Андрей Достоевский - Воспоминания

• Название: Воспоминания
• Автор: Андрей Достоевский
• Издательство: Аграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1999
• ISBN: 5-7784-0075-6

Воспоминания Андрея Михайловича Достоевского, родного брата всемирно известного писателя, охватывают время с 1825 по 1871 год и рисуют яркую картину той обстановки, в которой выросли братья. Воспоминания представляют историко-литературный интерес и дают обильный материал для биографии Ф. М. Достоевского.

Книга предназначена для широкого круга читателей.

---

«В апрельской книжке журнала „Время“ за 1863 год помещена была статья Страхова „Роковой вопрос“. Статья более патриотическая, чем вольнодумная. Журналы тогда еще не выходили без предварительной цензуры, а все подвергались цензуре, да еще какой!!. И, несмотря на это, существовавшая строгая цензура того времени пропустила к печатанию как эту статью, так и всю апрельскую книжку. Кажется затем, какая могла быть причина к обвинению и преследованию редактора? Уже ровно никакой, а между тем преследование, и жестокое преследование, совершилось через запрещение журнала, и запрещение не на время, а навсегда!

В Москве статью эту поняли не так, а приняли ее за вольнодумную, будирующую, да пресса, во главе с „Московскими Ведомостями“, нашла несвоевременною, ввиду неокончившегося еще польского восстания. Все это побудило Москву кричать о полонофильствующем направлении журнала „Время“. В это время московский генерал-губернатор, кажется, Офросимов вел довольно частую переписку с государем императором. В одном из своих всеподданнейших писем, он, между прочим, прибавил: „Москва возбуждена статьею „Роковой вопрос“, помещенною в петербургском журнале „Время““. — Валуев{117}, ничего не подозревая, в один из дней своего доклада государю, едет в Царское Село и на дебаркадере Царскосельской железной дороги встречается с каким-то тузом-москвичом. Встретившись, они разговорились, и москвич сообщил Валуеву, что Москва возбуждена статьею „Роковой вопрос“. Валуев же ответил, что все это вздор, что статья очень благонамеренная и пропущена цензурой и что Москва вечно из мухи слона делает, лишь бы о чем-нибудь покричать. На этом они расстались, и Валуев отправился к государю. При окончании доклада государь вдруг сказал Валуеву: „Что это у тебя за „Роковой вопрос“ появился, Москва возмущена им!“ — „Журнал „Время“ запрещен, ваше императорское величество“, — поспешил ответить опешивший Валуев, удивленный, что и до государя дошел этот „вопрос“. И вот, возвратившись в Петербург, Валуев делает распоряжение о закрытии задним числом журнала „Время“. Он поступил как настоящий Виляев, как у нас теперь называют Валуева», — добавил при этом брат Федор Михайлович.

Мы распростились с братом на долгое время. Мне пришлось с ним вновь свидеться уже в сентябре месяце 1872 года, когда я по своим делам был в Петербурге и когда брат был снова уже женат. При расставании с братом я передал ему 16 рублей на высылку журнала «Эпоха» в 1865 году ко мне в Екатеринослав, но получил только две первые книжки, а затем журнал этот прекратил свое существование.

На другой день, т. е. 7 января, мы с утренним пассажирским поездом выехали из Петербурга, а утром 8-го благополучно возвратились в Москву, прямо к тетушке Александре Федоровне, где и пробыли до 12 января, а в этот день выехали обратно к себе домой.

Не буду останавливаться на подробностях этого обратного своего пути, скажу только одно, что мы, опасаясь сперва снежных сугробов и заносов, бедствовали и в обратном пути не от обилия снегов, но, напротив, от недостатка его. И в обратный путь мы ехали преимущественно по обочинам шоссе, но все-таки, хотя снегу было и немного, но путь был значительно лучше. Ночлеги наши были почти в тех же местах, где и в предшествующий путь.

Последний, 9-й, ночлег мы имели уже на станции Подгородной, только в 15 верстах от Екатеринослава, которые мы и сделали с небольшим в час, выехав из Подгородной с рассветом. Еще в Подгородной мы узнали, что вследствие теплой погоды лед на Днепре сделался ненадежным, что экипажи, а особенности грузные, переправляют людьми, отпрягая лошадей и проводя их отдельно. А потому, подъехав к реке Днепру, мы распорядились нанять рабочих переправить карету, а самих нас перевезли на салазках тоже рабочие. Переехав Днепр, мы вскоре дождались и своего экипажа. Сейчас же расплатившись с рабочими, запрягли лошадей и с нетерпением поехали домой, куда и прибыли часу в 11-м утра в четверг 21 января.

К вечеру же в этот день я узнал, что губернатор представил в министерство об устранении меня от должности губернского архитектора и к зачислению в заштатное состояние. Я не хотел было этому верить, но скоро все разъяснилось: передача строительной части из министерства путей сообщения в министерство внутренних дел была произведена как-то вдруг, без всякого подготовления в министерстве внутренних дел к принятию в свое ведение этой значительной отрасли управления. При таковых обстоятельствах министр внутренних дел предложил губернаторам избрать, по своему усмотрению, из техников строительной комиссии четырех техников для строительных отделений губернских правлений и представить в министерство на утверждение; всех же остальных, как излишних, представить в то же министерство в заштат. Губернатор Кригер, единственный, как узнал я впоследствии, решился представить на утверждение вместо существующего губернского архитектора — нового, из младших техников, а существующего, т. е. меня, зачислить в заштат. Дело это было решено окончательно, и все мои протесты и хлопоты не привели ни к чему.

Размышляя о том, что предпринять, мы решили переселяться в Петербург. Мой расчет был тот, что ежели я хоть год-два проживу без заработка, то, вероятно, на третий год заработок явится.

И вот опять наступила пора распродажи всего имущества. Наконец, наступил и день 30 мая, — день, который мы предназначили для своего выезда из Екатеринослава. Это было в воскресенье. В квартире нашей был ералаш страшнейший, вся мебель и вся обстановка, кроме нужной для ночлега в последний день, была уже вынесена, и комнаты представляли вид чисто пустынный. Ежели прибавить к этому, что домохозяева Рябинины просили, ввиду какой-то приметы, не выметать сору из комнат в последние дни нашего у них пребывания — то можно будет представить себе весь беспорядок, существовавший в квартире. С самого утра все были на ногах, все суетились, и все думали, что что-то делают, а, в сущности, дела никакого не делали.

К полудню прибыли многие из наших знакомых, чтобы проводить нас. Лошади, шестериком в карету и, кроме того, пара в перекладной, были уже запряжены и стояли около крыльца. Мы уселись в карету и двинулись в путь.

Не скажу, чтобы я испытывал какую-либо жалость, покидая Екатеринослав. Я выезжал из него после пятилетнего в нем довольно счастливого пребывания совершенно хладнокровно. Не могу подыскать причины этому.

КВАРТИРА ДЕВЯТАЯ

ПЕРЕСЕЛЕНИЕ В ПЕТЕРБУРГ, ВРЕМЕННОЕ В НЕМ ПРЕБЫВАНИЕ, НАЗНАЧЕНИЕ НА СЛУЖБУ В ЯРОСЛАВЛЬ И ЖИЗНЬ В НЕМ (С 30 МАЯ 1865 ПО АПРЕЛЬ 1871 Г.).

Время в Москве мы проводили очень однообразно. Всякий день я ходил справляться, не пришли ли сундуки, и всякий день получал ответ, что еще не приходили. Карету мне удалось продать. Долго ходили ко мне кузнецы-старьевщики, но давали цену неподходящую. Наконец, в один день они надавали мне 40 рублей, и я, стукнув, как говорится, по рукам, продал свою карету, семь лет служившую мне верою и правдою. Жалко мне было продавать ее, но нечего было делать! Итак, на ней я имел убытку только 10 рублей (купил ее за 50 руб.), за которые пользовался семь лет. Когда Домнике не хотелось ходить по городу, я отправлялся с детьми в дальние прогулки. Так, один раз в воскресенье, 11 июля, мы ходили в церковь Московской Марьинской больницы. Там я нашел все без перемен и вспоминал о своем младенчестве и детстве. Из церкви Марьинской больницы мы прошли на Лазарево кладбище, и я, отыскав могилу матери, поклонился праху ее{118}. Из кладбища мы прошли в Марьину рощу, где немного отдохнули и погуляли, и затем вернулись домой.

* * *

В один из дней мы всем семейством ездили к сестре Верочке на дачу в Люблино. В Петербург мы прибыли в четверг 15 июля. Время, в которое мы приехали в Петербург, было совершенно глухое, все были на дачах, и город был полон одними мастеровыми, повсеместно почти производившими различные ремонтные по домам работы. — На первых же порах я узнал, что брата Федора Михайловича в Петербурге нет; он уехал за границу. Семейство покойного брата Михаила Михайловича жило на даче в Павловске. В городе же находились только Голеновские.

Скоро мы переселились на свою квартирку около вокзала, в Орловском переулке.

4 августа, в среду, я надумал, наконец, поехать к генералу Марченко. Цель моя была та, чтобы заручиться его рекомендациею для поступления хотя сверхштатным техником в С-петербургскую управу, потому что все таковые техники, как узнал я, имеют много частных работ. Что же касается до просьбы о предоставлении мне казенного места где-нибудь в губернии, то у меня в то время не было об этом помышления.

Облекшись во фрак (хотя я мог, как заштатный, пользоваться прежним мундиром путей сообщения), я отправился на квартиру генерала Марченко. Его встретил на лестнице выходящим из своей квартиры, чтобы ехать в техническо-строительный комитет.