Инесса Яжборовская - Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях

• Название: Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях
• Автор: Инесса Яжборовская
• Издательство: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН)
• Жанр: Публицистика
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-8243-1087-0

В книге анализируются исторические реалии, приведшие к катынскому злодеянию, — ликвидация Польского государства и его армии как одно из следствий подписания советско-германских договоров 1939 г. В центре исследования — многотрудная история Катынского дела, борьбы против замалчивания и фальсификации обстоятельств, причин и мотивов преступления, усилий по установлению лживости заключения комиссии Бурденко и всей советской «официальной версии», представленной в Нюрнберге. Обстоятельно показаны значение и роль Катыни как в советско-польских, так и в российско-польских отношениях — в течение Второй мировой войны и послевоенный период, в годы «оттепели» и «застоя», в период «перестройки» и коренных трансформаций рубежа нового века. Особо выделяются и рассматриваются 1990-е гг., когда была прорвана завеса тайны и сделан важный шаг в направлении примирения россиян и поляков, развития добрососедства и партнерства.

---

Доступный ныне материал вполне убедительно подтверждает вывод М.М. Наринского: «Просто Сталин счел соглашение с Гитлером более выгодным и осуществил эту сделку. Он выиграл не время, а территорию»{41}. Он приобретал возможность иметь и увеличивать территориальные приращения. Рассмотрение всего комплекса аргументов, привлеченных Сталиным для обоснования заключения пакта с Германией, и прогнозирования им дальнейшего развития событий далеко выходит за рамки настоящей работы. Ограничимся указанием на последствия этого шага в практически-политическом документе тех времен — составленном А.С. Щербаковым в начале июня 1941 г. (когда пришло время «собирать камни») новом проекте директивы «О текущих задачах пропаганды». В нем признавалось, что подготовка войны и ее ведение на первом этапе шли под лозунгом освобождения Германии от гнета версальских цепей, нашедшим «известное сочувствие и в других странах, которые считали Версальский договор унизительным и несправедливым». Поскольку обстановка «коренным образом изменилась», Германия перешла к прямому захвату чужих территорий под лозунгом установления «нового порядка», его следует трактовать как завоевательный, а лозунг «Долой версальские цепи!» «отпал»{42}. Приходится констатировать, что этот лозунг по-прежнему трактовался Щербаковым не как завоевательный, а как обеспечивающий «свободу рук» в Восточной Европе. Именно на предоставление Германией свободы действий СССР, готовности уступить зону влияния в Восточной Европе и указывал на заседании Политбюро 19 августа 1939 г. Сталин.

Во взаимоотношениях Москвы и Берлина произошли кардинальные изменения: переговорный процесс перешел в руки сановников высшего ранга, взявших на себя все работы по оформлению как договора, так и секретного приложения к нему{43}. «В МИДе, — как свидетельствует В.Н. Павлов, — такой документ не готовился и не обсуждался. Проект документа обсуждался в Политбюро. Инициатива принадлежала Сталину»{44}. Следовало бы признать правоту изучившего в деталях процесс рождения пакта Л.А. Безыменского, предложившего считать пакт произведением Сталина—Гитлера, а не Молотова—Риббентропа{45}.

Справедливые, как показала история, критические замечания и предостережения игравшего весьма важную роль в урегулировании советско-германских отношений весной—летом 1939 г. талантливого и ответственного советского дипломата учтены не были. Наоборот, как многие другие «порученцы» Сталина, Астахов был отозван в Москву, уволен из Наркоминдела, а затем и арестован. Его нещадно били и пытали по обвинению в шпионаже, в работе на иностранные разведки, с переквалификацией на работу в пользу польской разведки. Получив срок 15 лет, он через полгода скончался в лагере.

21 августа в советской печати было объявлено о назревшем улучшении не только экономических, но и политических советско-германских отношений, а 22-го — уже о готовности обеих сторон заключить пакт о ненападении и приезде в Москву Риббентропа для соответствующих переговоров. Тогда-то и стали приниматься интенсивные, можно сказать, отчаянные шаги французской и английской дипломатии, чтобы спасти переговоры военных миссий, если не предотвратить, то, по крайней мере, ограничить рамки германо-советского соглашения. Министр иностранных дел Франции Ж. Бонне пытался через посла в Варшаве Л. Ноэля надавить на маршала Рыдза-Смиглого, дабы получить карт-бланш, «хотя бы молчаливое обещание впустить русские войска в том только случае, если Россия поддержит Польшу против германской агрессии». Французская дипломатия считала это «последним шансом спасти мир», возложить ответственность на Россию, которая будет разделена с Польшей{46}. Эта задача не имела решения. Ограничить рамки соглашения СССР с Германией западные дипломаты были не в состоянии. Это подтвердила и неудачная очередная попытка премьер-министра Великобритании Н. Чемберлена, направившегося в ночь на 22 августа послание Гитлеру с предложением нового Мюнхена за счет Польши. Но Гитлер решал свои задачи несравненно масштабнее, уже практически сговорившись со Сталиным, в том числе и прежде всего о разделе Польши.

Война уже стояла на пороге. Сталин не собирался выбивать стартовый пистолет из рук Гитлера, хотя явно имел такую возможность. Но его планы были другими.

Обрисовывая 19 августа на Политбюро перспективы «большой войны», максимально длительного противостояния рейха и англофранцузского блока «в целях изнурения двух сторон», он апеллировал к традиционной программе революционного преобразования мира и к использованию «широкого поля деятельности для развития мировой революции» в военных условиях, поскольку коммунисты мира не были столь сильными, чтобы захватить власть{47}. Казалось, по сталинской логике, «до мировой революции снова рукой подать!»{48} Но Сталин повел страну не транзитом через войну к революции, что обещал международному коммунистическому движению, но путем сговора, возврата к имперскому дележу Польши, повторного передела мира по схеме прежних феодальных разделов и тоталитарно-автократических решений.

Это не могло не нанести тяжелый удар по всему коммунистическому движению, не внести сумятицу в установки Коминтерна, пытавшегося продолжать ориентироваться на советскую политику.

Компартии выступали за решительное противодействие фашистским агрессорам и их пособникам, в защиту Польши как жертвы германского нападения. Центральный орган компартии Голландии «Фольксдагблад» 22 августа высказывал уверенность, что пакт будет ударом по поджигателям войны, свидетельством временного отказа Германии от войны, центральный орган швейцарской компартии «Фрейхейт» — что он «не помешает Советскому Союзу выполнить свои обязанности союзника по отношению к народам, подвергшимся нападению», а советское правительство сорвало-де Мюнхен для Польши. ЦК КП Великобритании указывал: «Опасность для независимости Польши вытекает из политики Чемберлена, которая всегда заключалась в том, чтобы оказывать на Польшу давление и заставить ее сторговаться с Гитлером о Данциге». Предотвращение агрессии он видел в немедленном заключении своим правительством договора с СССР и переговорах с ним польского правительства. Секретарь ЦК КП США 23 августа настаивал на том, что Гитлер в отношении Польши должен быть поставлен перед «фактом невозможности нападения»{49}.

На заседании Секретариата ИККИ 22 августа рассматривался политически заостренный вопрос «Об антисоветской кампании по поводу переговоров между СССР и Германией». Традиционно решение руководства Коминтерна нацеливало партии на продолжение борьбы против агрессоров, особенно гитлеровского фашизма. Готовность СССР заключить с Германией пакт расценивалась как помощь малым странам и действие в защиту всеобщего мира, не исключающее «возможности и необходимости соглашения между Великобританией, Францией и СССР для совместного отпора агрессорам», чему явно противоречило конъюнктурное осуждение Польши (и тех же западных держав), которая «под влиянием» английского и французского правительств «отклонила возможную эффективную помощь СССР»{50}.

С усилением изменения прежних оценок увеличивался сумбур в идеологических установках Коминтерна, уменьшалась его способность идейно противостоять гитлеровской агрессии. Верифицировать этот курс было очень трудно, поскольку правда о сталинской внешней политике и ее деформациях была глубоко скрыта в тайниках власти.

Но даже то, что оказалось на поверхности, нанесло по СССР, его престижу и по перспективам одоления гитлеровского фашизма удар огромной силы, дезорганизовало силы прогресса.

Кстати, и нацистские внешнеполитические теоретики весьма критично оценивали решение Гитлера поделиться частью польской территории со Сталиным, считая ее хорошим плацдармом для нападения на СССР. Но Гитлер был более дальновидным стратегом, да и Сталин не создал на новой пограничной линии СССР должных препятствий для реализации военных планов фюрера, почти два года осваивая гарантированные нацистской Германией территории.

Подписанный под неустанным давлением Гитлера в ночь с 23 на 24 августа 1939 г. Договор о ненападении между Германией и Советским Союзом содержал в своих семи статьях довольно типичный набор юридических формулировок, уравнивающих основные обязательства сторон, которые должны были воздерживаться от всякого насилия, агрессивных действий и нападения в отношении друг друга как отдельно, так и совместно с другими державами. В случае, если одна из договаривающихся сторон окажется объектом военных действий со стороны третьей державы, другая не будет ни в какой форме поддерживать эту державу. Статья же о денонсировании договора в случае агрессии одной из сторон отсутствовала.