Герд Кёнен - Между страхом и восхищением: «Российский комплекс» в сознании немцев, 1900-1945

• Название: Между страхом и восхищением: «Российский комплекс» в сознании немцев, 1900-1945
• Автор: Герд Кёнен
• Издательство: РОССПЭН
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-8243-1359-8

Немецкий историк и публицист Герд Кёнен на основе интереснейшего документального материала рассматривает историю и эволюцию образа «Востока» и России в сознании немцев в первой половине XX в. Полемизируя с историками, считающими, что русофобские тенденции еще с XIX в. превратили этот образ в комплекс «российской (а потом красной) опасности», он утверждает, что вернее было бы описывать данный «комплекс» как «колебание между страхом и восхищением, фобийным защитным отталкиванием и страстным притяжением, причем встречными и зачастую взаимопереплетенными».

Книга предназначена для специалистов-историков и широкого круга читателей, интересующихся историей взаимоотношений России и Германии.

---

Ленинская пропаганда (рука об руку с германской фронтовой пропагандой) развенчала эту политику революционного наступления как продолжение завоевательной войны на службе у капитала Антанты и тем самым как измену родине, что вместе с тем явилось также прямым ответом на обвинения правительства Керенского, которое, в свою очередь, клеймило Ленина со товарищи как «германских агентов».

Если миллионная армия, загнанная в окопы и гарнизоны после первых неудач наступления, разложилась естественным образом или перешла в состояние открытого или скрытого мятежа, то у этого были иные, более веские причины, широко использовавшиеся большевистской пропагандой, но никак не порожденные ею. Стихийные захваты земли крестьянами в деревнях и поместьях, начавшийся развал внутреннего товарообмена, блокада транспортных и коммуникационных средств страны и, наконец, волна сепаратистских акций на национальных окраинах летом 1917 г. — все эти факторы, вместе взятые, подорвали государственный авторитет и порядок и привели к неудержимой «инволюции» Российской империи.

Средства революционного производства

То, что пропагандистская атака большевиков летом 1917 г. финансировалась значительными суммами германских денег, не было, надо сказать, просто одним из слухов. Уже 1 апреля 1917 г. Министерство иностранных дел Германии ходатайствовало о выделении «на политическую пропаганду в России» очередных 5 млн. марок, которые немедленно были отпущены и, по-видимому, утекли в основном к большевикам{297}.

Во всяком случае, налицо тот факт, что партия большевиков, еще в марте 1917 г. едва насчитывавшая 20 тыс. активных членов, через несколько недель и месяцев после этого создала организационный и издательский аппарат, который успешно справлялся с притоком новых активистов из гарнизонов и фабрик и едва ли мог содержаться на партийные взносы. Уже в феврале партия за четверть миллиона рублей приобрела новую типографию{298}. В середине мая в Петрограде к ней была прикуплена типография «Труд», имевшая современное оборудование{299}. «Правда», центральный орган партии, наращивала свои тиражи, доходившие до сотни тысяч экземпляров ежедневно. Еще более важную роль играли «Солдатская правда» для гарнизонных войск, «Голос правды» для матросов и «Окопная правда» для фронтовиков — эти газеты печатались и рассылались тиражами в несколько тысяч экземпляров, так что теоретически каждая рота получала по экземпляру. В целом партия в июле 1917 г. располагала уже 41 газетой, которые выходили на нескольких языках ежедневным общим тиражом в 320 тыс. экземпляров, не считая массы брошюр, листовок и плакатов по любому актуальному поводу{300}. Никакая другая российская партия не располагала таким боеспособным пропагандистским аппаратом. И если приписывать большевистской агитации действие, усиливавшее и оправдывавшее стихийные массовые настроения, то публицистически сдержанные выступления партии за свою победу в октябре-ноябре 1917 г. имели не менее решающее значение.

Большевики упорно отрицали свою готовность к «сепаратному миру» со странами Центральной Европы, но их лозунг перерастания мировой войны в мировую социалистическую революцию был поначалу чисто демагогическим — и скорее всего нашел действенный отклик в жестоко подавленных французских мятежах летом 1917 г. Реальность же представлял захват колоссальных территорий на востоке германской армией, которая еще была/далека от разложения, а после провалившегося наступления Керенского в июле 1917 г. укрепилась еще больше и готовилась к новому, решающему наступлению на фронтах на юге и западе Европы. Поэтому было ясно, что в случае продолжения мировой войны большевикам придется выбирать себе другое гражданство, как только они захватят власть, которая в октябре после неудавшегося путча генерала Корнилова действительно «валялась на земле»{301}.

Опровержения и публичные извинения

В дискуссиях 1917 г. Ленин и его соратники с примечательным возмущением отвергали обвинение Временного правительства в том, что они получают «германские деньги» и являются «агентами германского правительства» (хотя это разные вещи). Сравнивая ведущееся против них тщательное расследование с «процессом Бейлиса» в 1913 г. или клеймя его как «дрейфусиаду», они чернили своих обвинителей из рядов социалистов и еврейского Бунда, называя их орудиями антисемитского «черносотенного» заговора, о чем вообще не могло быть речи. По сути самого дела они ограничивались простыми контрвыпадами и сдержанными половинчатыми опровержениями.

Когда в июле Временное правительство выдвинуло официальное обвинение против партии большевиков и Ленин скрылся в Финляндии, в короткий период паники был собран материал для защиты на процессе о государственной измене. Частично сохранившиеся телеграммы, которыми обменивались Стокгольм, Копенгаген и Берлин, показывают, с какой личной доверительностью поддерживали друг друга все участники (включая компаньона Парвуса и агента Верховного главнокомандования Георга Скларца). В одной приписываемой Радеку, но скорее всего совместно сочиненной заметке в издаваемом ими на немецком языке стокгольмском корреспондентском бюллетене «Корреспонденц-Правда» уже в конце июля в крайне двусмысленной форме приводились возражения на обвинения.

Согласно этой заметке, у партии сложилось «единое мнение» о ренегатстве и социал-шовинизме Парвуса-Гельфанда. А потому все большевики отказались от работы в его копенгагенском исследовательском институте. Ганецкий, прибыв в Копенгаген, лишь потому принял предложение Парвуса сотрудничать в его торговом предприятии, что он «1. считал Парвуса лично честным человеком (и считает до сих пор), 2. благодаря этому получил возможность не только содержать свою семью, но и основательно поддерживать польскую партийную организацию в российской Польше». Фактически он действовал «против политики Парвуса». Что же касается большевиков как партии, то никто «не получил ни единого гроша на какие бы то ни было политические цели». А Парвус «и не делал им никаких подобных предложений».

Мало того — заметка подтверждала, что Гельфанд никогда не был агентом ни германского, ни австрийского империализма. Ленин видел основание шовинистической военной политики бывшего товарища в его деловой хватке. Ганецкий же считал, что истоки политики Парвуса коренятся в ложной теории социализма. Только история покажет, «кто был прав в своем суждении о человеке Парвусе: Ленин или Ганецкий»{302}. Это не только полуоправдание Парвуса. Текст в поразительно хладнокровной манере намекал на то, что «личная» позиция Парвуса во всяком случае более совместима с позицией большевиков, чем позиция правящих «социалшовинистов», т. е. эсеров Керенского и меньшевиков.

Парвус немедленно отблагодарил апологетической брошюрой «Мой ответ Керенскому и Ко.», вышедшей большим тиражом на нескольких языках, в которой демонстративно поддержал политику большевиков. Последние, по его словам, чувствовали себя поставленными вне закона с помощью сомнительных обвинений, тогда как «английские, французские, американские деньги развращают государство, экономически закабаляют империю, порабощают ее политически». Ленин постоянно отказывался принять что-либо из «находящихся в моем распоряжении средств… и в качестве подарка, и в качестве займа», а «денежный оборот с Фюрстенбергом носил чисто коммерческий характер и происходил в Копенгагене открыто, на глазах у всех»{303}.

Параллельные связи

В действительности структура связей, возникших во время войны между германскими инстанциями и представителями большевиков, была, видимо, куда сложнее и разветвленнее, чем это описывалось до сих пор.

Так, например, важную самостоятельную роль, вероятно, играл Густав Майер, который в качестве «независимого наблюдателя» по поручению Министерства иностранных дел (по его же заданию он до этого действовал в оккупированной Бельгии) в июне 1917 г. был послан в Стокгольм. Майер, еврейски-патриотически настроенный социалист-либерал и бывший редактор газеты «Франкфуртер цайтунг», контактировал в довоенные годы, особенноблагодаря своей работе над биографией Фридриха Энгельса, с ведущими деятелями германской и международной социал-демократии. Его завербовал один знакомый по имени Нассе, сотрудник Ромберга в швейцарском посольстве. Майер регулярно слал из Стокгольма отчеты, разрешал пользоваться своим «абсолютно не подозрительным адресом»: «Письма, рукописи, временами и денежные переводы должны были время от времени поступать ко мне по почте или через курьера, как правило женского пола, и храниться нераспечатанными, пока либо сам он [Нассе], либо уполномоченный им курьер не заберут их»{304}.