Вадим Полуян - Кровь боярина Кучки (В 2-х книгах)

• Название: Кровь боярина Кучки (В 2-х книгах)
• Автор: Вадим Полуян
• Издательство: АСТ-Пресс
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1996

Двенадцатый век. На месте Москвы - Красные села, коими владеет боярин Кучка. Его тайными происками уничтожена семья соперника, новгородского боярина Гюряты. Счастливо спасшийся младенцем Родислав встречает любимую дочь своего смертельного врага. И отныне - куда бы ни забросила его судьбина: в вертеп лесных разбойников или в половецкий плен, в заморские страны или на поле междоусобной брани - все помыслы его о ненаглядной своей возлюбленной...

---

- Тшшш, Мякуша, душа моя! - истиха оглянулся Род. - За нами неведомый человек следит.

- Каков человек? - перепугалась Мякуша. - Кметь? Обыщик? Чей? Кому мы в понадобье?

- Простой человек, - успокоил Род. - Платье смурного сукна[480]. Стало быть, показалось. Продолжай далее.

Он перевёл свою спутницу на Софийскую сторону. Свернул на Славкову улицу, на Косьмодемьянскую, затем на Рогатицу, всю в богатых теремах. Здесь было особое многолюдье.

- Суздалец, по Гюргиеву обычаю, перекрыл Торжок, - поведывала Мякуша. - Хлеба в Новгороде не стало. Сызнова - голодуха! Кмети Андреевы принялись разорять область. Жгли села, имали людей, убивали и продавали в рабство. Вот и нас захватили на Имволожском погосте, где Первуша собирал мыто. Меня продали булгарину, а его купчине, кажется, из смолян. А тем часом под городскими стенами разгорелась битва. Новгородцы икону Богоматери вынесли, установили на забороле. Кто против Бога и Великого Новгорода? И вот - страсти Господни! - суздальская стрела возьми да и угоди в икону. Богоматерь сразу - к врагам спиной, ликом к городу. Из святых очей - слезы. Одна капнула архиепископу на фелонь[481]. Что тут стряслось! Все небо помрачилось. На суздальцев напал ужас. Новгородцы их гнали до самых своих границ. Десять суздальцев отдавали за гривну, как задарма. А вернулись - хлеба-то нет! Грош цена победе! Четверть ржи - гривна серебром. Пришлось с суздальцами мириться. Своего князя выгнали, который их защищал. Взяли Андреева посаженника. Вот меня, новгородку, и продаёт булгарин в моем собственном городе…

- Обожди, Мякуша, - остановился Род.

Оставив женщину, он вернулся на несколько шагов к странному преследователю. Чего соглядатай хочет? Лицом купец, а одеждой - смерд.

- Пошто шествуешь за нами? Ты кто?

Это был ещё весьма крепкий человек. В озорном взоре нечто вдавни знакомое.

- Я-то новгородеч. А ты кто, немеч?

- Никакой я не немец, - пытливо всматривался в новгородца взывавший к памяти Род. - Моё имя Родислав Гюрятич Жилотуг. Мои корни здесь. Так же, как твои.

Преследователь широко улыбнулся.

- Корни здесь, а Богомил Соловей давно там, - указал он на небо.

В следующий же миг они бросились обнимать друг друга.

- Я говорил, Бог даст, свидимся, - задыхался в лапах богатыря Зыбата Нерядец. - Жизнь прожили, а все-таки свиделись.

- Почитай, весь день разыскиваю тебя, - не отпускал его Род. - Значит, ты за мной шествовал?

- Вовсе не за тобой, - высвободился наконец Зыбата, - Я шествовал за ней, - указал он на подступающую Мякушу.

- Знаешь его? - обратился к Мякуше Род.

Она резко затрясла головой:

- Не ведаю, кто таков.

- А Первуху Шестопёра ты ведаешь? - сощурил глаза Зыбата. Поскольку оба, настигнутые им, онемели, ничего не в силах понять, он продолжил: - Муж твой, Мякуша, бежал от своего господина, нашёл спасение у меня, попросил укрыть Христа ради. Долго по его мольбам я искал твоего покупщика. В Великих Булгарах прежде цасто бывал, знакомых оттуда много. И вот сегодня нашёл булгарина. Указали. А этот, мой давний спаситель, - кивнул он в сторону Рода, - ни раньше ни позже перекупил тебя. Как было за вами не увязаться?

- Где муж? Веди к нему! - бросилась к Зыбате Мякуша.

Они пошли, держа её меж собой, как охраныши.

- Живу я на Розважи в Красных Плотниках[482], - сообщил Зыбата.

- Все новгородские улицы обошёл, а Розважь пропустил, - сокрушался Род.

- Вот Славянский конеч минуем, - вывел их Нерядец на площадь, - там будет недалеце.

Далече ли было до Славянского конца, Род забыл заметить. Пришлось непредвиденно задержаться.

- Что за глота на торгу? - удивилась Мякуша.

Толпу скучил надрывный крик. Над головами возвышался мужчина в богатой сряде, ставший то ли на ящик, то ли на порожнюю куфу. Он и орал. Явственно доносились лишь отдельные слова:

- …Очи серы… власы рыжи… рост велик… прозвищем Первушка…

- Это заклиц, - объяснил Зыбата, - Объявляет о беглом рабе. Кто беглого укроет, платит шесть гривен, как за убийство. Кто поможет в поимке, полуцит гривну.

О закличах Род слыхал. Великокняжеский «Указ о холопах» знал.

- Стало быть, плохи твои дела, - остерёг он Нерядца. - По моему разумению, речь идёт о Первухе. А ты укрывщик.

Нерядец заторопился:

- Пойдём отсель. Завтра цуть свет Шестопёр со своей подружней окажутся на ушкуе. И отвезёт их Кипрюша Ворон, мастер плавного пути, от Господина Великого Новгорода далеце, в Вячкую республику, где ни заклицей, ни рабов, ни князей с боярами.

- В Вятскую республику? - переспросил Род. - Что-то я о такой стране слыхивал от галицкого изгоя Берладника. Да сам он лишь понаслышке ведал о ней.

- Зато я не понаслышке тебе скажу, - оживился Зыбата. И, видимо, сел на любимого конька. Начал издалека, с тех пор как водил хлеб-соль со штетинцами[483] да чудинцами[484], потом переметнулся к обонежцам, югорщине[485].

Россказни дальних странствователей привели его под начало Ядреика, воеводы ушкуйников. Ходили по Сухоне, Вычегде, в Печору и по её притоку Усе через северные отроги Земного Пояса - в Ворь, приток Оби, или иным путём - через Шугорь, приток Печоры, по Северной Сосьве южнее к Берёзову. Из-под тяжёлой руки Ядреика выскользнул мастер плавного пути Кипрюша Ворон со товарищи, в числе коих был и Зыбата. Стали к булгарам хаживать по Мете и Тверце в Верхнюю Волгу, затем по Нерли, Клязьме и Оке. Отсюда вверх по Каме или Вятке к северу, к остякам. Вот тут-то однажды на Вятке, на правом берегу, на высокой горе приметили городок, окружённый валом и рвом. Уж так он им полюбился! Призвали на помощь святых Бориса и Глеба, взяли с боем деревянную крепость и остались здесь навсегда. Городок назвали с ходу Болванским по капищу местных жителей. Потом окрестили Никулицыным, построили храм. Срубили и новые города Кашкаров, Хлынов. Последний как бы столицей стал. Проснёшься ополночь в тёплой одрине и слышишь, как перекликаются сторожа, твой покой охраняя: «Славен и преславен город Хлынов град!», «Славен город Кашкаров град!», «Славен город Никулицын гра-а-ад!». Особенная страна! От княжеских, боярских и новгородских смут независимая. Хотя и с обычаями новгородскими. Все её жители равны, не имуществом, а правами. О имуществе каждый промышляй, как умеешь. Выборные старшины и духовенство блюдут порядок и нравы. Лесные отшельцы, чудь, вотяки, черемисы, не принявшие пришельцев, хотя и беспокоят набегами, всегда отражаются с великим уроном. Ежегод дважды торжественно проносятся по стране железные стрелы - захваченное оружие непокорных, для вящего указания, чья тут сила. И тишина давно укрепилась бы, да сородичи новгородцы, наезжая, натравливают набегщиков, мутят воду. Не по нраву им чужая свобода.

- Не пускать бы новгорочких лазутников, - заканчивал свой рассказ Зыбата. - Да ведь как друг без друга? То нам соли от них, то им от нас конопли да грецихи надобно.

- Обратают они истиха вашу самость[486], - посочувствовал Род.

- Не-а! - мотнул головой Зыбата. - Церемисские волхвы предрекали: около трёх веков продержимся. И вовсе не новгородчи огорлят нас, а иной властитель. Им развеется тьма разделения нынешних княжеств. И Вячкая республика станет мизинчем в его большом кулаке. А пока езжу в Новгород за солью да за людьми.

- Нескоро ваша республика станет в большом кулаке мизинцем, - задумчиво обнадёжил Род, - Не вижу такого мужа, чтобы разбросанные пальцы в кулак собрал.

- Церемисские волхвы говорят: нескоро[487], - согласился Зыбата. - Хватит времени вольницать и нам, и детям, и внукам вдали от смут. Вот и у Первухи радостные мецты: хоцу жить, говорит, как целовеку пригоже, юдолью земной насладиться долюби[488]

- Бог нам с Первушей тебя послал! - обрадовалась Мякуша.

- Завидки берут, слушая, - не мог не признаться Род.

- Не завидуй, а присаживайся в наш ушкуй, сцаслив будешь, - позвал Зыбата.

- Много я поменял ушкуев, - тяжело вздохнул странник. - Великое у меня понадобье во Владимир попасть скорее да увидеть родной Москов…

В доме, куда Нерядец привёл новообретённых друзей, жена и муж Шестопёры накрепко обнялись.

Род одарил Мякушу рисунчатым заморским платком, она едва глянула на подарок, не сводила глаз с мужа.

- Не рада баба повою, рада упокою, - наблюдательно заключил Зыбата.

Потом длились мускульные мужские объятья Рода с Первухой, из которых последний выпрастался изрядно помятым.

- Не чаял видеть тебя, живого и невредимого! - охал и ахал он.

- Друг мой единственный, не ушедший из жизни! - расчувствовался Родислав.

- Мы ещё поживём теперь! - воспрянул душой Первуха.

Стол был обильный. Хозяин жилища, рябой молчун прозвищем Митка, постарался на славу.

Под рассказы бывальца, повидавшего чуждый мир, зелено вино лилось незаметно. Когда общей стала беседа, говорили уже кто в лес, а кто по дрова.