Эрика Косачевская - Ночь Патриарха

• Название: Ночь Патриарха
• Автор: Эрика Косачевская
• Издательство: Алетейя
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-91419-455-7

В новую книгу Эрики Косачевской вошли «Ночь Патриарха» — роман-эссе, давший название книге, автобиографическая повесть «Осколки памяти» и рассказ «Мат», написанный в ироническом духе.

---

По сравнению с другими эвакуированными мы устроились совсем не так плохо. Главное, над нами не было хозяев; жильцы квартиры, не смотря на то, что лишились кухни, относились к нам дружелюбно. Основным недостатком нашего жилья была плохая изоляция перегородки, которая состояла только из двух слоев тонкой фанеры, набитой с двух сторон на деревянный каркас, и не имела никакого заполнителя. Все жильцы квартиры, а их было около тридцати человек, ходили мимо нас. Каждое слово, сказанное в комнате, слышали соседи, так же как и мы слышали каждый их шаг. Хуже всего было, когда сосед-выпивоха возвращался поздно домой и, чертыхаясь, на чем стоит свет, ругал понаехавших в город эвакуированных, понастроивших каких-то узких коридоров, так что нормальному человеку и не пройти. Он спьяну наваливался на нашу перегородку, которая трещала и гнулась под его тяжестью, а мы в страхе просыпались и потом долго не могли уснуть.

Но сосед напивался только в дни получек; в остальное время он был милым, даже застенчивым человеком. С его восемнадцатилетней дочкой Кларой мы были дружны. Она поражала нас тем, что зимой, в трескучие морозы в одной маечке выскакивала на улицу, чтобы выплеснуть помои. Но, как видно, добром это не кончилось — через два года, когда мы с мамой уже не жили в Челябинске, Люба нам написала, что Клара скончалась от туберкулеза легких.

Мы с Эллой пошли в школу: я — в пятый класс, Элла — в третий. Занятия шли в три смены, Элла училась во вторую, моя смена была последней — с шести часов вечера.

Мама устроилась юрисконсультом сразу в трех учреждениях — в тресте «Строймеханизация», в буфете железнодорожного вокзала и на Челябинском холодильнике. Тетя Люба не могла сразу начать работать по специальности, она была учительницей математики, а поскольку нужны были продовольственные карточки, которые выдавали только работающим, тетя поступила на Главный почтамт в отдел писем до востребования.

Как всегда, основной заботой была добыча пропитания. В конце пути штаб эшелона раздал неизрасходованные продукты, главным образом, крупы. Мешков у нас не было, и мама с тетей Любой в качестве тары использовали мужские кальсоны, зашив их внизу. Получился отличный двойной мешок. Потом мы так поступали всегда, и в нашей семье можно было слышать: «Пшена осталось на треть штанины, а овсянки только по щиколотку». Полученные от штаба продукты выручили нас в первое время.

У нас были две карточки служащих, по которым отпускали в день по 500 граммов хлеба, и две детских карточки — это, не помню точно, то ли по 350, то ли по 400 грамм. Хлеб был капиталом. Я не помню, сколько он стоил получаемый по карточкам — цена была символической — зато помню, что буханка черного хлеба стоила на базаре 100 рублей.

Когда человек нанимался на работу, решающим был не заработок, а то, какую карточку он получит. Несбыточной мечтой была рабочая карточка, по которой выдавали по 800 граммов хлеба, ходили слухи, что на некоторых вредных производствах выдавали даже по килограмму хлеба в день.

Основным добытчиком в нашей семье была мама. На холодильнике, где она работала по совместительству, выдавали обеды на дом — обычно жидкий суп, а на второе — какую-нибудь кашу или оладьи. Но самое главное, в дополнение к обеду выдавали сырец, из которого делали мороженное — сладкий молочный раствор, на нем мы варили каши. Холодильник располагался далеко на окраине города, около часу ходьбы, и я каждый день с судками и бидоном отправлялась туда за обедом. Это была исключительно моя обязанность — Элла была маленькая, слабенькая; ее обязанностью было выкупать по карточкам хлеб.

По детским карточкам иногда выдавали по сахарным талонам конфеты — те же слипшиеся подушечки, но чтобы их купить, нужно было отстоять дикую очередь. Мясные и крупяные талоны обычно пропадали. Иногда их использовали, когда маму на основной работе в тресте «Строймеханизация» в очередь прикрепляли на месяц к столовой для высокопоставленных сотрудников треста. Здесь суп был понаваристей, на второе давали котлету с гарниром и, кроме того, было третье блюдо — компот. Эти обеды на дом не отпускали, а посетителей обслуживали официантки. Поэтому мы по очереди, кроме Эллы, она была слишком мала, ходили питаться в эту столовую.

Какие-то продукты мама получала в буфете железнодорожного вокзала — это иногда были селедка, иногда халва или твердое повидло, которое резали ножом, а один раз даже — шоколад, но почему-то не в плитках, а комками.

В Челябинске мы впервые попробовали конскую колбасу. Она была довольно вкусная, но только очень жесткая, какого-то темного цвета и слегка пахла лошадиным потом.

Самой распространенной едой был мятый картофель, заправленный жареным луком. Иногда картофель покупали мороженным — такой он был дешевле. Его, пока он не оттаял, отваривали в мундире, толкли очищенным и жарили из него картофельные шницели. В другом виде он был несъедобен.

О качестве еды можно было судить по одному случаю: когда тетя Люба, приняв в темноте кастрюлю с супом за кастрюлю с водой, вымыла руки и не заметила, что это был суп.

С того военного времени до сих пор я, «дитя войны», ничего не могу оставить на тарелке; рука не поднимается выкинуть какие-нибудь продукты.

В школе у нас дела постепенно налаживались. Когда я пришла в класс впервые, то никак не могла понять, кого это мальчишки дразнят «жирафой», и не сразу сообразила, что «жирафа» это я. У нас не было в доме зеркала, за исключением маленького, круглого, перед которым мы причесывались, и я не могла видеть себя во весь рост. Это я за почти два месяца вытянулась в «жирафу». С тех пор комплекс слишком высокого роста преследовал меня почти до 16 лет, хотя по теперешним меркам мой рост 165 сантиметров — совсем небольшой.

Первую четверть мы с Эллой пропустили, но во второй, хотя мы пришли в школу только в середине декабря, уже были аттестованы. У меня были четверки и пятерки, у Эллы были и тройки, даже одна двойка. Она вообще хуже меня адаптировалась, всего боялась, у нее вечно что-то болело — то живот, то голова, а я даже в то время не знала, что это такое. Но зато, если Элла за что-то бралась, она это делала только основательно. Школу она закончила (уже в Харькове) с медалью, у меня это не получилось, а из невзрачного бледного заморыша она превратилась в редкую красавицу, статную, высокую, с золотыми волосами, карими глазами и чудным цветом лица. Откуда что взялось?

Постепенно мы обживали Челябинск. Когда мы только приехали, я подобрала во дворе и припрятала за сараями пару оставшихся после октябрьских праздников сосенок. Перед Новым годом мы из двух сосенок связали одну приличную елку, наклеили из бумаги игрушек, цепей, сделали красную звезду на макушку и справили новогодний праздник в сочетании с новосельем. Пригласили Якова Леонтьевича Кругляка и дядю Матвея с семейством.

У нас появился какой-то круг общения. В Челябинск были эвакуированы Малый театр и Наркомат строительства. Работники этих двух учреждений проживали недалеко от нас на улице имени Цвиллинга (опять не знаю, кто это такой) в многоэтажных домах, в которых жили некоторые девочки из нашего класса. Мне очень нравилось приходить к ним, поскольку это было некоторое отражение того мира, который мы оставили в Харькове, благоустроенного, а главное, с электрическим освещением.

Меня приняли в кружок «Тимуровцев» при городском кинотеатре имени Пушкина. Я всю жизнь обожала петь, а там был хор. Мы выступали в госпиталях, школах, в клубах на торжественных заседаниях, а один раз нас даже записали на Челябинском радио. Членство в кружке давало право бесплатно посещать киносеансы, и мы, конечно, этим правом вовсю пользовались.

Мы с Эллой увлеклись почтовыми марками, и я собрала приличную коллекцию советских марок, начиная с 1917 года. У меня были довольно ценные даже по тем временам серии, например «Десятилетие взятия Перекопа», «Первая конная армия» и другие. Сейчас бы этим маркам цены не было, но я в 1950 году в один из приездов на каникулы в Канск, где мы тогда жили, в порыве непонятного альтруизма подарила свой альбом соседскому мальчику. До сих пор об этом жалею.

Мы, эвакуированные, не любили Челябинск, называли его «Ямой» («челяба» по-башкирски — яма) и мечтали о возвращении назад в наши родные города. Но сейчас я вспоминаю этот город с теплым чувством. Он принял и как-то обустроил огромное количество эвакуированных. По прошествии стольких лет я не очень хорошо его помню. В отличие от Харькова, где новое строительство велось, в основном, на окраине, в Челябинске в самом городе было возведено много новых зданий: импозантный Драматический театр, где в то время играл Московский Малый театр, внушительная гостиница и многоэтажные здания на проспекте Спартака, Главный почтамт на улице Кирова, много современных жилых домов.

Сразу же за городом находился очень живописный район бывших каменоломен, ставший загородным парком — зимой мы ходили туда кататься на лыжах, весной за подснежниками, черемухой.