Андрей Достоевский - Воспоминания

• Название: Воспоминания
• Автор: Андрей Достоевский
• Издательство: Аграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1999
• ISBN: 5-7784-0075-6

Воспоминания Андрея Михайловича Достоевского, родного брата всемирно известного писателя, охватывают время с 1825 по 1871 год и рисуют яркую картину той обстановки, в которой выросли братья. Воспоминания представляют историко-литературный интерес и дают обильный материал для биографии Ф. М. Достоевского.

Книга предназначена для широкого круга читателей.

---

В это же время, т. е. при составлении описи имущества, я прочел в первый раз и духовное завещание тетушки, т. е. последнее, составленное 20 сентября 1865 года. Вот тебе подробная выписка содержания его[43]:

Итак, по завещанию, составленному 20 сентября 1865 г., имелось денег 5 %-билетами 131 050 руб.! (вероятно, несколько более, что оставлялось на прожитие), а в июне месяце 1868 года осталось только 6000 руб. и мыльные пузыри в долгах. Жалко, очень жалко!!

Итак, прикинем и расчислим: тетушка может прожить еще года два-три и более, следовательно, 6 тыс. р. в билетах, т. е. около 5 тыс. чистыми деньгами, да 10 т. р., полученных от Карепина, едва хватит на прожитье, ведение процессов и погребение. Они проживают и теперь до 4 тыс. р. в год, хотя переменили квартиру и живут скромнее; остается 96 900 рублей в долгах. Счастливы будут наследники, ежели за продажею закладов и взыскания долгов получат ¼ часть, т. е. с небольшим 24 тыс.; тогда на 131 050 руб. завещанного капитала придется каждому по 18 коп. на рубль, т. е. вместо каждых 10 т. р. наследники получат 1800 рублей!!![44]

Теперь поговорим о самом щекотливом предмете, т. е. о правильности и законности духовного завещания. Но прежде сделаем отступление и предположим, что духовная опровергнута, т. е. что ее нет. Тогда все имущество тетушки должно перейти в род Достоевских, т. е. детям Марьи Федоровны Достоевской, ибо по закону родная сестра (Марья Федоровна) исключает из наследства сестер единокровных (Шер и Ставровскую); о прочих дальнейших наследниках и говорить нечего. Предположив, что все имущество, обращенное в деньги, достигнет до 28 тыс. рублей и что мы по-братски поделим поровну, то тогда на каждого брата и на каждую сестру придется по 4 тыс. рублей.

Из этого расчета видно, что сестры Вера и Александра Михайловны, коим по завещанию назначены самые большие части, т. е. по 20 т. р., нисколько не потеряют, ибо согласно завещания им достанется по 20 к на рубль, т. е. те же 4 тыс. Сестра же Варвара Михайловна и все братья, понятно, много от этого выиграют. А потому всему нашему роду Достоевских, конечно, было бы выгоднее, ежели бы завещания не было.

Но духовное завещание существует и хранится у меня как у одного из опекунов. Я был слишком далеко от Москвы до 1865 года, чтоб судить о том, была ли тетушка в здравом уме в 1864 году, когда сделано первое завещание. Но в декабре 1864 г. я ее увидел в первый раз после 8-летней разлуки и помню, что нашел ее с не совсем еще расстроенным умом. Правда, она страдала беспамятностью, но смысл в ней был, а потому можно с достоверностью сказать, что духовное завещание написано было по желанию и согласию тетушки. Второе духовное завещание, т. е. в настоящее время действительное, хранящееся у меня, составлено было вследствие перемены душеприказчика 20 сентября 1865 года. Но чем разнится последнее от первого? Оно разнится только переменою душеприказчика, меньшим назначением на погребение и церковь и совершенным исключением тебя и покойного брата Михаила Михайловича от наследства, как получивших уже свои части{124}. Вот и все! Следовательно, предположив, что все изменения сделаны правильно и совестливо, можно сказать, что и последнее завещание есть действительная воля завещательницы, ежели предположить, что первое было таковым. Вот почему, несмотря на выгоду для себя, я никогда не решусь оспаривать правильность духовного завещания, да едва ли кто решится и из остальных наших родных. Притом же опровергнуть его действительность очень трудно; завещание хотя и домашнее, но удостоверено четырьмя лицами из дворян в том, что оно написано по воле завещательницы, находившейся в то время в здравом уме и твердой памяти. Следовательно, надо преследовать всех этих лиц, как за подлог уголовным судом. — Вот все, что я мог тебе сообщить, любезный брат, по делу, тебя интересующему.

Этим я и закончил деловую часть письма.

Но письмо брата Веселовскому наделало большой переполох между сестрами и другими наследниками. Дело в том, что брат не ограничился письмом к Веселовскому, а написал об этом же, с теми же подробностями, Сонечке Ивановой{125}, с которой иногда переписывался. Сонечка, конечно, показала это письмо матери… и вот по Москве разразился слух, что хорош, должно быть, опекун Веселовский, когда предлагает лицу, хотя и постороннему в этом деле, но все-таки заинтересованному, свое содействие в опровержении духовного завещания!! Узнав об этом, я насилу мог разубедить сестер Варвару и Веру Михайловен в противном, доказывая, что ежели бы Веселовский действительно имел такое намерение, то он не только не передал бы мне письма брата, но даже скрыл бы его от меня, притом же я познакомил сестер и со своим ответом брату, дав им прочесть чернетку. Но, впрочем, я оговорился, что вовсе не стою и не защищаю Веселовского, потому что не имею в этом интереса и что они сами выбрали опекуном Веселовского, а потому и должны сами на себя пенять, ежели он оказался худым! — Разразился я такою тирадою оттого, что мне тягостны были упреки на Веселовского, высказываемые мне, как будто бы я был главною причиною этого.

С осени этого, 1869, года решено было преобразование местного Демидовского лицея в Демидовский юридический лицей{126}, и я усердно занимался надзором и руководительством по перестройке зданий этого учреждения, а в ноябре месяце ездил по делам опеки в Москву и Петербург. В мое отсутствие в городе произошла перемена: на место вице-губернатора Мейера был назначен новый — Николай Александрович Т. Он почему-то не взлюбил Леонида Николаевича Трефолева, который всегда говаривал, когда нужно было идти к Т. с докладом, что идет к нему с особым отвращением. Надо сказать, что в то время, т. е. в конце 60-х и начале 70-х годов, Леонид Николаевич, кроме делопроизводителя строительного отделения, занимал еще должность редактора неофициальной части «Ярославских губернских ведомостей». И надо отдать справедливость, что под его редакцией неофициальная часть доведена была до высшей степени порядочности, так что и столичные газеты не раз высказывали этот отзыв. Т., в качестве вице-губернатора, был цензором этой неофициальной части, а потому Трефолеву довольно часто приходилось объясняться с Т. и по редакции газеты. Вот случай, происшедший в конце 1870 г. между Т. и Трефолевым как редактором газеты. (Трефолев не был уже делопроизводителем строительного отделения.) Этот инцидент я передаю здесь по тогдашним рассказам Трефолева.

— Вхожу я к Т., — рассказывал Трефолев, — и вижу его сидящим над номером газеты, которую он должен был в тот день дозволить к печатанию. Увидев меня вошедшего, он обратился ко мне со словами:

— Скажите, пожалуйста, что это за Ушинский, о смерти которого вы объявляете в черных каемках и обещаете еще впоследствии полную биографию его?..

— Неужели вам неизвестна, г. вице-губернатор, фамилия Константина Дмитриевича Ушинского, этого знаменитого русского педагога, составителя книги «Родное Слово», по которой сотни тысяч русских детей обучались грамоте?..

— Все это хорошо, но я полагаю, что это не подходит к той программе, что может, по закону, быть помещаема в неофициальной части губернских ведомостей, — сказал, как рак, покрасневший Т.

— Я полагал это подходящим в том внимании, что покойный Константин Дмитриевич Ушинский первоначально начал свою службу в Ярославле, в Ярославском Демидовском лицее, где был некоторое время профессором.

— Ну так с этого нужно было и начать… а то не всякий знает, кто такой Ушинский!

На этом разговор их и кончился, но Т. затаил, кажется, злобу на ни в чем неповинного Леонида Николаевича Трефолева и принудил его оставить и эту должность, т. е. редактора неофициальной части губернских ведомостей; что же касается до должности делопроизводителя строительного отделения, то ее Леонид Николаевич должен был оставить еще ранее, а именно в феврале 1870 года. Вот как это случилось.

Однажды в феврале 1870 г. Леонид Николаевич, докладывая бумаги строительного отделения, имел неосторожность вложить руку в карман брюк; Т., зорко следя за всеми движениями Трефолева, сейчас же заметил это и разразился словами:

— Прошу вас как следует стоять перед начальством, извольте, сударь, вынуть руку из кармана!..

Конечно, такого скандала Леонид Николаевич вытерпеть не мог и на другой же день подал в отставку, а 13 февраля 1870 года был уволен. — Не знаю, что побудило Т. к преследованию Трефолева, не думаю, чтобы он имел в виду очистить место делопроизводителя для своего протеже Михаила Ивановича Холмогорова, которого он выписал из Самары, но который приехал и поступил на место Трефолева делопроизводителем строительного отделения только в сентябре месяце 1870 г. Думаю, что он просто возненавидел его по тем своим промахам, которые учинил для Леонида Николаевича, и ему неудобно было смотреть на него, как на вечный укор своей бестактности.