялись в лице, пусть даже эта встреча – всего лишь последствие проделок нашей общей милой знакомой. Но я бы никогда не поставил под угрозу того, кто мне дорог; я прекрасно знаю, что для следователя значит возобновление личных связей. Да и я, знаете, реалист: как вы можете меня вытащить отсюда? Приговор-то состоялся…

- За что вас осудил следователь?

- Параграф двести-сорок-шесть, пункт двенадцать.

- Измена Республике путём распространения панических измышлений? Кто был следователем?

- Я не знаю, вы ж своих имён не сообщаете. Кажется, назывался Первым Следователем.

- Первый Следователь? И в чём усматривалось распространение панических измышлений?

- Вы же помните мои «Начала»? У меня, казалось, появилась возможность издания книги. Инспекторат, благодаря кстати всё той же Танюше, повторно вернулся к рассмотрению этого вопроса - меня вызвали для доклада. Сами представляете, как я к этому готовился! Я несколько раз переписывал речь, с которой к ним обращусь. Но от чрезмерного капризного желания довести это дело до конца, я кажется переусердствовал и в части близости сроков грядущего Краха и в части его масштабов. Я ожидал, что после моего проникновенного доклада «Начала» наконец-то будут изданы, но на самом деле ко мне пришёл следователь, провёл обыск, изъял все черновики доклада. И формально следователь прав - в каждом из черновиков я описывал грядущую катастрофу по-разному: и в части масштабов и в части сроков. Конечно же, я делал это не умышленно, просто в каждом из проектов речи я выбирал один из вариантов своих предположений, но законы логики непреложны – не могут быть два, а тем более, несколько нетождественных суждений по одному и тому же вопросу одновременно истинным. А значит, эти суждения можно назвать измышлениями. Так что следователь сделал всё правильно, я сам – самонадеянный дурак, в угоду своей гордыни поставивший под угрозу и дело своей жизни – «Начала» и вообще науку «вневедение». Я думаю, что моё преподавательское место теперь наконец-то сократят в Университете. И что теперь будет с Хынгом – тоже не известно.

Наверное, Вере не удалось полностью подавить свои эмоции - не смогла она внешне оставаться беспристрастной к происходящему, поэтому Вячеслав с утешающей улыбкой добавил:

- Да вы за меня не переживайте. Прожив всю жизнь беззаботно, в тепле и спокойствии, я должен был под конец испытать, как живёт большинство жителей Муоса. Это даже приятно ощущать, что вот наконец-то я не являюсь чьим-то нахлебником. Поэтому сменить труд умственный на физический – для меня не является унижением; тяжело конечно, но ведь нужно кому-то и это делать. И, сейчас, зимой здесь почти не выводят на Поверхность, в основном мы работаем под землёй – в Улье, на строительстве. Конечно, если бы мне разрешили после основных работ работать над «Началами» - я б и здесь был абсолютно счастлив… Кстати, на каторге тоже встречаются замечательные люди. Меня вот подселили в камеру к одному священнику, монаху из бывшего Монастыря, который осужден по той же статье, что и я. Если б вы знали, какие интересные диспуты у нас происходят по ночам - шёпотом, конечно, потому что некоторые сокамерники у нас очень уж раздражительные. Вы не поверите: он меня, человека науки, заставил посмотреть на многие вещи под совсем другим, неожиданным углом. А ведь подумать только: если всё, в чём он меня почти убедил, – правда, значит наша жизнь является лишь преддверием чего-то более важного и великого, что ждёт нас после смерти…