Андрей Достоевский - Воспоминания

• Название: Воспоминания
• Автор: Андрей Достоевский
• Издательство: Аграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1999
• ISBN: 5-7784-0075-6

Воспоминания Андрея Михайловича Достоевского, родного брата всемирно известного писателя, охватывают время с 1825 по 1871 год и рисуют яркую картину той обстановки, в которой выросли братья. Воспоминания представляют историко-литературный интерес и дают обильный материал для биографии Ф. М. Достоевского.

Книга предназначена для широкого круга читателей.

---

Тогдашнее путешествие было не то, что нынешнее, сел в вагон да и помчался! Нет, тогдашнее путешествие было более затруднительно, но зато и более оставляло впечатлений. От Елисаветграда до Москвы считалось 1070 ½ верст, и проехать их на перекладных с переменою лошадей, а за неимением своей повозки ждать последней на каждой станции с перекладкою всех вещей — чего-нибудь да стоило: всех станций было 59!

Выехав из дому, я долгое время был погружен сперва в печальные мысли вследствие разлуки, а затем в более серьезные мысли о предстоящем мне путешествии и пребывании в столицах, а потому, не говоря с своими попутчиками, я долгое время молчал и не заметил, как тройка наша приблизилась в 1-й станции. Но, не доезжая до нее, спутники, сидящие в передке, заметили, что сзади нас скачет легковой городской извозчик и, махая рукой, как бы силится поскорее догнать нашу тройку. Я велел ямщику сдержать лошадей, и скоро нас догнал извозчик с посыльным Домники, который вручил мне забытый мною погребец. За суетою прощаний я и провожавшие меня позабыли о нем; а погребец в тогдашнее время был крайне необходимою в дороге вещью, потому что, ежели самовар и можно было найти на каждой станции, то прибор крайне затруднительно. Да кроме того у меня в погребце были уложены и некоторые нужные бумаги, а потому я был очень доволен, что Домника догадалась послать его вдогонку меня, иначе мне пришлось бы возвращаться домой.

В пятницу 12-го числа благополучно ввалились в Москву и по правилам почтовых карет проехали на Мясницкую в Московский почтамт. Тут, получивши свой багаж, а равно и вид от кондуктора, я нанял извозчика прямо на Петровский бульвар к сестре Варваре Михайловне, адрес дома я знал хорошо. Подъехав к дому и вошед в квартиру сестры Варвары Михайловны, я застал квартиру запертою, а в кухне, которая была открыта, незнакомая мне прислуга заявила, что Варвара Михайловна с обоими детьми куда-то выехала, должно быть, к сестрице Вере Михайловне, а что дома только больная барышня Лизавета Петровна, которая с няней сидит в своей комнате. Я не хотел первого родственного человека в Москве встретить — несчастную идиотку, а потому, не входя к Лизе, которая во всяком случае ничего бы не поняла, отправился обратно к извозчику и велел себя везти в Лефортово к Александру Павловичу Иванову, адрес которого у меня был.

Проезжая по улицам, я окончательно убедился, что я в Москве!.. На первом же шагу встретив полное радушие и гостеприимство, я невольно вспомнил «Горе от ума» (которое знал и тогда наизусть) и слова Фамусова:

            Решительно скажу: едва
Другая сыщется столица, как Москва…
…Да это ли одно!.. Возьмите вы хлеб-соль:
Кто хочет к нам пожаловать — изволь:
Дверь отперта для званых и незваных,
Особенно из иностранных…

С этими стихами на языке я подъехал к дому, где по адресу должен проживать Александр Павлович Иванов, — вижу у подъезда стоит старик с седой окладистой бородой, в кучерском наряде, всматриваюсь и узнаю старого кучера отца, крепостного, который ездил с отцом лет 20.

— Здравствуй, Давыд!

— Здравствуйте, сударь… да я что-то не признаю вас.

— А Андрея Михайловича Достоевского позабыл?..

— Батюшка, Андрей Михайлович… — и чубурах мне тут же на улице в ноги!..

Насилу я велел ему встать, расспросив, куда войти к Ивановым, и велев постоять у извозчика с вещами, пошел в квартиру; вхожу в переднюю и на вопрос, дома ли Александр Павлович, получаю ответ, что Александр Павлович и Вера Михайловна дома и что у них в гостях сестрица Варвара Михайловна с двумя детьми и кое-кто посторонние. Я прошу вызвать Александра Павловича и, когда тот пришел, обращаюсь к нему со словами:

— Здравствуйте, Александр Павлович!..

Вижу, тот на меня смотрит и не узнает…

— Фу ты, Господи, опять он меня не узнает!..

— Андрей Михайлович! Какими судьбами!.. — Объятия и поцелуи, — Верочка!.. Варвара Михайловна, посмотрите-ка, какой дорогой гость к нам приехал!

В это время вошли в залу сестры Верочка и Варенька… Начались объятия и приветствия, родственная беседа, и я остался ночевать у Ивановых.

Во вторник 15 октября был день рождения дяди Куманина, и я с 12 час. утра был у них целый день и у них даже по настоянию дяди и ночевал.

Последние трое суток я провел в Москве так же, как и первые, то есть в беспрестанных посещениях двух сестер и тетушки.

19-го, в пятницу, я последний раз был у тетки и дяди и простился с ними до возвращения из Петербурга.

На другой день утром я, напившись чаю и кое-что закусив, двинулся со своею кладью на лошадях Иванова на вокзал железной дороги. Вовремя приехав, я взял билет 3 класса до Петербурга, который тогда стоил всего 7 рублей, и, сдав багаж, поместился в вагоне, заняв место самое неудобное, возле выходной двери. Это я сделал ввиду того, чтобы при остановках ближе выходить для курения папирос.

Итак я уселся в вагоне железной дороги. Это было первое мое путешествие по железным дорогам, ежели не считать поездки из Петербурга в Колпино и обратно в 1847 году, когда я был в высшем классе строительного училища и часто ездил до Колпино и обратно на практические занятия при колпинских заводах. Но тогда я ездил на открытых платформах. В вагоне же я ехал в первый раз!.. Конечно, мне все казалось тогда хорошим я удобным. Но, Боже мой, какие были тогда вагоны на Николаевской железной дороге и какие порядки! Во-первых, началось с того, что курить не позволялось не только в 3 классе, но и в дверях высших классов, хотя бы все пассажиры были согласны и не претендовали на это. Запрещение было не в силу удобства публики, но в силу предполагавшейся опасности от огня. Хотя при запрещении этом опасности являлось более, так как многие курили тайком и кидали папиросы, как школьники, куда попало, при обходе вагонов обер-кондуктором и кондукторами. Не помню, с какого именно времени последовало разрешение курить и устроены отделения для некурящих.

Во-вторых, вагоны не отапливались, и хотя в третьем классе не бывало холодно, потому что через час, много через два, вагоны делались не только теплыми, но даже жаркими от животного тепла… Но зато в вагонах третьего класса постоянно шел дождь, несмотря на то что они были с крышами. Дождь этот происходил оттого, что теплое дыхание массы людей на холодном дощатом потолке образует бесчисленное множество капель, которые и капают обратно на людей; ощущение от этого гораздо худшее, нежели при капании действительного дождя. Такой порядок дел, то есть холодные вагоны всех классов, продолжался до 1868 года, когда в жестокую зиму 67–68 годов, в вагоне 2-го класса замерзла, как слышно было, девочка. С тех пор введено было отопление вагонов всех трех классов. В-третьих, при вагонах 3-го класса не имелось ватерклозетов, а имелись таковые только при вагонах 1-го и 2-го классов. Мне самому пришлось испытывать переходы из вагонов 3-го класса в вагон 2-го для естественной нужды, при каковых переходах мне помогал кондуктор, конечно, за особую плату. Вся же масса народа нескольких вагонов 3-го класса, не имея приспособлений при вагонах, при каждой остановке высыпала на полотно дороги, и так как устроенные на станциях ретирады, очень не объемистые, не могли вместить всех желающих, то пассажиры всех трех классов, и обоих полов, отправляли свои потребности тут же на станции. Легко себе представить неприглядную картину.

Но все эти неудобства тогда вовсе не казались неудобствами, и я совершил свою первую поездку по железной дороге весьма благополучно и нисколько почти не устал, хотя и не спал всю ночь.

Выехав из Москвы в 11 час. утра в субботу 20 октября, я в воскресенье 21-го, утром, в 9 часов, подъехал к Николаевскому вокзалу. Тут получив мой багаж, я на извозчике поехал отыскивать квартиру брата Михаила Михайловича. Теперь в точности тогдашнего адреса его не помню, помню только, что он жил по Екатерининскому каналу между (т. е. вблизи) Демидовым и Столярным переулками{94}. Там были и квартира и фабрика его. Подъехав к отыскиваемому дому и взяв № билета извозчика, я все вещи оставил у него, а сам поднялся по парадной лестнице к квартире, занимаемой братом. Звоню. Открывает дверь сам брат Миша и сквозь очки, своими близорукими глазами, всматриваясь в меня, спрашивает: «Что вам угодно?»… Я немного погодя разразился: «Так вот как принимают после 7-летней разлуки провинциального брата столичные братья?!» — «Брат, Андрюша!.. Тебя ли я вижу, голубчик мой!» Тут начались обниманья и целованья. Прибежала жена его Эмилия Федоровна и на своем ломаном русском языке тоже начала удивляться моему неожиданному появлению: обступила детвора. Одним словом, я как снег свалился на голову! Сейчас же внесли мои вещи, и я водворился. Брат познакомил меня со своими детьми. Семейство брата состояло в то время из 4-х детей:{95} первых троих я уже знал, а именно 1) сын Федя, тогда юноша лет 15-ти, а теперь (т. е. в 1895 году) Федор Михайлович, учитель музыки в Саратове; где имеет свое маленькое училище или школу музыки; 2) дочка Маша, тогда девочка лет 12-ти, впоследствии была замужем за ректором С-Петербургского университета Мих. Иван. Владиславлевым, а ныне уже умершая; 3) сын Миша, мальчик лет 8-ми, которого я, выезжая из Петербурга в 1849 году, оставил еще грудным ребенком. Впоследствии он очень рано женился и вообще вышел неудачным, а в конце жизни даже алкоголиком; не знаю, жив ли он теперь; 4) и наконец, дочь Катя, тогда девочка трех лет, родилась в декабре 1853 года. Ныне состоит в гражданском браке с профессором В. А Манасеиным.