Стивен Коен - Провал крестового похода. США и трагедия посткоммунистической России

• Название: Провал крестового похода. США и трагедия посткоммунистической России
• Автор: Стивен Коен
• Издательство: АИРО-ХХ
• Жанр: Политика
• Год: 2001
• ISBN: 5-88735-073-3

В своей новой книге профессор Стивен Коэн, видный американский историк и знаковая фигура в СССР периода перестройки, анализирует трагедию последовавшего за ней десятилетия и ту роль, которую сыграла в этом политика администрации США, а также бизнесмены, журналисты, экономисты, политологи и историки. Автор ищет ответы на сложные вопросы: Кто проиграл Россию?, Наступит ли после «холодной войны» «холодный мир»?, Могла ли в принципе Америка трансформировать Россию по своему облику и подобию? Надо ли изучать Россию без России? В конце книги автор предлагает своё видение того, какой должна быть политика США в отношении России и российско-американские отношения в новом тысячелетии.

Книга рассчитана не только на специалистов, но и на самый широкий круг читателей, всех, кому небезразлична история и будущее России.

---

В этой связи ясными представляются две возможности. Как и во время холодной войны, жесткий курс и вмешательство в дела Москвы увеличивают политические шансы её собственных ястребов, непримиримых противников демократизации и западной ориентации в целом. Растущие признаки возрождения в 90-е гг. этой враждебной миру оси между американскими и российскими сторонниками «холодной войны» являются ещё одним пусть непреднамеренным, но опасным наследием клинтоновской администрации, которое нужно как можно скорее преодолеть{243}.

Всё ещё есть надежда, что вторая из названных возможностей не выйдет из области гипотетических. Но если демократия окажется неизбежной ценой стабильности в России, то Соединённым Штатам придется принять новый режим, надеясь на то, что он не будет существовать слишком долго и не примет формы дестабилизирующего ситуацию крайнего авторитаризма. Сторонники американской миссионерской политики, деятельность которых в огромной степени способствовала возникновению этой опасности, продолжают настаивать на том, что «демократия в России является необходимым условием сотрудничества»{244}. Но при отсутствии сотрудничества тот или иной вид ядерной катастрофы становится всё более вероятным, а радиация не различает демократов и деспотов и оставляет после себя землю, на которой вряд ли взойдет хоть какая-нибудь демократия.

Поставит ли посткоммунистическая Россия мир перед таким страшным выбором, зависит от нескольких факторов. Но самым важным представляется то, смогут ли Соединённые Штаты проводить более мудрую политику по отношению к этой, играющей судьбоносную роль стране. Недостаток мудрости, как правило, определяется неверными исходными представлениями. В нашем случае следует отказаться от четырёх ложных посылок, которые обусловили провал крестового похода 90-х гг.

Одна из этих идеологических посылок заключается в том, что в результате проведения действительно настоящих реформ у России не будет крупных национальных интересов, отличных от интересов Америки. На деле же, у любого российского правительства неизбежно будут свои особые интересы, принимая во внимание хотя бы географию и историю страны. В качестве очевидных примеров достаточно назвать Балканы, страны Балтии, Украину, Центральную Азию, Кавказ и Китай. Если не руководствоваться чистой идеологией, то непонятно, почему эти законные интересы должны рассматриваться как угроза или как лакмусовая бумажка для отношений США и России. Как и в отношениях с другими великими державами, задачей дипломатии должно быть примирение и согласование этих интересов с американскими.

Во многом по этой же причине пришло время, чтобы создатели американской политики, журналисты и учёные перестали считать, что «настоящие» российские реформаторы — это только те, кто «оказывает услугу Соединённым Штатам» и кто поэтому должен рассматриваться как «ценнейшее приобретение Соединённых Штатов»{245}. Любой российский лидер, которого так воспринимают в своей стране, никогда не будет чувствовать себя уверенно, а только вызывать недоверие, как это вскоре и случилось с Ельциным и его реформаторами. Руководство, которое надеется стабилизировать страну, должно находить поддержку в собственной стране, а не в Соединённых Штатах, и его политика должна делаться в Москве, а не Вашингтоне.

В этом отношении крайняя зависимость — психологическая, политическая и финансовая — руководства Ельцина от Запада и в особенности Соединённых Штатов выглядит аберрацией на фоне российской истории. Вряд ли когда-либо вновь на этом посту появится столь же уступчивый и нуждающийся в поддержке лидер. Как это стало ясно с приходом к власти Путина, любой следующий руководитель будет настроен гораздо более националистически. По крайней мере, он поведёт себя так же как большинство правительств в мире, вне зависимости от их идеологии: прямо и с гордостью поставит на первое место интересы России как внутри страны, так и за рубежом. И к этому также следует относиться не как к угрозе, а как к возможности пересмотреть и начать заново отношения США с посткоммунистической Россией.

Вторая ложная посылка заключалась в том, что «рыночные», или «неолиберальные» экономические реформы, на проведении которых на протяжении всех 90-х гг. настаивали Соединённые Штаты, найдут широкую поддержку в народе, помогут сформироваться новому поколению лидеров и, тем самым, определят будущее России после Ельцина. В действительности, как уже указывалось выше, в России эти характерные для Америки идеи сами по себе никогда не пользовались массовой поддержкой, что особенно верно теперь, после всех причинённых страданий. Согласно практически всем опросам общественного мнения, проводившимся с конца 80-х гг., большинство россиян хочет политических и экономических свобод, но одновременно и тех многочисленных социальных благ, которыми пользовались советские люди буквально с рождения до смерти и которые также соответствуют их традиционным ценностям{246}.

Но в противовес всем американским заявлениям об отсутствии у России какого-либо «третьего пути», это не означает, что альтернативой станет возвращение к коммунистическому прошлому. Демонтаж советского коммунизма был начат Горбачёвым более десяти лет назад. Сам коммунизм был продуктом особых исторических обстоятельств и потому не может быть воскрешён вновь. И вряд ли русские, даже большинство коммунистов, захотят этого. Ни одно серьёзное политическое движение больше не верит, к примеру, в государственно-монополистическую командную экономику. Все они, включая нынешнюю коммунистическую партию, понимают, что интересы процветания России требуют установления того или иного типа рыночной экономики, а также существования большого частного сектора{247}.

Дискуссии о том, какой тип «смешанной» экономики должен возникнуть на месте традиционной, давно уже велись в России, приобретя особую остроту в 1998 г. после очевидного краха поддерживавшейся США и проводившейся администрацией Ельцина политики. Этим дискуссиям суждено шириться и углубляться в ходе начавшейся деельцинизации. И решение предстоит принять не Западу, а России. Об исходе этих дискуссий нельзя будет судить с уверенностью, пока он не определится в самой России.

Третья ложная посылка, определившая миссионерскую политику США, представляется чрезвычайно опасной. Нам предлагают принять на веру, что поскольку посткоммунистическая Россия слаба и несостоятельна, то у неё не остаётся иного выбора, кроме как следовать желаниям Соединённых Штатов и внутри страны, и за рубежом. Вряд ли продиктованная чем-то, кроме высокомерия и чувства превосходства западной культуры, эта концепция исходит из того, что, кроме Запада, России «просто некуда пойти»{248}. Этому допущению присуща особая близорукость. У России есть выбор, и та возможность, которую всё больше склонен выбрать её политический класс, внушает глубокую тревогу.

Её можно рассматривать в качестве реакции на десятилетний диктат Запада в вопросах безопасности и финансов. Защитники этой возможности хотели бы, чтобы Россия отошла от Запада и, вернувшись к более древним восточным корням своей истории и культуры, заключила стратегический альянс с Китаем и Индией, крупнейшими странами мира — не членами НАТО. Это поистине «кошмарный сценарий», как считают некоторые западные специалисты. «Регион, являющийся, по сути, центром мира — а это 2 миллиарда человек в Китае и Индии, — приобретет устрашающую техническую мощь России. Это будет катастрофа для Соединённых Штатов»{249}.

Для России как евроазиатской страны подобный шаг не представляется гигантским. В конце концов, как напомнил своим сторонникам Путин, «мы с вами живём не на Западе, а на Востоке»{250}. Став президентом, Путин ясно показал, что предпочитает видоизменённую версию западной ориентации, отводя основную роль не Соединённым Штатам, а Европе. Однако одновременно делаются шаги и в сторону восточной альтернативы — чтобы повернуться «к Западу азиатским лицом»{251}. На фоне растущих двусторонних связей в области дипломатических отношений, экономики и разведки Россия почти установила монополию на рынке оружия Китая и Индии, продавая им всё более сложные системы вооружений, которые уже сейчас составляют около 60% всего объёма продаж. (Путин посетил обе страны в первые месяцы своего президентства). Вспомним о факте, который непосредственно затрагивает интересы США: Москва поставила Пекину первый из предположительно четырёх истребителей с управляемыми ракетами, что непременно станет новым фактором в конфликте из-за Тайваня. Особенно, если на самолетах будут установлены высокоточные радары раннего предупреждения, о покупке которых Китаем в 2001 г. уже имеется договорённость{252}.

Защитники этой альтернативы провалившейся прозападной политике, которая проводилась Ельциным в 90-е гг., утверждают, что она позволит решить ещё одну важную задачу. Превратив Россию в оружейный склад для незападных государств — не только Китая и Индии, но и Ирана, Ливии, Северной Кореи, Сербии, а также, возможно, Ирака и других стран — российский военно-промышленный комплекс, в том числе его научно-техническая составляющая, станут мотором экономического возрождения страны. (Продажа оружия Москвой, хотя и остается значительно ниже, чем у Соединённых Штатов, выросла с 2,5 миллиарда долларов в 1998 г. почти до 5 миллиардов в 1999 г., а к 2003 г. грозит существенно превысить эту цифру. И это примерно 1 миллиард за каждый ядерный реактор, построенный за рубежом).